Страница 154 из 159
Вернувшись из отряда, Красноголовец встретился с многими товарищами, входившими в его подпольную группу. За всеми объектами, которые назвал заместитель командира, закрепили своих людей. Скородинский и Шорохов должны были установить наблюдение за паровозным парком, а Тищук — за вагонным, сцепщик Сергей Яремчук взял под свой контроль сортировочную горку, Александр Попков — систему водоснабжения. Петр Бойко должен был условиться с Шмерегами насчет мастерских депо. Ему же было поручено встретиться с Ивановым и передать в отряд сообщение о всех этих мерах.
Мысль о том, что первое задание командования отряда успешно выполнено, наполнила Красноголовца ощущением удовлетворенности, придала уверенности и силы. Казалось, ничто не предвещало несчастья в это чудесное, полуосеннее-полузимнее утро.
И вдруг:
— Halt! Hände hoch![16]
Повернул голову. Прямо на него смотрит дуло автомата, который держит эсэсовец. Рядом — кто-то в штатском.
— Красноголовец Дмитрий Михайлович? — спросил этот с чуть заметным иностранным акцентом.
— Совершенно верно, господа, — не растерялся Дмитрий.
— Где оружие? — резко выкрикнул «штатский».
— Какое оружие? Нет у меня никакого оружия, — довольно спокойно ответил Красноголовец, а сам подумал: «Как хорошо, что пистолет спрятан дома».
Быстрыми, натренированными движениями «штатский» обшарил Дмитрия Михайловича с ног до головы и вывернул карманы. Не найдя ничего подозрительного, сердито пролаял:
— Вы арестованы!
— За что? — только и успел спросить Дмитрий, но эсэсовец уже впихивал его в кузов полицейского фургона.
С силой грохнули дверцы, и машина, сорвавшись с места, запрыгала по выбоинам мостовой.
Огляделся: кроме него, еще несколько таких же, как он. Сидят и полулежат на грязном настиле. Молчат. Поглядывают друг на друга уныло и хмуро.
Знакомых нет. Хорошо. Значит, это не провал подпольной группы. А что же тогда? Почему его схватили? Неужели он чего-то не предусмотрел? Перебрал в памяти события последних дней. Как будто ничего подозрительного не замечал. В конце концов, разве он не знал, что это может произойти в любую минуту? Знал и был готов, а все же то, что случилось, оказалось неожиданным.
Куда их везут? Должно быть, в Ровно. Но куда именно? В полицейское управление?.. В гестапо?.. Или еще в какое-нибудь зловещее учреждение, откуда, как правило, никто уже назад не возвращается?
Толчок. Остановка.
— Abwärts![17]
Двухэтажный серый дом. Да, это Ровно. Но что там, за стенами этого дома, куда его сейчас поведут? Что ждет его там?
Ведут всех. Впереди — «штатский». Позади — эсэсовец с автоматом. Подталкивает на лестнице:
— Schneller![18]
Дошли. Остановились в темном коридоре. Выстроились лицом к стене. По одному начали вызывать в комнату за высокой, обитой дерматином дверью. Назад никто не выходил.
Его вызвали последним.
Большая комната с маленькой дверцей в противоположной стене. Должно быть, через нее и выводили его предшественников. В глубине — стол, за ним, под портретом Гитлера, эсэсовский офицер. Возле него «штатский», арестовавший Красноголовца.
Солдат подтолкнул Дмитрия ближе к столу. Офицер спросил что-то по-немецки, а «штатский» перевел:
— Фамилия?.. Имя?.. Возраст?.. Место рождения?.. Где работаете?.. Где живете?..
Красноголовец еле успевал отвечать на вопросы.
Затем офицер вытащил из папки какую-то фотографию, показал ее Дмитрию и спросил:
— Wer ist da?
— Кто это? — повторил переводчик.
С фотографии на Красноголовца смотрело знакомое улыбающееся лицо мужчины в белой парадной милицейской гимнастерке и в такой же фуражке, надетой слегка набекрень.
— Так кто это? — снова услышал он.
— Как кто? — спросил и сам же ответил: — Я.
— Что вы можете сказать по этому поводу?
— Ничего особенного, — пожал плечами Красноголовец. — Я служил до войны в железнодорожной милиции, следил за порядком на перроне и у касс. Был обыкновенным милиционером, рядовым солдатом, а не каким-то комиссаром. И этого ни от кого не скрываю. Если бы я чувствовал за собой что-нибудь такое, — он сделал многозначительный жест, — я бы не остался в Здолбунове, а сбежал бы с большевиками. А я не уехал, так как знал, что ничего мне от вас не угрожает. Когда началась война, я даже спрятался от большевиков, чтобы меня не взяли в армию и не послали воевать против вас.
