Волшебная книга Эндимиона

Голова у него кружилась, перед глазами была пелена. Когда он поднес руку к лицу, та стала влажной от крови.

Но вот в глазах прояснилось: он увидел миссис Бентли с Книгой в руке, ее взгляд пылал ненавистью.

— Ты снимешь печать с Книги, — задыхаясь от ярости, произнесла она, — иначе я убью тебя, подонок!

— Нет, — пробормотал он.

Хотел качнуть головой, но она так болела, что не смог.

— Тогда ты умрешь.

Не очень-то в это верилось, но миссис Бентли тут же начала действовать: сдавила горло лежащего почти без сил Блейка, и у того снова потемнело в глазах, он стал задыхаться. Потом подтащила его безвольное тело еще ближе к краю крыши.

— Последний раз говорю тебе, — голос был ясный и холодный. — От Книги я не откажусь. Ты откроешь ее?

— Нет!..

Откуда-то в нем взялись силы: он начал отползать от края, извиваясь, отталкивая ее руку, норовящую снова сжать ему горло. И вдруг…

Вдруг миссис Бентли выпустила из рук Книгу, и та, перелетев через перила, начала падать вниз.

Объятые ужасом, женщина и мальчик провожали ее глазами, не в силах что-то сделать. Миссис Бентли успела подбежать к самому краю крыши и увидеть, как Книга приземлилась прямо на желтый плащ Дак, словно ожидавший ее, чтобы смягчить падение.

Блейк не видел этого: у него не было сил подняться, все закружилось вокруг, и он потерял сознание.

Оксфорд, лето-зима, 1453

 Мне чудилось, что я летаю. А надо мной и вокруг летают облака, дома, придорожные таверны. Они прыгают в воздухе, переворачиваются. Вместе с людьми, лошадьми, собаками…

Я не понимал, куда я попал, где нахожусь. Внизу, под колесами была грязь, солома, а вверху — чистое голубое небо. Тела своего я не ощущал, руки и ноги были не мои… Возможно, я умер?..

Нет, я начинал смутно понимать, что жив, что какой-то незнакомец везет меня в своей повозке. Но куда? И как я к нему попал? Голова жутко болела — особенно когда повозку встряхивало, и дважды меня вывернуло наизнанку.

Ко мне повернулось чье-то круглое обеспокоенное лицо.

— Не бойся, — мягко произнес мужчина по-английски, но я не понял, и он повторил по-латыни: — Со мной ты в безопасности, Эндимион.

Это я понял, но удивился и даже испугался: откуда он знает мое имя? Видимо, разобравшись в моем состоянии, мужчина улыбнулся и добавил:

— Мое имя Теодорик. Я везу тебя в обитель Святого Иеремии.

Густой венчик волос окружал его лысину, длинная черная ряса покрывала тело. Руки у него были белые, мягкие, но покрыты въевшейся чернильной краской, как у моего бывшего хозяина.

На какое-то мгновение мне подумалось, что ангел спустился с небес, чтобы забрать меня туда, но я не хотел этого: ведь я еще не выполнил того, на что решился, когда в спешке покидал Майнц и своего дорогого наставника. Книга из драконовой шкуры была еще в мешке у меня за плечами, я ощущал ее прикосновение через одежду.

Я попробовал подняться, подумал выскочить из повозки, но не мог даже привстать: так кружилась голова.

— Эй, Серый! — окликнул своего дымчатого мула тот, кто назвал себя Теодориком. — Ускорь шаг, не ленись! Не так уж много груза прибавилось тебе с появлением нашего гостя…

Я закрыл глаза и погрузился в тяжелый сон.

Мне привиделось, что на меня напал лев. Его пасть с огромными клыками была разинута в безгласном реве. К счастью, он не начал меня грызть, а просто проглотил, и я провалился в его нутро, которое оказалось огромной комнатой, заполненной книгами. Они были везде по стенам, а в середине стояло множество небольших покатых столиков и возле каждого — стулья и этажерки. В помещении было тихо, слышался лишь скрип перьев да шуршание пергамента.

