Могила ткача

— То одно, то другое, — сказал Пол Мэнтон, — да к тому времени, когда Нэн Хоган встанет на ноги, она не узнает собственного дома.

Миссис Пол Мэнтон было до того не по себе из-за Нэн Хоган, что в один прекрасный день она совершила путешествие в Бохерлахан и нанесла визит в больницу.

Нэн Хоган встретила ее скептически и, воспользовавшись возможностью, излила на нее немало новых жалоб на Килбег, которые она копила в тишине больничной палаты.

Однако, когда миссис Пол Мэнтон откашлялась, исподволь осмотрела палату, наклонилась над Нэн Хоган и принялась шепотом излагать ей новости, взгляд единственного глаза Нэн Хоган затвердел и посуровел, и губы сжались в тонкую ниточку.

— Она до сих пор в твоем доме, Нэн, и такая гордая, словно в ее власти весь Килбег, — завершила свой рассказ миссис Мэнтон.

— Трусливый Килбег, — в конце концов печально прошептала Нэн Хоган, — трусливый Килбег.

— Не надо винить Килбег, — возразила миссис Мэнтон.

Нэн Хоган медленно обвела палату единственным глазом и остановила вопросительный взгляд на покрасневшем лице миссис Мэнтон.

— Похоже, — произнесла Нэн Хоган, — вас там была целая деревня, один сильнее другого, и какая-то пигалица одолела всех! Значит, стоит женщине заболеть, и любая мошенница с большой дороги может завладеть ее домом! Уходи, вон отсюда!

Вздохнув, Нэн Хоган отвернулась к стене.

Миссис Пол Мэнтон всеми силами пыталась успокоить и утешить ее, но Нэн Хоган продолжала лежать лицом к стене. «Я больше не хочу видеть Килбег, — повторяла она, — и никого из его жителей тоже».

Когда миссис Мэнтон вышла из больницы, она вытерла пот с лица.

«Лучше бы мне не приходить сюда, — мысленно произнесла она. — Незачем было добивать Нэн Хоган».

Всю ночь Нэн Хоган пролежала лицом к стене. Но утром она вдруг села на кровати, и, когда поглядела кругом, лицо у нее было как будто совсем другое. На нем не было ни живости, ни подвижности, в глазах не горел воинственный огонь. Не прошло и полчаса, как в Бохерлаханской больнице была засвидетельствована сцена, опровергшая все медицинские теории и научные резоны. Сестры милосердия с ужасом наблюдали, как Нэн Хоган слезла с кровати и попыталась пройтись по палате. Ее немного покачивало, когда она встала в своей ночной рубашке, а потом она ухватилась за изголовье кровати. Сестры бросились ей на помощь и уговорили ее лечь обратно. Однако каждые полчаса Нэн Хоган вновь поднималась «попрактиковаться в пляске», как сказала одна из больных. Ни монашки, ни сестры милосердия не могли ничего поделать с Нэн Хоган. Она хочет вновь дать силу ногам, сказала она, и собирается действовать по-своему. Три дня Нэн Хоган удивляла врачей и мучила сестер, но на третий день она уже могла ходить.

— Мне пора домой, — объявила она, — и если на Небесах есть справедливость, я больше никогда не попаду сюда. Я буду драться со всем Килбегом от дома Мэри Хики до моего собственного дома, если они опять задумают вызвать за мной карету.

Па Клун возвращался из Бохерлахана и взял с собой Нэн Хоган, когда она вновь вышла в большой мир. Нэн уселась на мешке с сеном и с неудовольствием глядела на знакомые места, пока они добирались до Килбега. Ни словом не обмолвилась она с Па Клуном, но все равно у Па на лице было необыкновенное выражение — возможно, скрытого удовольствия. Он высадил Нэн возле дорожки к ее дому. По деревне они проехали, не вызвав шума, хотя люди выбегали из своих домов и окружали Нэн, жали ей руки и радостно здоровались с ней. Однако над всем этим громыхал голос Нэн.

— Хватит врать. И не стойте у меня на дороге, — крикнула она. — Килбег всегда был труслив в душе.

Толпа немного подалась назад, когда Нэн Хоган сошла по каменным ступеням на дорожку, не сводя единственного глаза со своего дома.

— Где еще такое видано, — кричала она, показывая на двухцветную дверь, — чтобы так смеялись над чужим домом, чтобы человека лишали его собственности?

