Страница 4 из 46
Кабинет Константина Ивановича располагался внизу, вблизи «черного хода» в высочайший кабинет Георгия Тиграновича. В отличие от последнего, бывшего гениальным администратором и вполне посредственным специалистом, Константин Иванович был редким (если не редчайшим) примером вполне гармоничного сочетания ученого и администратора. К тому же даже самые пристрастные представители демократической общественности нашего института не считали возможным усомниться в личной порядочности замдиректора. Дверь кабинета была приоткрыта — Константин Иванович сразу же заметил меня и в своей обычной манере добродушно проворчал:
— Ну заходи, заходи, Константин Владимирович.
Такое сочетание обращения по имени-отчеству и обращения на «ты» было характерной стилистической особенностью речи нашего замдиректора.
Я, естественно, и зашел.
Усадив меня за стол, Константин Иванович сразу же взял быка за рога.
— Константин Владимирович, что скажешь, если мы командируем тебя в Гонконг на конференцию?
— Ха! Что я скажу? Кто же будет отказываться от Гонконга! А что за конференция?
— Ну спасибо, ну молодец! А то москвичи большую делегацию посылают, а от нас никого нет. Вот дирекция головного института и предложила нам одно место. Гонконг все оплачивает, с тебя только билет Петербург-Вена-Петербург — через Вену полетите. Уж найдешь где-нибудь триста долларов-то, а потом на суточных в Гонконге сэкономишь, — выдал на одном дыхании Константин Иванович.
— Вы мне все-таки скажите: что за конференция-то?
— А я так и не сказал?.. Что-то припозднились они, ее бы в прошлом или позапрошлом году проводить надо было, к миллениуму, так сказать…
— Что же это за тема такая загадочная, коль вы ее никак не назовете?
— Да ничего, тема как тема, просто я знаю, как ты… Все буддизм-даосизм там, а тут христианство, еще откажешься…
Мне стало уже совсем интересно.
— Да что вы, Константин Иванович! Вот из-за буддизма-даосизма я в Гонконг-то и поеду. А что там такое с христианством?
— Тема конференции — «Образ Иисуса Христа в контексте современного трансперсонализма».
— Ну и прекрасно! Чего же вы так долго темнили? Я уже и тему сразу вам сказать могу.
— А вот это просто славно! Мне как раз из Москвы звонили, просили тему срочно, а ты уж и готов, оказывается! Мне бы твою энергию…
— Вам ли об энергии говорить, Константин Иванович! У вас каждый год по две толстенных монографии выходит.
— Ну и ты не прибедняйся, сам-то сколько печатаешь. Ну ладно, ладно… Давай тему-то.
— Вот что на такое скажете: «Страсти и Воскресение Христовы в контексте теории базовых перинатальных матриц».
— A-а, ну славно, славно. Вот тебе телефончик в Москве, это из Психологического общества. Звони туда Андрею Федоровичу Смолякову, он тебе все расскажет — про визы, билеты и прочее.
— А когда конференция-то?
— Точные даты не помню, подожди, сейчас телефонограмму найду, где-то на бумажке записал. А вот она. Значит так: 3–5 июля. Так что времени на визу вполне достаточно, китайское консульство у нас есть, в Москву за визой ехать не надо, поэтому все о’кей.
— Тогда я пошел?..
— Иди-иди, Константин Владимирович, держи меня в курсе, как там чего.
— Ну конечно, само собой разумеется, Константин Иванович.
Тут я окончательно откланялся и покинул начальственный кабинет. Съездить в Гонконг мне хотелось, но перспектива поиска трехсот долларов для перелета в Вену и обратно не вдохновляла. То есть взять их в долг особой проблемы не было, но ведь потом отдавать придется. А как говорится, берешь в долг чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда. Но, видимо, все же придется.
В секторе появилась наша дама эллинского происхождения Электра Дмитриевна Кессиди, эффектная даже в свои шестьдесят пять. Она мило улыбнулась мне и проинформировала, что «пока вас тут не было, заходил Сережа Соловьев и просил заглянуть к нему в сектор». Сергей Соловьев был моим близким другом, и он наверняка собирался позвать меня пить кофе в кофейню «Пегас» в соседнем доме. Поэтому я попросил Электру Дмитриевну всем взыскующим меня говорить, что буду в секторе через полчаса — минут через сорок и пошел в Серегин сектор. Там выяснилось, что он уже отбыл в «Пегас», куда я и отправился вслед за ним.