— А это, это что такое? Большевистская награда?
Эсэсовец ткнул пальцем в фотографию.
— Да разве вы, господин, не знаете? — повернулся Красноголовец к «штатскому». — Это же значок «Ворошиловский стрелок». Мне его дали за меткую стрельбу по мишени из нагана.
«Штатский» начал что-то объяснять офицеру, и тот закивал головой — мол, понимает. Потом заговорил сам. Что именно — Дмитрий не понял, но догадался: немец не ожидал от него такой откровенности и сомневается, как дальше вести допрос. Посовещавшись со своим коллегой в штатском, офицер снял телефонную трубку, набрал номер, но тут же положил ее на рычажок.
Через минуту эсэсовец снова взялся за трубку. Что-то сказал в нее, опять положил, взглянул на Дмитрия и проговорил:
— Genug[19].
Вывели его через маленькую дверь и долго вели по узким извилистым коридорам, потом по лестнице вниз, потом опять по коридору и, наконец, втолкнули в темную и сырую подвальную комнату. Тяжелая металлическая дверь захлопнулась за солдатом, и Дмитрий остался наедине со своими мыслями.
Как же попала к гитлеровцам эта фотография? Вспомнил, когда фотографировались. Было это перед самой войной, после первомайской демонстрации. Прямо на площади, перед вокзалом. Вернулись железнодорожники из города, принесли портреты и транспаранты. А он — на станции. Праздник, а дежурит: так пришлось. Но дежурит в полной парадной форме. Надя начистила пуговицы — блестят. И значок «Ворошиловский стрелок» поблескивает. Фотографировались долго. Группами и поодиночке. Кто же тогда фотографировал? У кого был фотоаппарат? Что за черт, никак не припомнит. А вот принес ему фотокарточки…
— Стоп! Шкуратов! Да, это от него фото попало к ним. Прав был Леня Клименко, когда называл Шкуратова подлецом, тысячу раз прав. Продажная тварь!..
Теперь уже Красноголовец не сомневался, что своим пребыванием в фашистском застенке он обязан Шкуратову, тому самому Шкуратову, который дважды доставал товарищам пропуска для выезда из Здолбунова. Первый раз — Коле Сысоеву. Тот благополучно выехал из города. А во второй раз? Во второй раз вышла осечка.
Было это несколько месяцев тому назад. Подпольщика Семена Максименко нужно было спешно переправить в отряд. Вспомнил Дмитрий про Шкуратова, решил проверить, таков ли он, как говорил Клименко, или искренне желает помогать подпольщикам.
Разыскал его. Спросил, не может ли достать пропуск одному приятелю.
— Это для меня пустяк, — сказал Шкуратов. — А куда пропуск?
— В Клевань.
— Фамилия парня?
— Максименко.
— Ладно.
Через два дня пропуск был уже у Красноголовца. Но прежде чем передать Семену, Дмитрий решил показать его знакомому сотруднику городской управы.
— С таким пропуском ваш хлопец далеко не уедет, — сказал тот. — При первой же перевозке задержат.
Сотрудник управы добыл для Максименко другой, вполне надежный документ, а Красноголовец решил больше к Шкуратову ни за чем не обращаться. «Хорошо, — подумал тогда Дмитрий Михайлович, — что я не сказал Шкуратову, кто такой Максименко и зачем едет в Клевань».
И вот теперь, спустя несколько месяцев, Шкуратов снова напомнил о себе, и напомнил так, что приходится жестоко расплачиваться за свою чрезмерную доверчивость.
Почему же до сих пор он молчал? Почему так старался хоть чем-нибудь угодить Красноголовцу? Может, выжидал, думал, что ему поверят, привлекут к подпольной борьбе, и тогда он поднесет оккупантам куда более весомый подарок, чем рядовой советский милиционер? Но его надежды не оправдались. Клименко, едва Шкуратов завел с ним речь о партизанах, весьма ощутительно дал понять, что никакого отношения к ним не имеет, даже наоборот — готов заявить на него в гестапо. А сам Красноголовец после того, как попросил пропуск для какого-то безвредного парня, ни о чем больше с ним не заговаривал.
16
Стой! Руки вверх! (нем.)
17
Слезайте! (нем.)
18
Живее! (нем.)
19
Достаточно (нем).