Игрушка Белоглазого Чу

Тем временем, Иван Карлович, устав ждать обещанного перформанса, ослабил пояс на вздувшемся после ужина брюшке, предпринял первые попытки вылезти из-за стола. Через пять минут, вылезши из-за стола ровно наполовину, младший Иванов застыл, а через минуту сила земного притяжения усадила его обратно. И виной тому был не сердечный приступ, не ревматизм или прострел – то был ЗВУК. Источник звука находился прямо напротив Ивана Карловича – на крохотной сценке по стойке смирно стоял паренек с распухшим от слез лицом, двигались лишь его губы. Все разговоры, звон бокалов и посуды в секунду стихли, остался только один голос. Паренек с первобытной жестокостью и беспощадностью выстреливал в посетителей, сидящих за столиками, словами хитов – блатных и не очень, добавляя им какой-то абсолютно нелогичный, апокалипсический ритм. Алексей то разгонял слова так, что они звучали автоматными очередями, то делал неожиданные рваные паузы или выговаривал целые предложения по буковке. Тон преисполненного отчаяньем и ненавистью голоса не менялся, варьировалась только громкость – от оглушительного крика до еле слышного шепота – для сравнения можно представить себе человека с одним барабаном, по которому он то лупит со всей силы тяжелей колотушкой, то еле дотрагивается подушечками пальцев. Музыки не было, да и песнями эти речитативы вряд ли бы кто назвал. Казалось, что злая сила через речевой аппарат юнца нашла проход в этот мир, и теперь заставляет всех слушать его, затаив дыханье. Посетители замерли – кто с не донесенной до рта вилкой или рюмкой, кто с открытым ртом, в котором покоились кусочки не пережеванной пищи. Соляными столпами застыли официанты – те, что в момент начала выступления разливали гостям напитки, наполнили бокалы сперва с горочкой, а потом и вовсе вылили все содержимое бутылок через край на скатерть, совершенно того не заметив. Даже убитый горем Борис Карлович осушил глаза, чтобы тут же взглядом прикипеть к Алексею. Весь ресторан превратился в музей восковых фигур. Но вот Алексей выплюнул последнюю строчку песни «В таверне тихо плачет скрипка» и тишина вязким студнем растеклась по ресторану, наполнив собой каждый закуток. Несколько долгих минут все оставались в неподвижности, потом постепенно заморгали глаза, засопели носы, глотки принялись откашливаться, а головы крутиться. Люди приходили в себя как после сеанса глубокого гипноза. Раздался одинокий хлопок, через секунду второй, а еще через секунду ресторан утонул в громе оваций. «То, что надо!» – в голове Ивана Карловича разноцветными брызгами вспыхнул праздничный салют. Он без спроса схватил с соседнего столика початую бутылку водки и сделал из горлышка несколько долгих глотков, поздравляя себя с великим Открытием.

Ивану Иванову потребовалось чуть ли не облизать ботинки старшего брата, прежде чем тот, горделиво поглядывая сверху вниз, разрешил таки забрать Алексея в Москву. Не задаром, разумеется, а получив несколько пачек настоящих стодолларовых купюр в качестве компенсации. Приобретя и тут же лишившись яркого артиста, который без труда сделал бы ресторан «У дяди Бори» местом культовым не только в родном городке, но и во всем Тенькинском районе, Борис Карлович не расстраивался. Он ликовал – уесть брата все же удалось! Так Алексей поступил в полное распоряжение московского продюсера Ивана Карловича Иванова, который тут же определил юное дарование как «сверх новая звезда, надежда русского хип-хопа». То, что Алексей знать не знал, что такое хип-хоп или рэп, значения не имело.

– Меня, в обще-то, и не Алексеем вовсе звать, – грустно признался Геше мессия. – Батя с мамкой меня Дмитрием нарекли. Да только Иван Крлович не согласился. Ты, говорит, звезда – единственная и неповторимая. А Дмитриев и Дим всяких у нас на эстрадном небосклоне, как говна в компостной яме. Будешь теперь, говорит, Алексеем, а сценический псевдоним у тебя будет Лёха.

– Нормальный пиар-ход, – не зная, что сказать, промямлил Друзилкин.

