Второй шанс

Начало романа – 80-е годы прошлого столетия.

Женя.

Его мать никогда не любила блондинок.

Для нее, жгучей брюнетки, они были, как красная тряпка для быка - врагом и противником на все времена. И то, что мужчины, оказавшись в компании женщин, сначала обращали внимание на блондинок (неважно, крашеных или нет, и если крашеных - то еще хуже), приводило Ларису в ярость.

- Это же дуры поголовно! – презрительно говорила она сыну Жене. – Думают только о том, как произвести впечатление на мужиков, но тех пару извилин, которые они гордо именуют мозгами, хватает лишь на «здрасьте», «пока-пока» и «чё надо».

- Сокровище мое, это же комплексы, - как-то посетовал Женин отец, слушая едкие комментарии жены о супруге мэра, имевшей несчастье быть блондинкой. – Пора тебе от них избавляться… - продолжить он не успел, зато смог вовремя уклониться от удара, а потом и отпрыгнуть в сторону. Через секунду Владимир Иванович уже держал свое «сокровище» в крепких объятиях, не давая расцарапать себе лицо. Он знал - никакие призывы успокоиться и вести себя прилично не помогут – от вспышек неконтролируемой ярости жену спасали лишь его объятия.

Она всегда была трудно управляемой, сметая на пути всех неугодных и недостойных «ее величества», поэтому окружающие предпочитали не связываться с таким безжалостным противником и уступали. Только муж стойко противостоял ей, вызывая уважение и восхищение не только родных и близких, но и самой «виновницы», не понимающей, откуда у размазни-супруга берутся силы справляться с ее взрывным темпераментом.

Эти двое - мягкий спокойный интеллигент и несдержанная воительница из торговых рядов – настолько не подходили друг другу, что все не переставали удивляться долговечности их брака. И только Женя, единственный и любимый сын, знал правду - фундаментом их семьи была почти болезненная любовь матери к отцу. Она часто злилась из-за этой, как она говорила, «личной слабости», стараясь периодически демонстративно помыкать мужем, но Владимир Иванович, в ответ, лишь улыбался и снисходительно пожимал плечами, делая вид, что уступает. Он по-своему любил Ларису и частенько жалел, что она так и не победила в себе комплекс базарной девчонки.

- ...потому что иначе мы могли бы быть счастливы, - как-то объяснил он сыну. – И дело не в ее образовании или воспитании.

- А в чем?

- В том, что мама придает этому слишком большое значение. Она думает, уверенными нас делает институтский диплом, что в корне неверно. Главное – КАК чувствует себя человек внутри. Если он чего-то боится и не уверен в себе, то излучает или полное отторжение, или агрессию, но если в его душе мир, лад и покой, от человека исходит чувство собственного достоинства и силы. Именно это - гарантия уверенности в себе, а не высшее образование.

- А мама?

- Мама предпочитает никому не доверять, потому что опасается совершить ошибку или, что еще хуже, стать объектом для насмешек, оттого часто злится и кричит.

Повзрослев, Женя понял - родители поженились только из-за него. Мама влюбилась в тихоню-интеллигента с первого взгляда и стала инициатором их встреч, а вскоре и первой близости. Бурно начавшаяся интимная жизнь благополучно закончилась беременностью и громкой свадьбой. И хотя за прошедшие годы муж не давал повода усомниться в его верности, Лариса знала – Владимир ее не любит и никогда не полюбит так, как ей хочется, слишком уж они разные.

- Почти, как у Александра Сергеевича - «стихи и проза, лед и пламень», - вздыхала женщина. Искренне считая себя некультурной, она очень любила Пушкина, находя в его стихах, как в Библии, цитаты на все случаи жизни.

Поэтому обожание маленького сына стало для Ларисы истинным благословением, ведь он любил ее не за образование или хорошие манеры, а просто потому, что она - его мама. И Женя, как маленький ангел, накрепко сцементировал семью, одинаково любя тихого папу и беспокойную маму.

- Конечно, талантами он пошел в отца, - гордо констатировала Лариса на очередном школьном вечере, толкая локтем соседку. – Мальчик прекрасно воспитан, хорошо учится, знает английский и даже водит машину. Но достиг он всего лишь благодаря характеру, и это уже от меня!

