Страница 6 из 14
Глава третья
Прямая и ясная перспектива
Я сегодня с утра весела,
Улыбаются мне зеркала,
Олеандры кивают в окно.
Этот мир восхитителен… Но
Если б не было в мире зеркал,
Мир намного скучнее бы стал…
Таня надеялась, что Синельников даст ей новую роль. Она целыми днями пропадала в театре, пыталась как можно чаще попадаться ему на глаза, но Синельников только учтиво раскланивался с ней, как со взрослой, да вскользь осведомлялся о самочувствии. Отец посмеивался (ему нравился энтузиазм дочери) и говорил, что по Высшей воле все случится в предопределенный час. Иначе говоря – уймись, егоза. Какие твои годы? Еще успеешь послужить Мельпомене.
Еще успеешь… Вкусив настоящего актерства, Татьяна уже не могла терпеливо ждать. Ей хотелось играть сегодня, сейчас, а не когда-то в будущем. Разыгрывание пьес перед зеркалом уже не удовлетворяло ее. Что за скука – все сама да сама и аплодировать некому.
– Вот пойдешь в гимназию, и вся эта блажь сразу же выветрится, – «успокаивала» мать.
В гимназию Тане совершенно не хотелось – скучно. К тому же гимназисткам нельзя посещать театры, цирки и прочие увеселительные заведения без разрешения начальства. А уж играть на сцене и подавно нельзя.
Иван Романович очень любил своих детей. Понимая, что Татьяна бредит сценой, он горел желанием ей помочь и ждал очередного подходящего случая. Такой случай представился в ноябре 1913 года. На одной из первых репетиций «Дворянского гнезда» актриса, которой досталась роль Шурочки, крупно повздорила с Синельниковым.
Синельникову не нравилось, как она играет. Он поднимался на сцену и показывал, как следует играть Шурочку. Актриса повторяла, но у нее каждый раз выходило плохо. Наконец, не выдержав потока упреков, она, вспылила и наговорила Синельникову дерзостей. Синельников, не терпевший в свой адрес фамильярности и неуважения, взъярился и увел актрису прямо с репетиции в кабинет, где произвел с ней немедленный расчет.
Иван Романович, игравший в постановке роль Михалевича, предложил Синельникову на роль Шурочки Таню. Синельников согласился. Так юная Таня получила вторую роль.
– Тургенев – это классик! – строго сказал ей отец. – У него, что ни герой, то образ. Помни, что на сцену выходит Шурочка. Танечка должна оставаться за кулисами. Старайся как следует, иначе Николай Николаевич не даст тебе больше ролей. Он человек добрый, но если на ком-то из актеров крест поставит, то это уж навсегда. Его любимая поговорка – «ум можно нажить, а талант – нет».
В отличие от первой роли, которую Таня сыграла без репетиций с труппой, Шурочку приходилось репетировать. Понимая, что ребенка нельзя долго мучить ожиданием, Синельников прогонял сцены с участием Тани первыми. Но, закончив, она не уходила. Садилась в дальний уголок, стараясь, чтобы ее не заметили, и наблюдала за тем, как идет репетиция. Было очень интересно, потому что Синельников объяснял, чего он хочет от актеров, очень подробно и хорошо показывал. На сцене он преображался без грима и костюмов, словно по мановению волшебной палочки. Взмахнет рукой – и превращается в Лизу, шумно вздохнет – и вот он уже не Лиза, а Гедеоновский. Таня всегда доверяла отцовскому мнению о людях, но только на репетициях «Дворянского гнезда» она поняла, почему отец отзывается о Синельникове с таким восхищением. Актером Николай Николаевич был незаурядным. Впрочем, как и режиссером.
Вторая роль в девятилетнем возрасте – это уже не случайность, а начало актерской карьеры. В отличие от многих актеров, хотя бы от той же Фаины Раневской, у которых путь на сцену был непрост и тернист, Татьяне Пельтцер повезло. Ее родители не противились ее выбору. Ворчание матери можно было в расчет не принимать, потому что этим дело и ограничивалось. Препятствий дочери мать не чинила, а отец всячески способствовал ее театральной карьере и стал для нее наставником.
