Страница 90 из 91
— Я вам… я тебе морду набью сейчас за такие слова, — начал Куманин, чувствуя, однако, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. — Что ты несешь о моем отце!
Израиль Лазаревич захихикал, прикрывая рот чумазой ладошкой:
— Вы, оказывается, не только о деде, но и об отце своем ничего не знали. Так я вам расскажу…
— Слушать ничего не хочу, — заорал Куманин. — Говори, где мой отец? Говори, а то я тебя сейчас арестую…
Неимоверным усилием воли он поднял правую руку и быстрым движением сорвал черные очки с головы сварщика.
Страшное лицо Израиля Лазаревича с пустыми, как показалось Сергею, глазницами заставило Куманина в ужасе отпрянуть.
— Не дурите, — сказал сварщик, — отдайте очки. Они же казенные. Мне работать надо.
— Отдай ему, Сережа, очки, — раздался неожиданно голос за спиной Куманина, — без очков ему очень больно. Я знаю, потому что на допросе в 51-м…
Куманин резко обернулся и в отдалении увидел отца в черном монашеском одеянии с большим крестом на груди.
— Отдай очки, — тихо повторил отец.
Больше Куманин ничего не помнит.
Его обнаружили лежащим в глубоком беспамятстве на скамейке, недалеко от входа на кладбище, как водится приняли за пьяного и вызвали милицию. Наряд, не долго думая, отвез Куманина в ближайший вытрезвитель. К счастью, там, проводя шмон по карманам, обнаружили удостоверение майора КГБ и известили Большой Дом. Оттуда быстро прибыли ребята, они-то и разобрались, что Куманин не пьян, а разобравшись, отправили в госпиталь.
Только на третьи сутки Сергей пришел в себя. К нему приходил сотрудник из Большого Дома, интересовался, не было ли на Куманина нападения? Сергей Степанович рассказал, что помнил, о еврее-сварщике со Смоленского кладбища. Его перевели в психоневрологическое отделение, затем в инфекционное, в итоге он провалялся в госпитале больше полугода.
Все это время врачи отчаянно пытались поставить диагноз. Они подозревали острое отравление парами бензина или другим высокотоксичным веществом, и нервное переутомление, и микроинсульт и амнезию. Сам Сергей считает, что произошедшее с ним — вовсе не результат пребывания на могиле полковника Романова, хотя объяснить ничего толком не может.
Выйдя из госпиталя, Куманин был комиссован, т.е. уволен из КГБ по состоянию здоровья.
Пока Сергей Степанович лежал в госпитале, в мире многое изменилось — произошло то, о чем предупреждал генерал Климов. Огромная коммунистическая империя врезалась а уготованный для нее Историей тупик. От страшного удара первой рухнула Берлинская стена, за ней обрушился весь Варшавский пакт и, наконец, на глазах у всего изумленного мира стал разваливаться Советский Союз…
Мне удалось выйти на майора Куманина случайно, вернее, даже не я вышел на него, а он на меня. В начале 1992-го года был опубликован мой перевод книги американского писателя Джона Килля «Операция „Троянский конь“, где в достаточно популярном виде автор пытался обобщить всю происходящую на Земле „чертовщину“, от зарождения нашей цивилизации до сегодняшнего дня. Килль доказывал, что все чудеса на Земле — результат действий мощной цивилизации, находящейся не в космосе, а вместе с нами на нашей маленькой планете, именуемой Земля, в параллельном мире.
Куманин хотел со мной встретиться и пригласил в Москву. В его квартире я обратил внимание на фотографию Николая II, стоящую в рамке на столе хозяина, но не придал этому большого значения. Во-первых, я знал, что Куманин причастен к монархическому движению, а во-вторых, время уже было такое, когда портрет последнего русского царя стал привычным предметом интерьера во многих домах потрясенной России.
Тогда я и выслушал историю бывшего сотрудника КГБ майора Куманина. Говорить с ним оказалось очень сложно — в нем еще прочно сидела привычка задавать вопросы, а не отвечать на них. Он изменил некоторые фамилии и географию своих приключений.
Объединив известное мне с тем, что поведал Сергей Куманин, я и написал эту книгу.
— Меньше знаешь — дольше живешь, — иногда прикрывался он «чекистской» прибауткой.