В «Пегасе» оказалось, что ребята (Сергей и еще двое наших приятелей) уже попивают кофе и о чем-то оживленно беседуют. Я взял двойной эспрессо и присоединился к ним, прервав их беседу рассказом о своей гонконгской перспективе. Мой рассказ в основном вызвал зубоскальство по поводу темы конференции с инвективами в адрес как экуменизма, так и фундаментализма. Толя Зерванаев — и откуда у него такая персидская фамилия? — говорил: «Какие бы конференции они не организовывали, христианство не реформируемо». Толя, надо пояснить, отличался известным антиклерикализмом и неприязнью к христианству; однажды он даже заявил, что ему и получаса хватит, чтобы рассказать все про христианство с христианским богословием в придачу. Сергей пустился спорить с ним, рассуждая о Шеллинге, философии, мифологии и архетипах Юнга. Я сказал, что воздержусь судить об архетипах Юнга, хотя его абсолютизация психологического аспекта алхимии, безусловно, прискорбна и к тому же игнорирует историю «царственной науки». Приятели заявили, что алхимия их мало интересует, и заторопились в институт. Я поплелся за ними.
Не успел я заняться чем-то позитивным, как меня позвали к телефону. Оказалось, что звонят из Москвы по поводу Гонконга. Москвичей вполне удовлетворила тема моего доклада, и они немедленно востребовали с меня abstract[3] на полстранички, который я сам должен был отправить «мылом» (сиречь электронной почтой) в оргкомитет конференции. Потом в сектор прибежала вечно возбужденная служительница общественности Нина Васильевна Касьянцева и объявила — сначала всем вместе, а потом еще «на ушко» каждому по отдельности, — что «в пятнадцать ноль-ноль Георгий Тигранович приглашает всех в Зеленый зал на производственное совещание, всего минут на десять-двадцать» (значит, как минимум на час). Поскольку шел уже третий час, я пошел посидеть в курилку на лестничной площадке и послушать, о чем говорят там. Ни о чем интересном там не говорили. Олег Павлович Трубецкой (потомок князей, как он уверял всех и каждого) опять жаловался на жизнь, сокрушаясь о том, что классическая оперетта умерла, а хранимые им алхимические и магические рукописи и инкунабулы разворуют и распродадут американцам, японцам и всяким прочим шведам. Все это было уже слышано-переслышано и никакого интереса не представляло. В момент его самых патетических излияний и патриотических заверений на лестнице появилась наша Пиковая дама — Изольда Давыдовна Полянская.
Изольда Давыдовна была дамой в высшей степени серьезной, и некоторые коллеги в ее присутствии просто трепетали. У меня же и с ней, и с ее не менее серьезной подругой Светланой Никитичной Бессоновой были самые добрые отношения. У Изольды Давыдовны было удлиненное лицо с точеными чертами и тонкими недобрыми губами (именно это красивое в далекой молодости, но холодное лицо и послужило причиной для появления ее прозвища «Пиковая дама») и величественная походка подлинной леди и аристократки духа. Занималась она лингвистикой измененных состояний сознания и опубликовала несколько статей об особенностях грамматических конструкций больных алкоголизмом, находящихся под терапевтическим воздействием кетамина. Опыты с кетамином, проводившиеся над несчастными алкоголиками под видом их лечения, всегда казались мне варварски жестокими, поэтому я просто удивлялся, как такая эстетская дама, как Изольда Давыдовна, могла хладнокровно изучать грамматику высказываний этих мучеников (тут попахивало почти что доктором Менгеле[4]). Однако через некоторое время выяснилось, что в клинику Пиковая дама никогда не ходила, о воздействии кетамина имела самое приблизительное представление, ни одного алкоголика, подвергавшегося кетаминотерапии, никогда не видела и все материалы для своих исследований черпала исключительно в библиотеке из отчетов мучителей в белых халатах. Ее исследования принесли ей определенную известность и даже поездку в Англию, кажется, в Кембридж.