Воспаленными затуманенными глазами я огляделся: за столиками сидели согбенные фигуры, все в черных одеждах, все заняты своим делом. Одни из них — таких было больше — не разгибаясь писали, выводили гусиными перьями ряды красивых букв; другие украшали позолотой заглавные буквы фраз или рисовали на полях пергаментного листа яркие пунцовые цветы.

Я понял вдруг, где нахожусь и что это уже не сон. Человек по имени Теодорик привез меня в одну из монастырских общин Оксфорда. А сам он тоже, как и все эти люди в черном, писец, переписчик или рисовальщик.

Я попытался встать на пол, потому что, внеся в комнату, он продолжал держать меня, слабого и беспомощного, на руках, но он не дал мне этого сделать, а понес туда, где в огромном кресле сидел с закрытыми глазами маленький седой монах, погруженный в молитву. Это был настоятель монастыря, как я потом понял. Рядом с ним расположился с каким-то манускриптом в руках похожий на восковую фигуру старец. Его губы беспрерывно шевелились, издавая звуки затухающей свечки, однако, увидев меня, он прекратил чтение и уставился мне в лицо выцветшими глазами. Этот человек был здесь библиотекарем. Звали его Игнатиус.

Увидев нас с Теодориком, настоятель сразу поднялся с кресла, велел положить меня на пол, пощупал лоб и сокрушенно покачал головой, из чего мне стало понятно, что я серьезно болен. И затем, несмотря на молчаливые возражения Игнатиуса, он также без слов, одними жестами, предложил Теодорику сопроводить меня в монастырский лазарет.

Слова, как видно, не были в ходу для общения между людьми в этом монастыре. Но меня, немого от рождения, это устраивало.

Теодорик, однако, не сразу выполнил распоряжение настоятеля, а сначала привлек его внимание к кожаному футляру у меня на поясе. Там были листы из драконьей шкуры, похищенные мной у Фуста и превратившиеся в небольшую книжицу, похожую на записную. Я сделал слабое движение, чтобы взять ее, но старый Игнатиус, опередив и меня, и своего настоятеля, схватил книжку и хотел раскрыть. Это ему не удалось: она была запечатана. Как ни старался, ничего не получалось, и он с подозрением воззрился на меня.

Тогда Теодорик, которого, видно, забавляли усилия и злость коллеги, взял ее из его рук и передал настоятелю, одновременно указав пальцем на мое имя, написанное на переплете: Эндимион Спринг.

Настоятель жестом спросил его, умею ли я писать или читать. Теодорик, тоже жестом, ответил, что не знает этого. А у меня не было сил вступать в разговор — ни с помощью слов, которые я мог бы написать на латыни, ни с помощью жестов. В окно помещения ярко светило солнце, но меня бил озноб, лицо пылало, любой звук отдавался громом в ушах.

Поняв мое состояние, Теодорик вернул мне записную книжку, подхватил меня на руки и поспешил в лазарет.

Мы снова прошли под аркой, украшенной головою льва с разверстой пастью — вот откуда, наверное, кошмарный сон о том, что я проглочен львом. Вокруг были аккуратные здания, ухоженные зеленые лужайки, цветы, деревья, медовый запах стоял в воздухе… Но все это я смог припомнить потом, позднее. А сейчас сознание опять почти покинуло меня, лихорадка испепеляла мысли и тело, ввергала во тьму…

Во тьме меня поджидал Фуст…

Как бы далеко я от него ни находился, стоило закрыть глаза — он был тут как тут. Он проникал в мои сновидения, наполняя сердце страхом, всюду охотился за мной, появляясь из-за всех углов, с неба, из-под земли… Хотя знать, где я, он не мог…

Убежав от него из Майнца, я проследовал не в Париж, как он, скорее всего, предположил, и не во Франкфурт, а в Элтвиль, небольшую деревушку на берегу Рейна, в которой жила племянница герра Гутенберга. В течение нескольких дней я блаженствовал там, среди покрытых виноградными лозами холмов, и там же меня застало послание от Петера, в котором он сообщал, что Фуст отправился в Париж, где рассчитывал настигнуть меня в библиотеке Святого Виктора. Но меня там в помине не было.