Страница 15 из 21
Савва Морозов хорошо знал Шмита: Николай был его внучатым племянником. Говорили, что в крещении Шмита революцией Морозов сыграл не последнюю роль: именно он увлек родственника революционными книгами и познакомил со своим секретным узником – Николаем Бауманом. Другие полагают, что Николай познакомился с вольными идеями еще в Московском университете, где, подобно Савве Тимофеевичу, учился на физико-математическом факультете.
Прадед Николая, немец Матвей Шмит, родившийся в Риге, осваивался на московском пепелище через пять лет после 1812 года, его продажа мебели и строительство шли успешно. Дед Александр Матвеевич жил в разгар строительства железной дороги и поставлял мебель для вагонов и вокзалов. Его сын Павел Александрович держал фабрику на Пресне и удачно женился на Вере Морозовой, дочери миллионера и владельца мануфактур. У них родилось четверо детей.
Как и Савва Морозов, юный Николай Шмит вынужден был прервать учёбу из-за смерти отца. Павел Шмит завещал продать фабрику и разделить наследство на четверых, полагая, что никто из его детей не сумеет продолжить семейное дело. Николай Шмит действительно еще не достиг совершеннолетия и был растерян и подавлен. Он ушел из университета из-за депрессии, причиной которой была не только смерть отца, но и судьба фабрики: Николай не мог решиться нарушить волю отца, но продавать фабрику не хотелось – он уже имел на нее свои виды.
Чтобы Шмит не остался без образования, ему наняли репетитора – присяжного поверенного Михаила Михайлова, не подозревая о том, что это была секретная операция по внедрению в семью Шмитов большевистского подполья, а Михайлов носит кличку «Дядя Миша» и является правой рукой революционера Леонида Красина. Организовавший внедрение А.Ф. Линк стал опекуном и учителем младшего брата – Алексея. Поселившиеся в доме революционеры изыскивали средства для подпольной организации Красный крест, а беспомощные дети Шмитов оказались легкой добычей.
10 декабря 1904 года Николаю исполнился 21 год, и он мог вступить в наследство. Именно тогда он окончательно нарушил волю отца и стал фабрикантом, чтобы следовать указаниям подпольщиков.
С 1905 года Шмит ввел на фабриках девятичасовой рабочий день, открыл образовательные курсы и амбулаторию. В том же году он начал финансировать большевистскую партию, которой передал 20 тысяч рублей. Такую же сумму Шмит передал М. Горькому на революционную борьбу.
Николай Шмит в тюрьме
Морозов на свои средства выкупил у детей Шмитов их пай, и к 1905 году фабрика превратилась в эпицентр восстания. Еще с середины октября на фабрику поступало оружие, там делались заточки из напильников и шли тренировки по метанию бомб. За месяц Шмит потратил на оружие 85 тысяч рублей, за год – 180 тысяч.
7 декабря 1905 года началась всеобщая забастовка. Отключилось электричество, закрылись предприятия и магазины. Было объявлено чрезвычайное положение. 9 декабря полиция обстреляла дом Фидлера, в котором подпольщики обсуждали план захвата Николаевского вокзала. 10 декабря Пресня воевала на баррикадах. В ночь с 14 на 15 декабря из Петербурга прибыло 2 тысячи гвардейцев Семеновского полка. А 17 декабря в квартире на Новинском бульваре был арестован Николай Шмит. Его доставили в участок на Пресне, и полковник Мин, прибывший туда в 7 утра 18 декабря, сделал ставку на скорость допроса: он всё время предлагал Шмиту время на размышление – минуту, 5 минут, 15 минут. Оставшийся в одиночестве и подавленный фабрикант сдался. Ему предложили написать записку рабочим о прекращении борьбы, чтобы избежать разрушения фабрики. Но в ответ он стал требовать своего освобождения, что было невозможно. И фабрика была разрушена артиллерией.
На допросе Шмит перечислил 20 человек, которым давал деньги, в их числе – Михайлов («Дядя Миша»), Шанцер («Марат»), писатель Горький. Одной из причин гибели Шмита впоследствии называли месть большевиков за эти показания. Самоубийство тоже казалось убедительным: Шмит был деморализован на допросах и подавлен собственной откровенностью. В камере он осознал ужас кровавых дней в Москве и собственного предательства, поэтому покончил с собой.
