Чудо

Запах от тлевшего торфа вдруг стал для Либ нестерпимым. Она пробормотала что-то о свежем воздухе и вышла во двор.

Распрямив плечи, Либ вдохнула воздух и почувствовала запах навоза. Если она останется, ей придется принять вызов – разоблачить это жалкое надувательство. В лачуге не больше четырех комнат. Она не сомневалась, что ей хватит одной ночи, чтобы поймать девчонку, ворующую еду, – одна та будет или с помощниками. Миссис О’Доннелл? Ее муж? Прислуга, судя по всему, единственная? Или все они вместе? Это означало, что за поездку Либ заработает сущие гроши. Разумеется, менее честная сиделка заговорила бы только по прошествии двух недель, чтобы получить жалованье за это время. Единственная цель Либ – довести дело до конца, убедиться в том, что здравый смысл возобладал над абсурдом.

– Я, пожалуй, загляну к другим моим прихожанам, – произнес у нее за спиной розовощекий священник. – Сестра Майкл предложила первой заступить на дежурство, поскольку вы, наверное, устали от путешествия.

– Нет, – откликнулась Либ, – я вполне готова начать.

На самом деле ей не терпелось увидеть девочку.

– Как пожелаете, миссис Райт, – произнесла монахиня своим шелестящим голосом.

– Значит, вы придете через восемь часов, сестра? – спросил мистер Таддиус.

– Двенадцать, – поправила его Либ.

– По-моему, доктор Макбрэрти предложил смены по восемь часов, как менее утомительные, – сказал он.

– Тогда мы обе будем вставать и ложиться в разное время, – заметила Либ. – Моя долгая практика дежурств показывает, что две смены более удобны для сна.

– Но чтобы выполнить условия надзора, вам придется быть рядом с Анной каждую минуту, – вставил мистер Таддеус. – Восемь часов представляется достаточно долгим сроком.

Из этого Либ сделала лишь один вывод: если они станут работать по двенадцать часов и она начнет первой, то сестра Майкл всегда будет дежурить ночью, когда девочке легче стащить еду. Разве может Либ рассчитывать на то, что монахиня, бо́льшую часть жизни прожившая в провинциальном монастыре, будет такой же внимательной, как она сама?

– Что ж, хорошо, значит, по восемь часов, – делая подсчет в уме, проговорила она. – Мы можем передавать смену, скажем, в девять вечера, пять часов утра и час дня? Эти часы не слишком нарушат семейный распорядок.

– Тогда до часа дня? – спросила монахиня.

– Поскольку мы начинаем только сейчас, в середине утра, я с радостью останусь с девочкой до девяти вечера, – ответила Либ.

Длинный первый день поможет ей подготовить комнату и разработать по своему усмотрению процедуру наблюдения.

Монахиня плавно заскользила по тропинке в сторону деревни. Как они осваивают эту особую походку, думала Либ. Наверное, это всего лишь иллюзия, создаваемая черным одеянием, касающимся травы.

– Удачи, миссис Райт, – приподнимая шляпу, сказал мистер Таддеус.

Удачи? Как будто она на скачках.

Либ собралась с духом и вошла в дом, где миссис О’Доннелл и служанка подвешивали на крюк нечто напоминающее массивного серого гнома. Либ не сразу разглядела, что это железный котелок.

Хозяйка повернула котелок над очагом и кивнула в сторону полуоткрытой двери слева от Либ:

– Я сказала Анне про вас.

Что сказала – что миссис Райт заморская шпионка? В лучшем виде подучила девчонку, как одурачить англичанку, как та уже одурачила многих взрослых?

Спальня представляла собой ничем не украшенную квадратную комнату. На стуле с прямой спинкой, поставленном между окном и кроватью, словно прислушиваясь к звучащей внутри ее музыке, сидела миниатюрная девочка в сером платье. Темно-рыжие волосы, чего не видно было на фотографии. При скрипе двери Анна О’Доннелл подняла глаза, и ее лицо осветилось улыбкой.

Обманщица, напомнила себе Либ.

Девочка встала и протянула Либ руку.

Та осторожно пожала ее. Пухлые пальцы, прохладные на ощупь.

– Как ты сегодня себя чувствуешь, Анна?

