Чудо

– Не особенно, – подставляя лицо солнцу, ответила Анна.

– Это все поля твоего отца?

– Он берет их в аренду, – уточнила девочка. – У нас нет своих.

До сих пор Либ не видела никаких наемных работников.

– Он сам делает всю работу?

– Ему помогал Пэт, когда был с нами. Здесь растет овес, – сказала Анна.

В поле, покосившись, стояло перепачканное пугало в коричневых штанах. Похоже, на нем старая одежда Малахии О’Доннелла.

– А на том поле заготавливают сено, но дожди всегда его портят.

Либ показалось, что она узнала низкие растения с зелеными листьями: вожделенный картофель.

Дойдя до проулка, они свернули на тропу, уводящую от деревни, по которой Либ еще не ходила. Какой-то дочерна загорелый мужчина с рассеянным видом чинил каменную стенку.

– Бог в помощь, – молвила Анна.

– И вам тоже, – откликнулся он.

– Это наш сосед мистер Коркоран, – прошептала она Либ.

Наклонившись, Анна сорвала коричневатый стебель со звездообразным цветком. Потом высокую траву с тускло-фиолетовым верхом.

– Любишь цветы, Анна?

– О да! Особенно лилии, конечно.

– Почему «конечно»?

– Потому что это любимые цветы Девы Марии.

Анна говорила о Святом Семействе так, словно это ее родственники.

– Где ты могла видеть лилии? – спросила Либ.

– На картинках, много раз. Или водяные лилии на озере, хотя они не такие. – Присев на корточки, она погладила мелкий белый цветок.

– Что это?

– Росянка, – ответила Анна. – Посмотрите.

Либ всмотрелась в круглые листья на стеблях. Они были покрыты чем-то наподобие липкого пуха с черными крапинками.

– Росянка ловит насекомых и всасывает их, – прошептала Анна, словно боясь побеспокоить растение.

Неужели ребенок прав? Очень интересно, но и страшно тоже. Похоже, у девочки есть тяга к науке.

Поднявшись на ноги, Анна покачнулась и глубоко вздохнула.

Голова закружилась? Не привыкла к физическим нагрузкам, подумала Либ, или ослабла от недоедания? Если даже ее голодание – надувательство, это не означает, что Анна получает полноценное питание, необходимое для подрастающей девочки. Эти выпирающие лопатки говорят о недоедании.

– Может быть, пора возвращаться? – предложила Либ.

Анна не стала возражать. Устала или просто послушалась?

Когда они пришли к дому, Китти была в спальне. Либ собиралась отчитать ее, но служанка наклонилась к ночному горшку – наверное, чтобы оправдать свое присутствие там.

– Принести вам миску болтушки, госпожа?

– Хорошо, – ответила Либ.

Когда Китти через минуту принесла миску, оказалось, что это каша. Вероятно, это весь ее обед. Четверть пятого, сельское время.

– Возьмите соль.

При виде солонки с маленькой ложечкой Либ покачала головой.

– Берите, – сказала Китти, – это отпугивает мелюзгу.

Либ искоса взглянула на горничную. Она говорит о мухах?

Как только Китти вышла из комнаты, Анна заговорила:

– Она имеет в виду маленький народец.

Либ не поняла.

Девочка задвигала пухлыми руками, изображая танец.

– Феи?

Невероятно!

Девочка скорчила гримаску:

– Им не нравится, когда их так называют.

Она чуть заметно улыбалась, словно обе они знали, что в каше не барахтаются никакие крошечные существа.

Совсем недурно – овсяная каша была сварена скорее на молоке, чем на воде. Однако Либ с трудом глотала в присутствии ребенка, чувствуя себя неотесанной крестьянкой, набивающей рот в присутствии изысканной дамы. Дочь мелкого арендатора земли, напомнила себе Либ. К тому же плутовка.

Анна штопала разорвавшуюся нижнюю юбку. Она не смотрела с вожделением на ужин Либ и не отводила взгляда, как если бы боролась с искушением. Она лишь продолжала делать аккуратные маленькие стежки. Либ прикинула, что если даже девочка съела что-нибудь ночью, то после семи часов надзора она уже проголодалась бы, поскольку выпила лишь три чайные ложки воды. Как она выносит пребывание в комнате, где разносится аромат теплой каши?

Либ дочиста выскребла миску, чтобы ничего не осталось. Как ей не хватает свежеиспеченного хлеба!

