Братья

Так оно и было, когда мы очнулись спустя несколько часов, свет померк. Был вечер, почти ночь. Стояла тишина, будто в мире остались лишь мы двое. Я рассказываю обо всем и, преодолевая смущение, хочу сказать, она оказалась женщиной. Робкой, застенчивой, но женщиной, уже познавшей мужчину. Позже она рассказала о своем браке и быстрой смерти мужа. Но и тогда, в ту нашу первую ночь я нисколько не усомнился в ее чистоте. Скажу только, более полного слияния я не испытывал никогда.

Было уже совсем темно, и Карина — так ее звали, принесла свечи. Мы сидели, не размыкая рук, когда вошел ее отец. Казалось, он был смущен, обнаружив откровенные признаки нашей близости. Но я был счастлив и не хотел скрывать этого.

— Мы не сможем здесь жить. — Сказал он, выслушав рассказ о допросе у Сент-Жилля. — Мы устанем прятаться, и они доберутся до нас.

— Сент-Жилль не допустит произвола. Он признал меня невиновным. Теперь я могу требовать заступничества у Готфрида.

Говорил я легко с той самоуверенностью, которая сопутствует удаче в любви. — Пройдет несколько дней, и мы найдем выход. Все время я буду здесь. И вместе решим, как быть.

Купец глянул на меня, и я поразился мудрой печали в его глазах. — Хорошо. Но я думаю, нам будет лучше покинуть этот дом. — И с этими словами он положил свои руки поверх наших.

— Я буду с вами, чтобы не случилось, — обещал я. — Я не отойду ни на шаг. Все, что вы скажете, я приму без колебаний. Вы под моей защитой, никто не посмеет коснуться вас…

Боже, как я тогда ошибался. Как быстро все закончилось. Я проснулся от звука трубы. Он не звучал со времени взятия города, это был сбор по тревоге. Я выглянул на улицу. Трубач и глашатай, покачиваясь в седлах от усталости, объезжали город. Голоса их были сорваны от крика. — Воины Христа. Готовьте оружие и собирайтесь. Время не терпит. Собирайтесь и выходите.

Что-то случилось в эту ночь. Но что? Расспрашивать я не стал. Я надеялся прожить, не привлекая к себе внимания. Но тут во двор зашел Артенак. И принес новости. Египетский султан собрал огромную армию и пообещал отдать Иерусалим на разграбление. Он поклялся не оставить от христианских святынь камня на камне. Сейчас он движется на нас, числом выше сто пятидесяти тысяч. Против наших двадцати. Еще столько же наберется женщин и калек, неспособных носить оружие.

Артенак, как всегда, говорил меньше, чем знал. Это был умный молчун, потому Готфрид советовался с ним перед тем, как принять решение. — Хорошо, что мы успели взять город. Была надежда, что они не решатся напасть. Но они идут сюда. Сейчас они стоят под Аскалоном на морском берегу. Что делать? Оставаться на месте и защищать город, либо выйти им навстречу. Стены сильно разрушены, мы не знаем как пользоваться водой из подземных источников. Мы не выдержим осады. Они заставят нас умереть без боя. Потому Готфрид предложил, а князья подтвердили. Завтра мы выступаем.

— Это время я решил пробыть с тобой, — продолжал Артенак, — поглядеть, как ты обжился на новом месте. Я слышал, ты выдержал экзамен у Сент-Жилля. А старик способен разъярить даже ангела.

— Откуда ты узнал об этом?

Артенак ухмыльнулся. — От графини Эльвиры.

— От жены Сент-Жилля? — я вспомнил беременную, рядом с графом. Ее интерес к моей особе я склонен был объяснять женским любопытством.

— С помощью женщин можно уладить многие дела. Главное, чтобы они успели сговориться, прежде чем их мужья разорвут друг друга на части. Я был представлен Эльвире. Пока ты утверждал перед графом свои права, я объяснил ей, как было дело. К счастью, она легко поняла. Беременность делает женщин чувствительными. Даже жену графа.

Видно, я выглядел несколько разочарованным. Артенак засмеялся.

— Благодари себя. В молодости игра случая помогает свойствам характера. Мы часто переоцениваем себя, и это справедливо, небо покровительствует молодым. Зато потом, когда благосклонность слабеет, мы испытываем разочарование. Греки это понимали. Благословен тот, кто не теряя времени зря, направляет усилия по правильному пути. Но отложим эту беседу до лучшего дня.