– Очень хорошо, госпожа, – тонким, ясным голоском ответила девочка.

– Сестра, – поправила ее Либ, – или, если хочешь, миссис Райт, или мэм.

Оказалось, она не знает, о чем еще говорить. Достав из саквояжа маленькую записную книжку и рулетку, она принялась делать записи, чтобы выявить хоть какие-то закономерности в этой нелепой истории.

Понедельник, 8 августа 1859 года, 10:07

Рост: 46 дюймов.

Размах рук: 47 дюймов.

Обхват головы над бровями: 22 дюйма.

Голова от макушки до подбородка: 8 дюймов.

Девочка изо всех сил старалась угодить. Стоя очень прямо в своем простом платье и на удивление больших ботинках, она послушно меняла положение тела при измерениях, словно разучивала па какого-то незнакомого танца. У нее были довольно круглые щеки, что напрочь отметало историю с голоданием. Большие карие глаза – почти того же оттенка, что и у Либ, немного навыкате, осененные густыми ресницами. Фарфоровые белки, зрачки расширены, что могло объясняться тусклым светом из оконца. По крайней мере, окно было открыто и в комнату попадал летний воздух. В их госпитале главная медсестра придерживалась устаревшего представления о том, что окна следует держать закрытыми, дабы в помещение не проникали ядовитые миазмы.

Девочка была очень бледной, но ирландцы в целом отличаются бледной кожей, пока она не покраснеет на воздухе. Но было и кое-что странное: почти незаметный бесцветный пушок на щеках. И в конце концов, ложь девочки о голодании не защищает ее от какого-либо настоящего расстройства. Либ все это записала.

Мисс Н. считала, что некоторые медсестры чересчур полагаются на свои записи, а это ухудшает память. Тем не менее она никогда не запрещала им вести их. Либ привыкла рассчитывать на свою память, но в данном случае ее наняли скорее не как медсестру, а как наблюдателя, что требовало безукоризненных записей.

Другая странность – мочки ушей и губы Анны имели синеватый оттенок, также и ногти. На ощупь она была прохладная, словно только что гуляла в метель.

– Тебе холодно? – спросила Либ.

– Не особенно.

Ширина груди на уровне молочной железы: 10 дюймов.

Обхват грудной клетки: 24 дюйма.

Глаза девочки следовали за ней.

– Как вас зовут?

– Я уже говорила: миссис Райт, но ты можешь обращаться ко мне «сестра Райт».

– Я имею в виду имя.

Либ проигнорировала эту маленькую дерзость и продолжала писать.

Обхват бедер: 25 дюймов.

Объем талии: 21 дюйм.

Обхват средней части руки: 5 дюймов.

– Зачем нужны эти цифры? – спросила девочка.

– Они… чтобы мы убедились, что ты в добром здравии, – сказала Либ.

Абсурдный ответ, но вопрос застал ее врасплох. Ведь обсуждать с пациентом особенности наблюдения – нарушение протокола.

Пока все данные доказывали, что Анна – маленькая лживая нахалка. Да, она худая, лопатки похожи на обрубки несуществующих крыльев. Но не настолько, как бывает у детей после месяца без еды, тем более четырех месяцев. Либ знала, как выглядят голодающие. В Шкодер привозили тощих, точно скелеты, беженцев, у которых кости выпирали из-под кожи, как шесты для палатки из-под брезента. Нет, у этой девочки был округлый живот. Модные красавицы шнуровали себя в надежде добиться талии в шестнадцать дюймов, а у Анны она была на пять дюймов больше.

Что Либ действительно нужно было узнать, так это вес ребенка. Если за две недели эта цифра увеличится хотя бы на унцию, это докажет, что Анну тайком кормят. Она сделала два шага в сторону кухни, чтобы спросить, где можно взять весы, но вспомнила, что обязана ни на минуту не выпускать ребенка из виду до девяти часов вечера.

Странное ощущение, будто находишься в тюрьме. Либ подумала было позвать миссис О’Доннелл из спальни, но не захотела показаться высокомерной, в особенности в начале первого дежурства.

– Остерегайтесь подделок, – пробормотала Анна.

– Прошу прощения?

Кончик пухлого пальца обводил слова, оттиснутые на рифленой кожаной обложке записной книжки.