Страница 15 из 18
— Не надо, Тоня, у меня самой на душе муторно… — Голос Кати звучал глухо, и в нем не было слышно недавней бодрости. Она ощупывала рукой вскрытый бензобак, прижавшись лицом к теплой обшивке крыла. — Подай-ка лучше заглушку. Кажется, бензопровод цел, — Катя вздохнула и сползла вниз на землю по скользкому крылу.
Экипаж самолета. Слева направо: штурман Галя Маркова, стрелок-радист Ваня Соленов, командир экипажа Маша Долина.
7
Голос стрелка-радиста заставил Машу оглянуться.
— Товарищ командир, правый мотор горит!
Радист Ваня Соленов говорил спокойно, по-волжски напирая на звук «о», так, словно докладывал о чем-то обычном, и Маша сразу не поняла: говорит ли он об их самолете или о чьем-то другом? Но, взглянув еще раз, увидела тонкую полоску дыма, потянувшуюся за правым крылом.
— Штурман, мотор горит… — сказала Маша.
Я слышала доклад радиста, но в это время на перекрестии прицела моего пулемета показался «мессер», и я не ответила Маше. Я стреляла длинными очередями, забыв о том, что надо беречь патроны, что бой только начался, не думала о горящем моторе и о том, что каждую секунду Маша может крикнуть мне:
— Куда садиться?
Перед выходом на боевой курс мы договорились с Машей, что она скомандует мне, когда откроются люки на самолете командира эскадрильи. Самой мне прицеливаться некогда: со всех сторон шли в атаку истребители противника. Снова длинная очередь… За темным силуэтом Ме-109 потянулся хвост дыма, потом мелькнуло пламя, и он, «штопоря», пошел к земле.
«Неужели попала?! Может быть, и не я, сейчас ведут огонь все девчонки… Какая разница! — радовалась я, — Все-таки мы сбили одного!»
Я не могла заставить себя удержаться и стрелять короткими очередями, хотя чувствовала, как перегрелся ствол пулемета. Вот из-за киля хвоста показался нос истребителя, я быстро развернула пулемет на турели, истребитель распластался по всей черте прицела. «Хорошо, — думала я, — уж теперь-то я тебя достану…» Пальцы нажали шершавую гашетку, но пулемет молчал.
С каждой секундой «мессер» в прицеле становился все больше и больше, мои пальцы с силой давили на спуск, но безрезультатно… Может быть, просто осечка? В растерянности я заглянула в прорезь патронного ящика, там блестели гильзы патронов. Торопливо дернула ручку перезарядки, она шла туго, и я почти повисла на ней. Наконец-то! Но я уже не успела дать очередь, истребитель ушел вниз, а из-под капота левого мотора поползли язычки пламени. Какое-то время я завороженно смотрела на него, бросив пулемет.
— Люки! Люки! — услышала я голос Маши. — Что ты там мечтаешь!
Я не мечтала. Открыла люки, и тут смысл случившегося вдруг ясно представился мне: горели оба мотора…
Стало холодно, словно после стакана студеной воды. Бомбы еще в люках… Успеем ли?
— Ты видишь, Маша?
— Вижу… Стреляй.
Больше мы не говорили ни о чем. Мы сами еще не знали, что будем делать через пять — десять минут. Огонь на моторах словно отрезвил меня, теперь я стреляла короткими очередями, почти машинально отсчитывая расстояние по черточкам прицела: двести метров, сто пятьдесят… сто… Горел еще один истребитель, и я на мгновение оглянулась. Огонь гладкой струей срывался с крыльев и исчезал в клубах черного дыма. Успеем ли сбросить бомбы? Мне не терпелось поскорее сбросить их, словно освободиться от грозящей опасности, а другая опасность — горящий самолет — уходила из моего сознания.
Потом сбросила бомбы, когда услышала команду Маши, и снова кинулась к пулемету. Как в карусели, все вертелось перед глазами: сверкающие черточки трассирующих очередей, внезапно выскакивающие истребители сверху падали на строй, и на облачном сером небе ясно был виден огненный пунктир огня, земля внизу качалась и поднималась кверху, когда Маша глубоким креном удерживала самолет во время очередного взрыва зенитного снаряда, вспыхнувшего рядом.
