Страница 10 из 14
Кинокартины в то время снимали быстро, за несколько дней. Ставили в павильоне декорацию, отчеркивали мелом на полу линию, за которую актерам нельзя было выходить, режиссер зачитывал актерам отрывок из сценария, разочек-другой наскоро репетировали сцену и снимали ее. Переснимали только в случае явного брака. Сняв одну сцену, переходили к другой и так до тех пор, пока декорация не была полностью «отработана». Тогда ставили другую и весь процесс повторялся. Ни о каком вхождении в образ и речи быть не могло. Актеры снимались, не имея никакого представления о сценарии, который им зачитывал режиссер. Отснятые куски-сцены склеивали по порядку действия, перемежая их надписями, и картина считалась готовой к прокату. О монтаже речи не шло, только о простой склейке.
Любое новое, еще не обросшее сводом правил и законов дело неизбежно привлекает к себе чудаков, которые начинают делать все по-своему. Был в начале века довольно известный режиссер Василий Гончаров, бывший железнодорожный служащий со склонностью к сочинительству. Гончаров специализировался на исторических постановках и инсценировках из русского быта. Однажды он предложил одному из пионеров-основоположников российского кинематографа Александру Ханжонкову поставить картину на русскую тему. Ханжонков согласился. Далее предоставим слово самому Александру Алексеевичу: «Ранним зимним утром мы приехали в Народный дом. Все участвующие были налицо. Чувствовалось, что они горят желанием приступить к делу! И вот актеры одеты в чудные боярские костюмы, загримированы, можно начать генеральную репетицию. Я это и предложил сделать Гончарову, но к своему ужасу увидел нечто совершенно невероятное: актеры, которыми я неоднократно любовался в исполнении ими самых разнообразных ролей на сцене, здесь вдруг превратились в каких-то марионеток, подергиваемых ниточками слишком быстрой неумелой рукой. Так например, в «Русской свадьбе» стоят с иконами в руках почтенные родители в одном углу комнаты, а новобрачные в другом, и по окрику режиссера «Благославляйтесь!» молодые срываются с места, почти бегом приближаются к родителям и падают им в ноги, затем вскакивают, как попавшие на горячую плиту, и мчатся обратно в свой угол! Эта молодая пара объяснила мне, что так их обучал режиссер с секундомером в руке. О, лучше бы он не обучал! Немало прошло времени, пока удалось их всех отучить от внушенной им поспешности и убедить, что для экрана игра бывает только тогда хороша, когда движения действующих лиц вполне естественны»[22].
Разок побывав на съемках, куда ее с разрешения режиссера провел отец, Таня ужаснулась – ну разве это искусство? У Синельникова подолгу не репетировали, но все же ре-пе-ти-ро-ва-ли! Входили в образ, отрабатывали то, что сразу не получалось, «сыгрывались»… А тут! Раз-два-три – и переходим к следующей сцене. Героиня только что умерла от рук коварного убийцы, а в следующей сцене разыгрывается их знакомство! Попробовал бы кто у Синельникова во время репетиций переставить сцены местами! Получил бы с двух сторон – и от самого Николая Николаевича, и от актеров за срыв репетиции. «Нет, кинематограф – это не искусство!» – думала Таня.
В театральной среде начала XX века к кинематографу было принято относиться со снисходительным пренебрежением, считая его не искусством, а забавой, которая сродни волшебному фонарю. Да и забава-то так себе – ни цвета, ни звука, ни ощущения живого действия… То ли дело театр! Актеров, которые снимались в кино, их коллеги снисходительно презирали – надо же, до чего докатились! И немного жалели – вот уж довела человека жизнь до кинематографа, пропал актер. Выражение «торговать лицом», кажется, вошло в речь именно в то время. «Да разве она актриса?! Она же лицом торгует!» – говорили о Вере Холодной, Софье Гославской, Вере Каралли и других звездах немого кино. Понимать следовало так: все, что есть у них, – это красивое личико, больше ничего ценного. Выражение вызывало аллюзии как с торговлей телом, так и торговлей вообще, подчеркивая сугубо коммерческий характер кинематографа. В кинематографе торговали лицом, в театре служили искусству, служили Мельпомене. Почувствуйте разницу.