– Вот-вот, и Карлыч то же говорит. Типа, я по паспорту Иванов, а для бизнеса и тусовки – Миттельшниц. Кому, говорит, человек с фамилией Иванов интересен? – Лёха-Дима вздохнул. – Совсем он меня заебал, шницель сраный. Целый год меня по кабакам всяким возил, да по клубам пидерским, на хлебе и воде держал, а на заработанные деньги тачку купить заставил. Ягуар, блядь! Да нахуй он мне срался?! Я и водить-то не умею. А он, типа, имидж – это все! Я его в первый же день, ягуар этот, о столб фонарный расхуярил. А Карлыч, сука такая, теперь другую фишку придумал – всем похуй, что ты на ягуаре ездишь. Да еще и в тряпье это хламидозное обряжаться заставлет – снова имидж. А завтра скажет, похуй имидж, напяливай фрак.

– Ну, да, – неопределенно хмыкнул Геша. Рассказ лже-Алексея ему в принципе понравился – хорошая жизненная история, вот только использовать ее в сюжете с Пузднецовым и Шаймордановым удастся вряд ли. Осознание этого факта Гешу расстроило.

– Я теперь должен папику жопу облизать, чтоб он меня в большой космос запустил, – продолжал жаловаться артист. – А как к нему подмажешься? Карлыч говорит, эксклюзив нужен, чтоб за душу брало. А у меня эксклюзива ноль! Я сам ни строчки в жизни не придумал. На тебя, братишка, только и надеюсь. Тебя-то, кстати, звать как?

– Георгий, – Геша протянул Алексею-Дмитрию руку, которую тот крепко пожал. Геша хотел добавить, что он молодой московский писатель и строчек за свою, пока еще недолгую, творческую жизнь напридумывал уйму, но не успел.

– Приэхали, – недоверчиво поглядывая на пассажиров в зеркальце заднего вида, сообщил грузин с грустно обвисшими усами и носом. – Тысача двэсти.

– Ага, – рэпер выудил из джинсов квадратный бумажник, немного пошелестел матерчатыми отделениями. – Тебе как удобнее – визой или мастер-кардом?

– Дэньги давай, – глаза водителя стали еще грустнее, а нос отвис чуть ли не до подбородка.

– У меня наличности нет, только карточки…

– Значит, приэхали, – грузин нажал кнопку, нестройным хором щелкнули чертыре замочка и двери девятки заблокировались. Сокрушенно вздохнув, водитель огромной волосатой лапой достал из бардачка сверкающий сталью мясницкий нож-тесак. Геша пытался сообразить: если машину тормозил Алексей, значит ли это, что резать будут только его, или обоих сразу.

– Шеф, похихикали и хватит, – мессия выглядел чуть бледным, да и только. – Я сейчас до банкомата сгоняю и принесу тебе нал.

– Нэ покатит, – водитель опустил солнцезащитный козырек, показывая, что из кармашка на его обратной стороне торчат шесть засушенных пальцев. Два пальца явно принадлежали женщинам – ноготь одного, толстого и короткого, был покрытым ярко-красным лаком, другого, длинного и изящного, – перламутровым. – Эсли бы я однажды нэ купилса на этот трук, их было бы сэмь.

– Не гони, пока я буду ходить, мой друг с тобой посидит, – Алексей кивнул на Гешу. «Мне хана» – с болезненной отчетливостью понял Геша.

– Нэ пойдет, – грузин подушечкой пальца проверил остроту тесака. – Эсли бы я однажды и на этот трюк нэ купила, их было бы восэмь.

– А вам сколько для коллекции не хватает? – Друзилкину так страшно не было еще ни разу в жизни. До боли в копчике вжавшись в сиденье, он чувствовал, что если ситуация не разрешится в ближайшие несколько минут, разум покинет его навсегда. «Может, разговорить этого маньяка, разжалобить? Эх, было б чем его по макушке огреть – ни секунды бы не думал».

– Молодой чэловэк, я с риском для жизни занимаюсь извозом, чтобы прокормить жэну-инвалида и троих малэньких дэтишэк, – грузин снова тяжело вздохнул. – Эсли вы нэ платитэ – вы отнимаэте дэньги у моэй сэмьи, а за это нужно платить.

– Шеф, тебя кидать никто не собирался, расслабься, – в худом лице Алексея не осталось ни кровинки. – Хочешь, мобилу возьми – все равно мне кроме Миттельщница никто не звонит.

– Иван Карлович Миттэлшниц? – глаза грузина ожили, а нос и усы чуть приподнялись. Можно было подумать, что рассказа Алексея, в котором Миттельшниц упоминался не раз, водитель не слышал.

– Он самый, – подтвердил Алексей. – Знакомы?