А в шестнадцать лет Женя неожиданно запел.

Подражая западным группам (чьи записи, как величайшая драгоценность, передавались из рук в руки), он начал сочинять тексты на русском, украинском и даже английском языках. Ему так хотелось петь, что за год мальчик освоил гитару, занимаясь на ней сутками напролет. Вскоре на подушечках его пальцев появились привычные огрубелости-мозоли, позволявшие безболезненно прижимать к грифу гитары струны любой натяжки. Еще Женя купил несколько музыкальных самоучителей, благодаря которым освоил чтение нот и аккордов. Знание нотной грамоты впоследствии очень помогло ему при устройстве на работу в клуб, где парень стал подрабатывать субботними вечерами.

* * *

Ах, как же мы любили эти вечера и танцы по субботам. Не знаю, как в мегаполисах, но вот у нас, в небольшом районном городке, это был целый ритуал. Вначале вся молодежь собиралась на «пятачке», то есть у центральной клумбы возле монумента Ленину. Парни привычно потягивали пиво, а девчонки, скрываясь за их спинами, гордо курили дорогие болгарские сигареты или отечественный «Космос». Стоили такие сигареты целых шестьдесят копеек – огромные деньги по тем временам! Ведь проехать в автобусе можно было за пятачок, хлеб стоил шестнадцать копеек, а мороженое – от десяти до двадцати копеек.

Потолкавшись в центре с полчаса, толпа валила в клуб и уже там начинался настоящий вечер развлечений. Молодежь танцевала быстрые танцы в круге, медленные – разбиваясь на парочки. Возрастной градации не было. Как правило, посещать клуб можно было с шестнадцати лет, то есть после девятого класса, хотя некоторые, особо зрелые девочки, мелькали на танцах уже лет в четырнадцать.

Клуб был романтическим местом встреч, первой любви (Ах, Вовка из 10-б посмотрел на меня так нежно), коварных измен (Ты с Танькой танцевал уже два раза), душещипательных расставаний (Прощай навсегда. Алгебру дашь завтра списать?) и, конечно же, драк. Хотя драки - от греха и милиции подальше - происходили во время перерыва в большом парке у клуба. Там за полчаса выяснялись отношения между парнями, привычно делившими подружек, районы и сферы влияния, а девчонки, тем временем, портили друг другу лакированные начесы, доказывая право собственности на Васю, Петю или Колю.

И только музыканты оставались неприкасаемыми.

К музыкантам во все времена относились с почтением, а что уж говорить о восьмидесятых годах в СССР. Тогда репертуар ВИА утверждался исключительно райкомовским отделом культуры, а в их требование входило преобладание песен о Родине и ее бескрайних просторах, о любимом заводе или фабрике, а также о передовом труде на благо Отечества. И только малая часть репертуара ВИА состояла из лирических и танцевальных песен, одну-две из которых можно было петь даже на иностранном языке.

А молодежи так хотелось большего! Ведь за несокрушимым барьером границ СССР шла совершенно иная жизнь и музыка там звучала другая – яркая, громкая, ритмичная, зажигательная.

Но советским людям позволялся лишь избранный суррогат западной культуры - репертуар музыкантов из стран социалистического лагеря. И чтобы услышать и увидеть немецкую, чешскую или болгарскую эстраду, раз в месяц все терпеливо сидели до 11 вечера перед экраном телевизора, где шла знаменитая передача «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». На следующий день страна гудела от обсуждаемых песен, нарядов и кордебалета Фридрихштадтпаласа. И та жизнь, «за бугром», казалась всем просто сказочной.

Шли годы и в Советском Союзе тоже начались перемены. Среди пластинок фирмы «Мелодия» с записями опер, народной и симфонической музыки, а также мэтров советской эстрады стали изредка появляться диски современных рок-групп, таких как «Машина времени», «Ариэль», «Диалог» или «Парк Горького». «Песняры», «Ялла», «Смеричка» или «Орера» - не в счет. Это были классические национальные ВИА времен СССР, но роком в их репертуаре даже не пахло.