Дверь была распахнута, и Мойра Кейзи стояла на пороге с кухонным полотенцем в руке. Когда она увидала Нэн Хоган, то подалась назад и полотенце выпало из ее дрогнувших пальцев. Нэн подошла к двери и остановилась. Мойра же с горящими щеками оставалась внутри. Некоторое время две женщины в упор смотрели друг на дружку, и Нэн Хоган немного склонила голову набок, ведь у нее был один глаз.

— Неужели, — наконец спросила Нэн Хоган, — у тебя нет стыда, что ты вот так стоишь передо мной?

— Заходи в дом, — волнуясь, позвала Мойра Кейзи.

— Никогда! — вскричала Нэн Хоган и, как могла, замахала руками. — Никогда, пока ты в моем доме. Отправляйся, откуда пришла.

Жители Килбега вытянули шеи поверх ограды и, затаив дыхание следили за поединком. Так продолжалось довольно долго. Мойра Кейзи говорила мало, зато Нэн Хоган говорила много. Она нарисовала воображаемую жизнь Мойры Кейзи, но в этом не было ни силы, ни ожидаемого скандала.

— Что ж, — в конце концов произнесла Мойра Кейзи, — не хочешь входить, не надо.

И она закрыла дверь.

На какое-то время Нэн Хоган перенесла свое внимание на жителей Килбега, и в том, что она им сказала, не было ничего приятного. Миссис Мэнтон и вдова Лаури прилагали бесполезные усилия добиться взаимопонимания между двумя женщинами. Однако Нэн Хоган не желала входить в дом, а Мойра Кейзи — выходить из него. И не было возможности вывести их из тупика.

— Говорил ведь я, — сказал Пол Мэнтон, — все дело в законе.

— Трусливый Килбег! — кричала Нэн Хоган, с мольбой обращая единственный глаз к небу.

— Пусть Тим О’Халлоран разбирается, — стоял на своем Пол Мэнтон. — Он оставил дом Мойре Кейзи, а дом принадлежит Нэн Хоган. Пусть Тим О’Халлоран распутывает, что сотворил, если ему хватит ума.

Нэн Хоган подошла к закрытой двери и, прислонившись к ней спиной, опустилась на порожек.

Симпатии жителей Килбега были на стороне Нэн Хоган. Она же была одной из них, в отличие от чужачки Мойры Кейзи. Однако никто не желал выступать в роли судьи и не стремился, как сказал один из килбегцев, «делать из себя ни грязных судей, ни зачерствевшую скорую помощь». Будь на месте Нэн Хоган мужчина, захвативший форт, они бы давно выбили его оттуда, но перед ними маленькая женщина, а это уж не их дело. Если даже тут и требовалась сила, то женщины справятся как-нибудь сами, но все помнили, что было с Сарой Финнесси. Закрытая дверь и тишина внутри, никак не нарушаемая Мойрой Кейзи, предполагали силу, драку и решимость. Она сидела прямо, затаив дыхание и мысленно твердя девять пунктов закона. У жителей же Килбега не было уверенности в своей правоте, и они, не раздумывая, согласились с Полом Мэнтоном, что это дело решать Тиму О’Халлорану. Таким образом, пришлось запрячь лошадь в телегу, и два молодых человека помчались в Бохерлахан, чтобы поставить Тима О’Халлорана в известность о чрезвычайном положении, сложившемся в Килбеге.

— Что ж, — сказал Тим О’Халлоран, когда познакомился со всеми фактами, — Бохерлахан большая и нецивилизованная территория, здесь много гор, озер и лесов и не меньше чужаков, однако лучше уж быть на просторах Бохерлахана, чем загнанной в угол в Килбеге.

По дороге в Килбег ни слова больше юноши не слышали от Тима О’Халлорана, отчего решили, что он старается решить проблему, связанную с домом Нэн Хоган.

Однако, добравшись до Килбега, они были поражены, когда Тим О’Халлоран отказался сразу ехать на место сражения. Сначала он приказал отвезти себя к Полу Мэнтону, и там на кухне состоялся военный совет. Тим сидел, теребя подбородок, пока в кухню входили все новые люди и у него рисовалась полная картина происходящего. Нэн Хоган продолжала сидеть на порожке, ругаясь, плача и перебирая одно за другим все несчастья своей жизни, пока Мойра Кейзи сидела в доме тише мыши.

— Где Сара Финнесси? — спросил в конце концов Тим О’Халлоран.

— У себя дома. После того как ей досталось, она носа на улицу не кажет.

— Пришлите ее ко мне, — приказал Тим О’Халлоран.

Потребовалось много народу и много уговоров, прежде чем Сара Финнесси согласилась прийти к Тиму О’Халлорану.