Потом мой пулемет замолк. Напрасно я тянула ручку перезарядки: патронный ящик был пуст. Незакрепленный пулемет «ездил» по турели то вправо, то влево, но я не обращала на это внимания. Теперь он был бесполезен.
— Будем садиться? — с надеждой спросила я Машу. Мне очень не хотелось прыгать вниз с парашютом в такую «кашу», где запросто нас расстреляли бы еще до приземления. Может быть, успеем? Маша взглянула на высотомер, потом на горящие моторы.
— Садиться. Приготовься и давай площадку.
Лицо у нее строгое и озабоченное. Во взгляде темных глаз — решимость и готовность. Нет и следа от той Маши-непоседы, которую я знала вот уже два года. Над нами мелькнули самолеты эскадрильи. Потом мы потеряли их из виду, только рядом вдруг оказалась машина Тони Скобликовой.
— Уходи! Уходи! — махнула ей рукой Маша.
Нам видно лицо Тони, Она успокаивающе кивнула головой, потом с креном ушла в сторону и исчезла внизу.
Почти тотчас над левым крылом у нас «повис» Ме-109. Маша попыталась уйти вниз, но он, как привязанный, следовал за нами, разглядывая и что-то показывая нам.
— Вот гад! Добивать сейчас будет, — зло бросила Маша и толчком отдала штурвал от себя: самолет вошел в пике. Но мы не могли сильно терять высоту: неизвестно, как долго придется искать место для посадки.
Истребитель немного отстал, перевернулся через крыло и снова пристроился почти рядом: видно, решил не тратить много патронов и расстрелять нас с одной очереди. Я в растерянности смотрела то на Машу, то на зловещие черные кресты. Потом неожиданно мой взгляд упал на ракетницу в «гнезде», на полу кабины. В одно мгновение я выхватила ее и, просунув в прорезь рядом со стволом пулемета, выстрелила навстречу «мессеру».
Огненный шар разорвался прямо перед ним, самолет как-то нервно дернулся и круто взмыл вверх.
— Машенька, — крикнула я, — ушел! Испугался! Подумал, наверно, что оружие какое-то новое!
Ракетница все еще дымила у меня в руках, и я торопливо всовывала новую ракету. Вдруг «мессер» вернется? Но его нигде не видно. Маша выровняла самолет из крена. Огонь уже затягивало в кабину, запах горящего бензина забивал дыхание. Теперь мы смотрели только вперед, приглядывая — хоть маленький — клочок ровного поля, где бы могли приземлиться.
— Смотри, смотри, — торопила меня Маша. — Надо садиться немедленно! Мы и так долго испытываем судьбу.
Сбросив на пол кабины парашют, я вглядывалась в мелькающую внизу землю: овраг, кустарник, пригорок. Наконец, справа показался небольшой пятачок скошенного луга. Аэродром? Но я не помнила, чтобы здесь был аэродром. Может быть, только посадочная площадка? Нам подходила и она, ведь мы садились на фюзеляж, самолет было уже не спасти, и незачем выпускать шасси. Все лучше, чем в поле…
— Справа площадка, садись!
Почти над землей Маша ввела самолет в разворот, и вот уже зеленый кружок луга стремительно бежал навстречу нам.
— Фонарь не сбрасывай, огонь перекинется в кабину, — услышала я тревожный голос Маши. — На посадке придержи меня… Вылезать будем через лючок… Фонарь может заклинить при ударе…
Астролючок чуть поменьше обычной оконной форточки. Я открыла его и придерживала рукой. Потом мои действия стали почти машинальными, но они в тот момент словно высветлены каждой секундой, приближавшей нас к земле… «Поставить пулемет на крепление — при посадке он может сорваться и стукнуть в спину… Расстегнуть замки у парашюта Маши — на земле будет поздно возиться с ними…» Только замок на левом бедре я не могла достать и оставила его закрытым, чтобы не мешать Маше на посадке. «Так, сделано… — быстро подсказывала мысль. — Теперь отсоединить шлемофоны — длинный шнур может захлестнуть, и не выберешься… Следить за люком, чтобы не захлопнулся… Держать Машу за лямки парашюта, не то ударит-ся головой о приборную доску…»
Самолет необычно низко летел над землей. Казалось, что мы уже давно должны коснуться земли, а толчка все не было и не было… Маша выключила моторы и тянула ручку пожарного крана. «Молодец, — мелькнула мысль. — Не забыла…»