— Ну, а генерал Климов, — спрашиваю я, — это реальное лицо или нет?
— Генерал Климов, наверное, и сам уже забыл свою настоящую фамилию, если вообще знал ее когда-нибудь, — смеясь говорил Сергей. — Сейчас он генерал-полковник, продолжил он и показал пальцем в потолок. — Я теперь понимаю, чем он все это время занимался. Он видел, что «наш паровоз» вперед летел, и пытался на ходу расцепить вагоны состава, чтобы, если не предотвратить саму катастрофу, то хотя бы уменьшить ее последствия. Одного не пойму — на кой ляд им царь понадобился? Не удивлюсь, если у Климова где-нибудь до времени спрятаны и прямые наследники Николая. Я возражать не буду. Мы, Куманины, рода старинного, купеческого. В нашу честь целое село названо. Я скоро особняк отсужу, — и снова засмеялся.
На кухне, где мы беседовали, висит икона, не в красном углу, но все равно впечатляет.
Я спросил Куманина, как он относится к последним находкам останков царской семья, о продолжающихся спекуляциях Рябова и о деятельности Соловьева, которого уже называют четвертым, после Наметкина, Сергеева и Соколова, следователем по делу «Об убийстве царской семьи», о торжественной подготовке захоронения новых останков в Петропавловском соборе? Показал ему газету с огромным заголовком, «СЛЕДОВАТЕЛЬ СОЛОВЬЕВ ЗАКРЫВАЕТ „ДЕЛО РОМАНОВЫХ“. Куманин усмехнулся:
— Пусть хоронят. Климов тут же вытащит такие документы, которые вызовут вселенский скандал небывалого масштаба с очень интересными последствиями. Нисколько не удивлюсь, если узнаю, что все эти «гробокопатели» действуют по сценарию, разработанному подчиненными Климова.
— Вы не преувеличиваете? — с некоторым сомнением спрашиваю я.
Вместо ответа он открыл ящик своего стола, достал оттуда старую фотографию размером с открытку и подал мне.
У меня перехватило дыхание.
— Откуда она у вас? — задаю я нетактичный и глупый вопрос.
— Надо знать места, — улыбается экс-майор. — Хотите опубликовать?
— А почему бы вам не сделать это самому? — интересуюсь я, а сам думаю: «Если такие материалы есть у Куманина, то чем может располагать генерал Климов?»
— Я же того. — Куманин крутит пальцем вокруг лба, — официально числюсь дуриком, могу любую публикацию скомпрометировать. — И снова смеется.
Понимаю, сколько еще он мне мог рассказать и не рассказал! Пытаюсь выяснить, где он сейчас работает.
— Ишачу в одной конторе юрисконсультом, — поведал он.
— А что же в итоге произошло с вашим отцом? — задаю очередной вопрос.
— Не спрашивайте, — морщится он, — не хочется на эту тему говорить.
— Но он жив? — продолжаю допытываться.
— Жив, — неохотно бросает Куманин и добавляет, — но не сильно. — Мы молчим какое-то время.
— А Надя Шестакова?
— Надя? — переспрашивает Куманин. — с ней все в порядке. Замуж вышла за Феофила. Ребенок у них. Процветают. В США уже были, в Израиле и еще где-то, на научных симпозиумах выступают, пишут.
— Вы с ней общаетесь? — спрашиваю я, но вижу ответ по лицу Куманина.
— Пробовал было, — вздыхает он, — но Надя мне истерику закатила, что я, мол, чуть не погубил их обоих. Я в подробности вдаваться не стал — не погубил и хорошо.
— Ас коллегами своими бывшими встречаетесь? — продолжаю я допрос.
— Редко, — признается он. — Звонят иногда, но интересуются исключительно здоровьем. Звали тут вступить в общество ветеранов. Я как-то еще не созрел.
Куманин улыбается, но не очень радостно.
— А ваши подопечные? — улыбаюсь я. — «Память» и прочие организации? Они вас не зовут в свои вожди?
Куманин понижает голос:
— Нет. С меня хватит. Я после той встречи на кладбище больше с ними связываться не хочу. Если есть такие смелые, то флаг им в руки.
— Хорошо, соглашаюсь я, пытаясь сменить эту тему, — а Алеша Лисицын? Вам что-нибудь удалось про него выяснить?