Братья

Михаил был смущен, подавлен и рассеян. Мысль, что он стал виновником несчастья приятеля, привела его в смятение. И вместе с тем, он нисколько не жалел о проведенной ночи. Прелесть объятий Мати, воспоминание о свидании заглушали упреки раскаяния. Он знал, что сегодня вечером вновь будет стоять у знакомой двери. Сейчас его мысли путались.

— Если так пойдет дальше, — сказала герцогиня, прерывая сбивчивое чтение, — мне придется подыскать более выразительного чтеца. Который не запинается на каждом слове. Мати, подойди. Я хочу, чтобы вы оба читали по очереди. Тогда наш декламатор не будет таким рассеянным.

— За скромный нрав свой получил Пелей Фетиду в жены… — неуверенно начала Мати.

— Громче. — Приказала герцогиня. — Неужели всем сегодня отказал голос.

— Теперь его слова — Мати казалась рассеянной и чуть не плакала. Он ледяного спокойствия, с которым она давала отповедь Альберту, не осталось и следа. На Михаила она не смотрела.

— Значит, ты читай. — Разгневалась Миллисента. — Одна бессонная ночь лишила вас обеих голосов. Будьте внимательны.

— Она ж и бросила его. Сбежала. Был он скромник.

Был увалень. И не умел играть в постели ночью…

— По сердцу женщине наглец. — Запинаясь, Михаил дочитал реплику до конца.

— Теперь ты. — Приказала герцогиня фрейлине. — Не спи. Ты должна подхватывать его слова.

— Когда ж ощиплют там его и сзади редьку вставят, питомец твой докажет чем, что он не толстозадый.

— А пусть и толстозадый, что плохого в этом? — Торопливо закончил Михаил.

— Хватит. — Приказала герцогиня. — Что за бесстыдство? Кто выбрал эти комедии?

— Их дал смотритель библиотеки. Он сказал, во время карнавала хочется чего-нибудь повеселее. Самое время посмеяться над старой сатирой.

— И все же. — Герцогиня обвела взглядом фрейлин. — Это не для наших ушей. Посмотри на нее. Она с трудом выговаривает слова.

Мати, действительно, покраснела и выглядела смущенной.

— Притворщица. — Думал Михаил — Изображает невинность. А сама назначает любовные встречи, отослав жениха на другой конец города.

Так он думал еще не поверженной окончательно и протестующей частью сознания. А сам нетерпеливо дожидался вечера.

— Сегодня я объяснюсь. Нужно это сделать.

Но объяснение не удалось. Каждый миг их встречи был полон. На каждый поцелуй, каждое объятие его возлюбленная отвечала с такой благодарностью и восторгом, что Михаилу казалось, собственное тело не принадлежит ему, оно лишь сосуд с пробужденным пылающим огнем. Все, что не касалось теперь их обоих, утратило всякое значение. Судьба несчастливого Альберта, казалась малозначащим недоразумением, которое он, не колеблясь, готов был преодолеть.

Когда он хотел объясниться, женщина закрыла ему рот ладонью. Она предпочитала оставить все, как есть. Розовый привкус ее дыхания смирил его. Она приблизила свою грудь к его губам, он ощутил укол и отпрянул от неожиданности. Она тихо рассмеялась и поднесла к его губам невидимое распятие, хранящие тепло ее груди. Драгоценный камень, оцарапавший губы, был вставлен в терновый венец.

Время для объяснений так и не пришло. Еще в темноте она выставила его за дверь. Следующую ночь — последнюю ночь карнавала они должны были провести вместе. Он шел домой, когда с проплывающей гондолы женщина бросила ему букет фиалок и рассмеялась громко и счастливо.

Он повалился на скрипучую кровать, закрыл глаза и погрузился в сладостные воспоминания. Трудно сказать, сколько времени он провел так. Это был не сон, но что-то близкое, что отрывает от привычных повторяющихся картин бытия, каким видится оно из утренней хмурой мглы: поисков хлеба и тепла, и так каждый день, все дальше от начала, ближе к концу. Это было одно из редких воспоминаний, которые не даются умом, которые нельзя предсказать, которые вбирают в себя весь мир и удивляют, потому что само ощущение равно прозрению, рождению заново, пониманию, как и во имя чего дается жизнь.

За дверью раздались крики, топот ног и в комнату ворвались люди. Михаил знал всех. Его попутчики, они и раньше не жаловали его. Михаил — с репутацией любимчика герцогини — не вызывал дружеских чувств. Но теперь лица были налиты тяжелой хмельной злобой. Михаил очнулся от грез и сел на кровати. Один из вошедших схватил его за воротник рубахи и рывком поставил на ноги. Михаил ударил его в лицо и отскочил к стене, пытаясь защититься. Но десяток ударов, сыплющихся со всех сторон, опрокинули его на пол. Очнулся он уже на набережной. Его окатили водой прямо из канала, и он встал, шатаясь и дрожа от холода. Вдалеке над заливом вставал густой белый туман. Руки его были связаны.