Немного погодя к ним зашла Розалин О’Доннелл, чтобы показать новую фотографию.

– Мистер Рейли подарил нам одну копию.

Отпечаток был удивительно четким, хотя все оттенки оказались искажены: серое платье обесцветилось до белизны ночной сорочки, а клетчатая шаль стала черной как смоль. Девочка на фотографии, чуть улыбаясь, смотрела в сторону, на невидимую сиделку.

Анна лишь на миг взглянула на снимок, как будто из вежливости.

– И рамка такая красивая, – сказала миссис О’Доннелл, поглаживая литое олово.

Простая, необразованная женщина, подумала Либ. Может ли человек, бесхитростно восторгающийся дешевой рамкой, придумать столь замысловатый трюк? Либ украдкой взглянула на Анну. Не исключено, что виновата только эта хитрющая крошка. Еще до начала наблюдения, начавшегося этим утром, девчонка без ведома семьи могла легко запастись всей необходимой едой.

– Эта фотография встанет на каминной полке рядом с бедным Пэтом, – с восхищением разглядывая снимок с расстояния вытянутой руки, добавила Розалин О’Доннелл.

Кто знает, не бедствует ли сын О’Доннеллов там, в Штатах? Или, быть может, родители не имеют об этом понятия? Иногда эмигранты пропадали и от них не было никаких вестей.

Когда хозяйка вернулась на кухню, Либ уставилась в окно, рассматривая траву, примятую колесами фургона Рейли. Потом, повернувшись, она наткнулась взглядом на ужасные ботинки Анны. Либ пришло в голову, что мать парня назвала его бедным Пэтом, потому что тот был слабоумным от рождения, дурачком. Это объясняло бы его странную развязную позу на семейной фотографии. Но в таком случае как могли О’Доннеллы отправить несчастного в Америку? Так или иначе, не стоит обсуждать этот предмет с его младшей сестрой.

Еще несколько часов кряду девочка перебирала свои священные карточки – по сути дела, играла с ними, нежно прикасаясь к ним, внимательно вглядываясь и время от времени что-то бормоча. Так обычно девочки играют с игрушками.

Либ в это время листала небольшую книгу, которую всегда возила с собой, – «Заметки по сестринскому делу», дар от автора.

В половине девятого она решила, что Анне пора ложиться спать.

Девочка перекрестилась и переоделась в ночную сорочку, с опущенными глазами застегивая пуговицы спереди и на рукавах. Потом сложила одежду и положила ее на комод. Она не воспользовалась ночным горшком, так что Либ по-прежнему нечего было измерять. Девочка из воска, а не из плоти.

Когда Анна развязала волосы и стала причесываться, то на расческе осталось довольно много темных прядей. Это обеспокоило Либ. Чтобы ребенок терял волосы, как немолодая женщина… «Она сама делает это с собой, – напомнила себе Либ. – Это часть продуманного обмана, с помощью которого она собирается одурачить весь свет».

Анна вновь осенила себя крестным знамением и забралась в кровать. Потом села, опершись на валик, и принялась читать псалмы.

Либ сидела у окна, глядя, как на западе небо окрашивается оранжевыми полосами. Могла она пропустить какой-то крошечный тайник с едой? Сегодня ночью девочке может выпасть верный шанс, когда на месте Либ окажется монахиня. Достаточно ли хорошо видят глаза стареющей сестры Майкл? Достаточно ли она сообразительна?

Китти внесла тонкую свечу в широком латунном подсвечнике.

– Сестре Майкл понадобятся еще свечи, – сказала Либ.

– Сейчас принесу одну.

– Мало будет и полдесятка. – (У горничной слегка отвисла челюсть.) – Знаю, что это очень хлопотно, но постарайся достать лампы. – Либ старалась говорить примирительно.

– Сейчас китовое масло очень дорого.

– Тогда пусть будет другое масло.

– Завтра попробую что-нибудь найти, – с зевком ответила Китти.

Через несколько минут она вернулась с молоком, овсяными лепешками и маслом – ужином Либ.

Намазывая маслом лепешку, Либ украдкой наблюдала за Анной, которая была по-прежнему увлечена книгой. Настоящий подвиг – весь день ничего не есть и делать вид, что не замечаешь пищу. Такая выдержка в столь юном создании – твердость, даже честолюбие. Если эти способности направить на благие цели, как многого могла бы достичь Анна О’Доннелл! Имея опыт ухода за разными женщинами, Либ знала, что самообладание важнее едва ли не любого другого таланта.