Безмолвный

Разумеется, я никогда не буду настолько умен. Я же идиот.

Практически все – идиоты. По сравнению с тобой.

Когда ты говоришь со мной, мне кажется, я схожу с ума. Но когда ты умолкаешь, мне тебя не хватает.

Ладно. Надо бы поставить чайник.

Думаю, рассказ готов. Я еще раз прогляжу его вечером, а потом отошлю в издательство. Мне думается, это лучшее, из того, что я написал. Мы много раз оказывались в тупике, все прояснялось постепенно, по кусочкам. Ты бы сказал, что он ужасен, я знаю. Так бы и сказал. Рассказ с открытым концом. Никто не пойман. Мы опоздали. Улики исчезают как дым. Ты тогда впал в ужасное состояние. Три дня не говорил. Помнишь?

Шерлок?

Снова благословенная тишина, да? Превосходно. Ты говоришь со мной, когда тебе лучше бы молчать, ты перебиваешь меня и доводишь до белого каления, но стоит задать тебе вопрос – тишина. В этом, похоже, все осталось почти как прежде.

Воспоминание: ты стоишь в центре гостиной, сосредоточенно смотришь в никуда. Ты просматриваешь воображаемые папки, тянешься к невидимым полкам. Привстаешь на цыпочки, чтобы заглянуть за воображаемое препятствие. Твои чертоги разума. Я знаю, чем ты сейчас занят, и знаю, что тебя не следует отвлекать. Так что я просто сижу, пью чай, проверяю почту, кошусь одним глазом в газету. Но по большей части я наблюдаю за тобой.

До Дартмура я и подумать не мог, что это может быть проблемой. То, что кто-то на тебя смотрит в такие моменты. Ты не позволяешь никому наблюдать, как ты это делаешь, но меня ты никогда не просил уйти. Ты просто вдруг начинаешь водить руками в воздухе, смотришь на что-то несуществующее. Ты можешь предупредить, а можешь и не предупреждать. Тебя не напрягает, что я смотрю на тебя. Это же признак доверия, верно? Вот как я это объясняю. Мне приятно считать, что так и есть.

Ты можешь копаться там часами. Взгляд обводит невидимые контуры, руки хватаются за пустоту. Однажды ты начал напевать. Отрывок из популярной песенки шестидесятых. Вот это было неожиданно. Я чувствую это всем телом, с головы до ног.* Я ее еле узнал. Кажется, расхохотался в голос, но ты не обратил на это внимания. Идеальная сосредоточенность. Ты просто меня отсек. Или же тебя это не напрягало. Не знаю.

У тебя хороший голос. При желании ты мог бы стать певцом. Ты очень музыкальный.

Однажды я убрал с твоей дороги стул. Ты увлеченно расшагивал по комнате туда-сюда, и я испугался, что ты можешь о него запнуться. Ты этого даже не заметил. Когда ты в чертогах разума, обыденные вещи для тебя не существуют.

Знаешь, это завораживающее зрелище. Оно напоминает, насколько ты цельный и самодостаточный человек. Стоит тебе только пожелать, и окружающий мир просто исчезает из виду. Здесь и сейчас мир – лишь хранилище информации у тебя в голове, не более. Помещение, где находится только то, что действительно важно, то, что действительно нужно. Интересно, я тоже там есть? Держу в руках какую-нибудь маловажную улику – мешок с грунтом для цветов и окровавленный молоток, например. Что-то нужное только изредка.

А может, я - что-то вроде стеллажа, где ты хранишь навыки общения. Как принимать сделанный от души подарок – в одной руке, как извиняться, если задел чьи-то чувства, - в другой. На плече, наверное, – как улыбаться, когда на тебя направляют камеры. Как реагировать на аплодисменты – в сгибе локтя. На мне, как на напольной вешалке, верно, висят все подобающие ответные реакции. Место этой вешалки - у дверей твоих чертогов разума. Или где-то в пыльном углу. В коридоре. Поспорить готов, что так оно и есть.

Если для меня там вообще нашлось место. Может быть, я слишком самонадеян.

- Я не превратил тебя в стеллаж, Джон, - ты останавливаешься, руки твои замирают на полувзмахе. Ты стоишь на одной ноге, как будто собрался влезть на стул. – Хотя, может, и стоило бы. Неплохая мысль. Можно было бы хранить самые важные детали расследования у тебя в ухе или в пупке. Тело как хранилище информации. Было бы удобно.

- Да уж, точно.

Если Он станет пялиться на меня, чтобы распутать дело, могут пойти слухи. А если Ему для этого еще и раздеть меня надо будет, слухи уж точно пойдут.