— Что мне делать? — Может быть, в связи с учением греков, о котором говорил Артенак, но я стал суеверен. Я даже побоялся назвать Карину по имени, что бы не привлечь внимание злых сил.

— Они дождутся нашего возвращения. Если мы останемся живы. А если нет… лучше не думать об этом. Потому что султан восстановит власть над городом. А пока мы выходим. Не теряя ни часа. Все, и люди Сент-Жилля тоже. Нужно переждать, пока не решится общая судьба. Тогда мы сможем размышлять о будущем. А сейчас собирайся.

Купец нашел мои доводы разумными и обещал не покидать убежища. Уходить было тяжело, и я не стал затягивать прощание. Я должен был вернуться. А сейчас следовало поспешить.

Весь город, птичий, мясной, овощной, рыбный рынки, пространство вдоль торговых рядов, лавок менял, вся Храмовая улица, Скорнячная, Испанская, Цветочная и многие прочие — все они были заполнены народом. Отовсюду стекались вооруженные люди. Собирались с тыла больницы, которую основали странствующие монахи. Свое братство они назвали Иоанновым по имени Иоанна Милостивца — александрийского патриарха, известного деятельной помощью убогим и увечным. Здесь собирались рыцари в черных плащах с белым крестом на правом плече. Это были монахи ордена, предназначенного для защиты христиан в пределах Палестины и для помощи всем, страдающим от ига магометан. Перед ними восседал на лошади их предводитель Геркгард — провансалец с необычно белым лицом. Он еще не оправился от ран, полученных при взятии города. Тут же толпились пешие в доспехах поверх монашеского одеяния. Эти шли за епископом Дагобертом, в дни мира они служили в Церкви Гроба, потому и назывались — рыцари Гроба Господня. Теперь пришло их время. Только чудо могло спасти нас всех. И удивительно, никто ни на миг не усомнился в его силе. Разве не чудо помогло нам пройти сквозь враждебные земли, подобно тому, как нож протыкает мякоть спелого плода, разве не чудо позволило отвоевать наши святыни у стократ превосходящего врага. И сейчас все усилия сокрушить нас будут тщетны. В это верили.

Когда все собрались и протрубили сбор, глашатаи зачитали послание Готфрида. Было приказано готовиться и выступать завтра с утра. И все прокричали троекратно: — Так хочет Бог. А над Гробом Господа ударил колокол. Отныне служба должна была идти непрерывно, вплоть до нашей победы.

Появился Артенак. — Герцог отправляет меня вперед. И еще пятерых. Мы выступаем немедленно, нужно до вечера спуститься на равнину и понять, что происходит. Поспешим.

Мы выехали из города. Приходилось двигаться осторожно, в окрестностях бродили разбойники. Многие жили среди камней, опасаясь возвращаться в занятый нами город, и дожидались язычников. Но были и христианские отшельники. Как ни странно, все эти люди уживались между собой, новости распространялись среди них, как степной пожар. Мы расспрашивали, не обращая внимания на злорадные ухмылки. Войско султана стоит на равнине вблизи Аскалона. Их люди похвалялись, что скоро вывесят нас на стенах и будут сушить живыми, как рыбу. Можно не сомневаться, так и будет, если они победят. Аскалон — город, известный еще со времен священной истории. Там большой порт, и постоянно прибывают подкрепления со всего мусульманского мира. Потому они не спешат, ждут всех, кто захочет насладиться победой. В этом у них нет сомнений.

Поздним вечером мы выехали на равнину. Луна взошла, и мы издалека увидели стены города. Мы спешились. Артенак потянул меня за собой, а остальным приказал оставаться на месте и хорошо укрыться. Хоть стражи на городских стенах были беспечны. Кого им было бояться?

Мы пробирались среди виноградников, рассчитывая каждый шаг. Чуть слышен был ровный плеск моря, а потом над морем и равниной встал ровный мерцающий свет. Теперь стены были совсем рядом, если бы стража добавила огня и осветила подножие, нам бы пришел конец. Но удача была с нами. Судя по запаху нечистот, где-то неподалеку была городская свалка. Мы проскользнули рядом и вновь выбрались на равнину. И остановились. Равнина полыхала пламенем тысяч костров. Их свет сливался с лунным светом, отраженным от поверхности моря, и был похож на сияние громадной морской раковины. Армия покрыла собой равнину, как разлегшийся на отдых великан.