— Иди. — Удар в спину, и толпой они отправились к дому герцогини. Его вытолкнули к креслу, на котором восседала Миллисента. Последний удар поставил его на колени. Герцогиня рассматривала, будто видела его впервые — безразлично и холодно. Стояла напряженная тишина. Наконец, Миллисента произнесла, медленно выговаривая слова. — Объявляю тебе и всем, кто слышит меня сейчас. Ты обвиняешься в убийстве кавалера Альберта. Отвечай, правильно ли ты понял мои слова.

Михаил попытался вскочить, но новый толчок бросил его лицом вниз.

— Пусть встанет. — Распорядилась герцогиня. — Не мешайте ему говорить. Пусть защитит себя во имя справедливости.

Стоять было трудно, он шатался. Тяжелый гул стоял в голове, мешал пробиться к помраченному сознанию. Он ощущал за спиной толпу негодующих людей, обернулся и первое, что увидел — оплывшее от слез лицо своей возлюбленной. Мати рыдала, не скрываясь, в голос. Ни капли сочувствия или снисхождения не нашел Михаил в ее взгляде. Только злобу.

— Говори. — Приказала герцогиня — Тебе, должно быть, есть, что сказать.

— Не знаю. Я не видел Альберта со вчерашнего дня.

Герцогиня, не спеша, оглядела его. — Ты говоришь, нечего сказать. Так? — Михаил молчал. — Кавалер Сальмон повтори свои слова.

— Сегодня, только начало светать, мы обнаружили Альберта без чувств, раненого на ступенях площади Святого Марка. Мы привели его в сознание. Он очнулся только на мгновение, прежде чем умереть. И назвал имя своего убийцы.

— Ты можешь повторить его? — Бесстрастно спросила герцогиня.

— Он здесь. — Михаила толкнули в спину. — Альберт умер, едва мы попытались поднять его.

Михаил протестующе замотал головой и рванулся вперед, будто искал защиты у герцогини, но его держали крепко.

— А что говорит кавалер Дергуа?

— То же самое.

— Ты слышал это со слов Сальмона.

— Нет. Я слышал своими ушами. От Альберта. Раненый прямо указал на Дюплесси. Он назвал его отчетливо.

— И ты готов поклясться, что не ошибся.

— Я готов дать клятву.

— А ты, Вольпик.

— Слово в слово. Я готов подтвердить слова обеих. Альберт назвал Дюплесси. Я слышал своими ушами.

Герцогиня молчала, пристально разглядывая Михаила. — Что ты можешь ответить на слова этих достойных людей? Их трое, они слышали твое имя. Ты можешь опровергнуть их?

— Нет. — Михаил был в отчаянии. Голова его мутилась. — Но я не могу объяснить. Я не видел Альберта со вчерашнего вечера. Мы были приятели.

— Хорошо. Может быть, ты хочешь представить свидетеля в свою пользу?

Михаил склонил голову. Единственным человеком, который мог подтвердить его невиновность, была Мати. Но она молчала.

Герцогиня выдержала паузу. — Итак, в присутствии этих людей я подтверждаю, тебе нечего сказать в свою защиту. — Она подняла руку. Вперед, отодвинув Михаила в сторону, вышел статный мужчина в длинном плаще. На рукаве был нашит лев с вскинутой лапой.

— Передай Совету и правителям Венеции, что мы нашли убийцу. Ты видел сам. Мы накажем его своим судом.

— Я хотел высказать пожелание наших судей, справедливость должна восторжествовать.

— Таково и наше намерение. — Подтвердила Миллисента. — Мы оплатим долг убитому до того, как покинем город.

Венецианец поклонился и, пятясь, отошел вглубь зала. Герцогиня ровным голосом объявила. — Кавалер Дюплесси. От имени всех наших людей объявляю, ты обвиняешься в убийстве кавалера Альберта Персье. Хорошо подумай, что ты можешь сказать в свою защиту. Подготовь эти слова для справедливого и честного суда. После этого у тебя не будет возможности оправдаться. — Она обратилась ко всем. — Кавалер Дюплесси будет заключен в подвале этого дома. Завтра, когда закончится карнавал, мы дадим ему возможность выступить перед судом. Если он не сможет оправдаться, свидетельства этих господ будет достаточно для признания вины. Пусть решит суд. И мы поступим, как подобает поступить.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.