Нет, кинематограф – это не искусство!
Иван Романович Пельтцер снимался в киноателье «Русь», известном также как «Торговый дом «Русь» или «Товарищество «Русь». «Русь» была основана в 1915 году костромским купцом первой гильдии (из староверов) Михаилом Трофимовым и инженером Моисеем Алейниковым. Свое кредо Трофимов выразил на открытии первого съемочного павильона на Бутырской улице: «Я не для прибылей затеял это дело. Считаю кощунством наживаться на искусстве! На жизнь зарабатываю подрядами, кинематограф полюбил крепко и хочу, чтобы русская картина превзошла заграничную, как русская литература и русский театр».
Ставили русскую классику с участием театральных актеров, причем актеров неплохих, но до театра кинематографу было как до неба. Когда Трофимов увидел, что кинематограф будет поприбыльнее иных подрядов, то забыл о своем прекраснодушном заявлении и начал с огромным удовольствием наживаться на искусстве, щедро разбавляя русскую классику чем придется, лишь бы публике нравилось.
Нет, кинематограф – это не искусство!
Но с коммерческой стороны у кинематографа все было в порядке. Картины выпускались одна за другой.
– Балаган! – восклицала Евгения Сергеевна, когда супруг приносил домой деньги, и тут же добавляла: – Но платят хорошо, ох, не сглазить бы!
Иван Романович много спорил с дочерью по поводу кинематографа. Спорил в своей обычной мягкой увещевающей манере:
– Дело-то совсем новое, погоди еще, будет кинематограф и цветной, и говорящий. Вот Моисей Никифорович хочет попробовать записывать звук на граммофонную пластинку. А кадры можно вручную раскрашивать… Ты подумай о том, с чего театр начинался – с ярмарочного балагана. Потом при дворах и у богатых аристократов появились первые труппы, потом стали появляться театры. Русской сцене всего полтора века! Первый настоящий театр появился в Ярославле в 1750 году! А сейчас время прогресса, год за десять прежних считать можно. Невозможно и представить, каким будет кинематограф лет через пятнадцать!
– А что там представлять! – фыркала Таня.
Фыркать-то фыркала, но в глубине души завидовала актрисам, лица которых красовались на афишах. Популярность кинематограф и впрямь давал невиданную. Театральной актрисе требуются годы на то, чтобы завоевать популярность. А тут снимешься в двух-трех картинах – и ты уже звезда! По всей империи от Ревеля[23] до Владивостока тебя знают, восхищаются, ждут новых картин.
Нет, это не искусство! Но что-то в этом есть.
Посторонних в съемочные павильоны не пускали. Этот запрет касался и родственников актеров. Но с некоторых пор Таня начала искать любой повод для того, чтобы заглянуть в киноателье в то время, когда там снимался отец. В глубине души засела мечта о том, как кто-нибудь из актрис, Гордина или Мезенцева, не явятся к назначенному часу на съемки, а режиссер (отец или кто-то другой) обратит внимание на подвернувшуюся кстати молодую актрису и… И история, случившаяся в театре Синельникова, повторится в киноателье «Русь». А почему бы и нет? Кинематограф – не искусство и с театром его сравнивать просто кощунственно, но прославиться в одночасье на всю империю юной актрисе очень хотелось. Кому не хочется славы, тем более в юности?
Великий немой и очаровывал, и отталкивал.
К слову будь сказано, Иван Романович, будучи горячим сторонником и защитником кинематографа, своими съемками в картинах совершенно не гордился, рассматривая их только как способ заработка, не более того. Он непременно отмечал все театральные премьеры, но не выход очередной картины. Мог часами рассказывать знакомым о театре, но о работе в киноателье «Русь» упоминал лишь вскользь, скупо, с кривой улыбочкой на добродушном лице – пустяки какие, ну вы понимаете. Единственным реверансом Великому немому была афиша первого фильма Ивана Романовича «Как он устранил своего соперника», сохраненная им на память. В этом фарсе он выступал в качестве режиссера-постановщика и исполнителя главной роли.
22
Ханжонков А.А. Первый русский кинорежиссер. – Кино и время, бюллетень, вып. 1. М., 1960 г.
23
Прежнее название столицы Эстонии города Таллинна.