Страница 53 из 54
Как видим, ударение переходит здесь с общего и как бы ликующего самоприготовления всей Церкви на личное приготовление каждого члена Церкви. Св. апостол Павел пишет Коринфянам: «…Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет.
Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней.
Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны, и немало умирает. Ибо если бы не мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с мiром…».
И не может быть никакого сомнения, что в духовности раннего христианства общее усиляет личное, а личное невозможно без общего. И, однако, между тогдашним восприятием как личного, так и общего и теперешним существует большая разница. Апостол Павел обличает верующих, которые недостойно причащаются, грозит им осуждением. Он зовет их испытывать себя. Но вот никогда, ни разу он не предлагает им выбора: «Вы, достойные, причащайтесь, а вы, недостойные, воздерживайтесь». Выбора, который мало-помалу привел к воздержанию чуть ли не большинства членов Церкви и к утере чувства и восприятия Евхаристии как общего дела, как литургии. Да и само чувство воздержания как бы иссякло, выдохлось, превратилось в своего рода дисциплинарное предписание («четыре раза в год»!), с обязательной исповедью, как своего рода билетом на причастие.
Ранняя Церковь знала, что никто во всем творении не достоин своими духовными подвигами, своим «достоинством» приобщаться Телу и Крови Христовым, и что поэтому приготовление состоит не в подсчитывании и анализе своей «подготовленности» и «не-подготовленности», а в ответе любви на любовь — «да и мы со всеми святыми, от века Тебе благоугодившими, будем причастницы вечных Твоих благ, ихже уготовал еси любящим Тя, Господи…». На возглас предстоятеля: «Свят Господь Бог наш!» — Церковь отвечала: «Един свят, един Господь, Иисус Христос, во славу Бога и Отца. Аминь». Но, утверждая, провозглашая это исповедание, знала, что всем открыты врата в «вожделенное отечество» и что «не будет разлучения, о други!».
И потому заканчивается это приготовление в единстве общего и частного — Молитвой Господней, молитвой, данной нам самим Христом. Ибо, в конечном итоге, все зависит от одного: можем ли мы, «желаем ли желанием», всем существом, и несмотря на все наши недостоинства, падения, измены, леность — принять слова этой молитвы как наши, захотеть их как наших:
VII
В последнее время в Православной Церкви как бы обозначилось евхаристическое возрождение, выразившееся в первую очередь в желании все большим количеством мирян более частого причащения. Возрождение это происходит по-разному в разных местах и культурах. Но сколь ни радостно это возрождение, ему, я убежден, угрожает множество опасностей, главная из которых состоит в глубочайшей «сакрализации» Церкви. За века своего сосуществования с государствами и империями, Церковь сама превратилась в организацию, в институт по обслуживанию «духовных нужд» верующих, в организацию, с одной стороны, этим «нуждам» подчиненную, а с другой — их определяющую и ими управляющую. Черта, отделяющая мiр от Церкви, но и сопрягающая их друг с другом, черта, столь очевидная для ранней Церкви, оказалась чертой, отделяющей мiр от Церкви.
Я убежден, что подлинное возрождение Церкви начнется с возрождения евхаристического, но в полноте этого слова. Трагическим изъяном в истории Православия оказались не только неполнота, а, я не побоюсь сказать, отсутствие богословия таинств, сведение его к западным схемам и категориям мысли. Церковь — не организация, а — новый народ Божий, Церковь — не культовая религия, а — Литургия, обнимающая собою все творение Божье, Церковь — не учение о загробном мире, а — радостная встреча Царства Божьего. Она есть таинство Мира, таинство Спасения и таинство воцарения Христова.
Нам остается заключить эти далеко не полные рассуждения несколькими краткими заметками о самом чине причащения. Заметки эти преимущественно «технического» порядка, «культовые» в самом прямом смысле этого слова. Содержание их с желаемой полнотой изложил архимандрит Киприан (Керн). Поскольку и на них отразились те недостатки, о которых нам пришлось говорить выше, я и хочу суммировать их в самом главном.
Первый недостаток, по моему мнению, это изобилие символизма, не того символизма, о котором, как о таинственности всего творения Божьего, мы говорили выше, а о символизме аллегорическом, о присвоении каждому месту священнослужения особого смысла, делании его изображением чего-то, что не оно.
Так, например, о молитве на «раздробление Агнца» о. Киприан заключает: «В то время, пока певцы поют „аминь“ (надо его петь протяжно. Почему?), священник читает ту же тайную молитву перед раздроблением Агнца… Во время чтения этой молитвы дьякон, стоя перед царскими вратами, препоясуется крестообразно орарем. Обычно он это делает во время пения „Отче наш“ (кто же что и когда делает? — А. Ш.)». Но оказывается, что, по словам Симеона Солунского, «дьякон украшается орарем как бы некими крыльями, и покрывается благоговением и смирением, когда причащается, подражая в этом серафимам, которые, как сказано, имеют шесть крыльев, из которых двумя покрывают ноги, двумя лицо, а двумя летают с пением „свят, свят, свят…“».
Второй недостаток — тайные молитвы, из-за которых подавляющее большинство мирян не знает, не слышит самого текста Евхаристии, лишено этого драгоценнейшего дара. И ведь никто и никогда не объяснил, почему «род избранный, царское священство, народ святой, люди взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы», не может слышать молитвы, им же Богу приносимой?
Третий недостаток: разделение между духовенством и мiрянами во время причащения, разделение трагическое по своим последствиям в церковном сознании, но о котором мы уже здесь неоднократно говорили.
Недостатков такого рода можно насчитать великое множество, но тема эта остается каким-то непонятным табу, и ее ни иерархия, ни богословы как будто не замечают. Все это нужно исполнять, но рассуждать об этом не позволено. Но я повторю то, что уже повторено много раз в этой книге: а именно, что все, что касается Евхаристии — касается Церкви, а что касается Церкви — касается Евхаристии, и всякий недуг в Литургии отражается на вере и на всей жизни Церкви. Ibi Ecclesia, ubi Spiritus Sanctus et omnis gratia, и нам, «окрест стоящим», надо молиться усердно Богу, дабы просветил Он наше внутреннее зрение светозарной простотой святейшего из святейших Таинств.
VIII
Божественная Литургия исполнена.
Благословляя престол Чашей, священник возглашает:
«Спаси, Боже, люди Твоя и благослови достояние Твое», и обращается священник ко святой трапезе и кадит трижды, глаголя:
«Вознесися на небеса, Боже, и по Всей земли слава Твоя».
И отвечает народ:
И уносится с престола чаша.
Краткая ектенья, краткое благодарение за то, что