Родиться в театральной среде, с младых ногтей дышать этим волшебным воздухом, иметь в наставниках родного отца, а в учителях такого корифея, как Синельников, – это ли не счастье? Все складывалось самым удачным образом. Каждая новая роль была лучше предыдущей. Следом за ролью Шурочки Татьяна получила роль Сережи в «Анне Карениной». Синельников, к тому времени считавший Таню полноценной актрисой, с которой надо требовать как со взрослой, просто замучил ее, добиваясь нужной прочувствованности в сцене прощания Сережи с матерью. Каренину играла актриса Раиса Карелина-Раич, одна из учениц Синельникова.
– Танюша, вы должны так воскликнуть: «Лучше тебя нет!» – На репетициях Синельников называл Таню на «вы». – Чтобы у всех в зале защемило сердце! Отчаяние, боль, главную трагедию жизни должны услышать зрители в вашем крике! Представьте, что вас разлучают с вашей матушкой…
Вместо матушки Таня почему-то представляла разлуку с отцом, которого она ласково-фамильярно называла «папашей». Предположим, ему надо идти на войну, чтобы защищать отечество… Война к тому времени уже успела начаться, и все разговоры взрослых были только о ней.
– А вы, Раечка, вложите всю свою боль в ваше «маленький мой!», – говорил Синельников Карелиной-Раич. – «Душечка, маленький мой!» Ну крикните же так, чтобы я прослезился! И обнимайте друг друга так, словно жизнь ваша закончится после того, как вы разомкнете объятия!
Возможно, что Синельников и навязывал актерам свои трактовки ролей, но трактовки эти были превосходными – хорошо продуманными и в точности соответствовали образам. «Синельников работал за актера – он требовал полного подчинения его творческой воле, не давая актеру свободно жить на сцене. Актер получал готовую пищу, и ему оставалось только проглотить ее, рабски повторяя режиссерский показ. Правда, пища была всегда прекрасно приготовленной и удобоваримой», – писала уже упоминавшаяся выше Павла Вульф[16].
Синельников добился желаемого: Карелина-Раич и Таня играли так, что во время прощания Сережи с матерью особо впечатлительные дамы из публики от переизбытка чувств падали в обморок. Таня впервые ощутила великую силу искусства, почувствовала ту власть, которую Мельпомена дарит своим адептам.
К тому времени (а это была осень 1914 года) Таня уже училась в гимназии. Женских гимназий в Харькове было несколько, но родители остановили свой выбор на гимназии сестер Покровских. Не исключено, что в принятии решения сыграло роль знакомство Ивана Романовича с их братом, известным харьковским архитектором Владимиром Николаевичем Покровским, который в то время занимал должность главного архитектора Харьковской православной епархии. Владимир Николаевич был страстным театралом, не пропускавшим ни одной премьеры и дарившим бенефициантам дорогие подарки. Как раз к осени 1914 года Владимир Николаевич построил для своих сестер новое здание на Чернышевской улице, сохранившееся до наших дней. Сейчас его называют «домом с химерами»[17], но мало кто знает, что здесь с 1914 по 1918 год училась Татьяна Пельтцер.
Сестры Покровские тоже любили театр, поэтому Таня была в гимназии на особом положении. Ее отпускали на репетиции и т. д. Подруги завидовали – как же, настоящая актриса! Таня не зазнавалась, этой привычкой она не успела обзавестись за всю свою долгую жизнь. Ей просто было приятно находиться в центре внимания и рассказывать подругам о театре.
Перспектива вырисовывалась прямая и ясная.
– Как окончишь гимназию – поедешь в Москву к Станиславскому, – говорил отец. – Его студия – это актерский университет.
Будучи «коршевцем», Иван Романович глубоко уважал Станиславского и Художественный театр в целом, несмотря на антагонизм, существовавший между обоими театрами. У Корша Станиславского и его актеров считали заумными начетчиками, которые портят такое хорошее актерское дело своими скучными теориями, а в Художественном театр Корша называли «балаганом». Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись. Но умные люди прозревали суть, не обращая внимания на все остальное. При всем своем глубочайшем уважении к Синельникову Иван Робертович понимал, что отшлифовать талант его дочери должным образом могут только в Художественном театре.
16
Вульф П.Л. В старом и новом театре. – М.: Всероссийское театральное общество, 1962 г.
17
Дом № 79 расположен на улице Чернышевской.