Третьей причиной называли убийство Шмита жандармами при попытке к бегству. По 100-й статье уголовного уложения Российской империи Шмиту грозил смертный приговор, и рабочие действительно дважды пытались освободить своего лидера, но Шмита перевозили то в Таганскую, то в Бутырскую тюрьму, и обе они хорошо охранялись.
В то же время арестант вел себя неадекватно, и его подвергли медицинскому освидетельствованию, которое проводили независимо друг от друга светила науки – Петр Ганнушкин и Владимир Сербский. Они пришли к одному выводу – «Паранойя Оригинария Зандер». В заключении говорилось, что Шмит страдает галлюцинациями, ему мерещатся голоса, у него мания преследования и мания величия. Возможно, так оно и было, но и сам Шмит стремился выйти из тюрьмы, и профессора явно сочувствовали и были склонны ему подыграть. Они оба были настроены против власти, а Сербский в 1905 году выступал с утверждением, что обстановка в стране способствует развитию психических заболеваний. Шмит оказался удачным подтверждением этого доклада.
После этого адвокат Шмита стал настаивать на его помещении в специальную больницу, но ему было отказано. Однако он получил разрешение на освобождение арестованного под залог.
Выпустить Шмита должны были 15 февраля 1907 года. А в ночь на 14-е его обнаружили зарезанным. Этот парадокс отметает версию о попытке освобождения рабочими и кажется нелепым в отношении версии о самоубийстве. Вполне правдоподобно выглядела версия о том, что полиция не хотела выпускать его под залог и расправилась с ним. Об этом свидетельствовало и последнее письмо Шмита сестре Кате: «Еще вчера вечером появились необычные признаки и необычные отношения. Надзиратели, что то-то утаивавшие от меня, а вместе с тем говорившие о разных зловещих для меня слухах. Тогда я убедился, что затевается надо мной расправа, и добивался перевода к товарищам, чтобы вместе провести остаток моей жизни и через них передать вам письма. Но мне во всем отказано. Я сижу один, спокоен, и жду, что будет». Впрочем, это письмо, переданное полицией Екатерине Шмит, как раз могло быть подтверждением мании преследования, которой страдал арестованный.
И наконец, существовала версия о судьбе капиталов Шмита. Кто получал наибольшую выгоду от такого наследства? Его завещание составляло 280 тысяч рублей, и все они достались РСДРП. Сам он был не женат, а сестер контролировала партия большевиков. Катю и Лизу выдали замуж за деятелей РСДРП Николая Андриканиса и Александра Игнатьева. Позднее Елизавета Шмит стала женой еще одного партийца Виктора Таратуты.
Заслуги погибшего Шмита перед партией и революционным движением большевики не забыли: его именем был назван проезд на Пресне. Позднее там был создан музей вооруженного восстания. Драматург Москаленко написал трогательную пьесу «Любящий вас Коля», и она была поставлена в Театре на Малой Бронной в 1987 году – к 80-летию гибели Шмита.
Сохранились фотографии красивого и несколько меланхоличного юноши. В тюрьме на прогулке, в окружении жандармов, у него было странное выражение лица – то ли бесшабашное, то ли равнодушное к своей участи. Николаю Шмиту было только 24 года.
«До царя дойду, а своего добьюсь!»
Это имя все советские люди знали с первого класса школы – лживый «поп Гапон», провокатор, заманивающий доверчивых бедняков на демонстрации, где их убивают царские жандармы, был задушен подпольщиками и спрятан на вешалке, под пальто. Сказочная история, но для детей однозначная и не нуждающаяся в комментариях.
Комментарии и вопросы появились позднее. Биография у Гапона внушительная. Священник Русской православной церкви, оратор и проповедник, профсоюзный лидер, политический деятель, создатель и руководитель организации «Собрание русских фабрично-зоводских рабочих Санкт-Петербурга». 9 января он организовал рабочую забастовку и массовое шествие к царю. Чем оно закончилось, известно – «Кровавым воскресеньем», которое привело к первой русской революции 1905–1907 годов. Находясь в эмиграции, Гапон организовал Женевскую межпартийную конференцию 1905 года и договорился о поставке в Петербург оружия с парохода «Джон Графтон», чтобы поднять восстание. Не удалось. Вернувшись в Россию в ноябре 1905 года, неуемный батюшка вновь возглавил «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» и вступил в переговоры с графом Витте. Теперь Гапон выступал против революционной борьбы и возлагал надежды на реформы, включенные в Манифест 17 октября.