- Я этого не сделал, Джон. Однако я завел комнату, где храню сведения о тебе.

На самом деле, ты этого никогда не говорил. Этого не было. Воспоминания – забавная вещь. Искажаются, изменяются. Но твой голос я слышу очень четко. Иногда я боюсь, что когда-нибудь забуду его, но, похоже, это мне не грозит. Когда ты говоришь со мной, ты – здесь, рядом.

- Комнату?

- Именно, - ты снова двигаешься - то ли пантомима, то ли прием из единоборств. Берешь какой-то воображаемый предмет, кладешь его на пол и разворачиваешься на пятках. – Сначала я поставил в гостиной коробку, но она переполнилась.

- Да ну?

- Тогда я переместил тебя на полку в библиотеке, но она тоже переполнилась, слишком быстро. Если сваливать все в одно, то, чем больше объем информации, тем легче проглядеть детали. Это главный принцип работы с чертогами разума, Джон: все должно быть строго на своем месте. Я не желаю пропускать ни одной мелочи. Поэтому я выделил тебе отдельную комнату. Поселил тебя в своей спальне.

- Спальне?

- Да. Там все знакомо, там спокойно. Много свободного места, и ничто от тебя не отвлекает.

- Обо мне ведь можно сказать не так уж и много, - неожиданно мы переносимся из гостиной в твою спальню. И вот это уже несколько чудно́. Почему мы здесь, почему мой разум подкидывает мне именно такую проекцию?** Шерлок не стал бы ассоциировать меня со своей спальней. Такого не было, никогда. Ты никогда не рассматривал меня в этом плане. Ты вообще никого в этом плане не рассматривал. Разве что Ирен, но и тут я не до конца уверен. Ты и я, мы же просто друзья. Мы просто лучшие друзья, и на этом все.

- О тебе много чего можно сказать, - говоришь ты. Ты лежишь на спине и смотришь на меня. Плохо: в таком положении ты можешь захлебнуться рвотой. Если, конечно, тебя стошнит, но этого не случится. На этот раз Он в сознании.

Я помню тот день. День, когда Ирен Адлер что-то тебе вколола. Ты отключился, почти полностью. Она сказала, с тобой все будет в норме. Ты был без сознания. Лестрейд помог дотащить тебя до спальни. Ты тяжелее, чем кажешься. Я следил, чтобы ты не ударился головой об острые углы. Держал тебя за плечи. Мы уложили тебя в твою кровать. Идеально застеленную. Он небрежно закинул твои ноги на матрас, донельзя довольный тем, что видит тебя в таком состоянии. Она тебя обыграла, и он радовался твоему проигрышу. Но это ничего не значило. Другие полицейские насмехались над тобой. Он, я думаю, в каком-то смысле разыгрывал представление. Крайне эмоциональное и оправданное.

Как-никак, а ты всегда их превосходил. Все время. И вот, кто-то смог тебя обыграть. Это стало и их победой тоже. Красным днем календаря, днем, который навсегда останется в их памяти. Ведь до этого никто не думал, что это возможно – обойти тебя. Но тебе ведь нет дела до того, что они там считают. Тебе все равно, что думает о тебе весь остальной мир.

- Да, все равно, - ты должен быть в отключке, но это не так. Не в этот раз. Ты в сознании и смотришь на меня. Анализируешь.

- Ты так только говоришь, но на самом деле это неправда, - я делаю то же, что и тогда, в первый раз. По очереди поднимаю твои лодыжки и снимаю ботинки. Обе ноги укладываю обратно на постель. – Иначе ты бы не спрыгнул с той крыши. Ты хотел, чтобы я считал тебя прохвостом. Чтобы все считали тебя прохвостом. Выходит, вдруг тебе резко стало не все равно. Почему, Шерлок? Почему ты так поступил?

Ставлю твои ботинки у двери.

Оборачиваюсь. Ты спишь, как и в тот раз. Спишь и не отвечаешь на мои вопросы. Сажусь рядом, кладу руку тебе на плечо. И тогда, и теперь я делаю это, чтобы убедиться – твое сердце бьется. Чтобы быть уверенным в этом. Я ведь не имею представления, чем она тебя вырубила, и я ей не доверяю. Твое поражение всем по душе, но только не мне. Я волнуюсь. Сжимаю плечо, кладу ладонь на грудь. Ты очень худой - сплошь мышцы и кости. Наверное, ты просто не можешь дать мне ответ. Это воспоминание о тебе его еще не знает, пока не знает. Все случится слишком скоро. Но пока ты не думаешь о смерти.