Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 36 из 46

— Так ты тоже последнее время контактируешь со мной чаще обычного. То домой заходишь, то в институт, то срочно позвонить просишь. Значит, карма такая, общаться нам надо.

— Да я-то этому только рад.

— Ну и чудненько. Я тут только что из Москвы вернулся — появился предмет для разговора из области грантов и проектов. Скажи, не мог бы я заехать к тебе на работу сегодня-завтра?

— Как сегодня около четырех?

— Очень хорошо, непременно буду.

— Тогда пока, до встречи.

— Пока.

— Ну вот, договорились на сегодня, — сказал я Анатолию. — К четырем поеду к нему на работу, посмотрю, не может ли он хранить вещество у себя в кабинете. Может быть, он обмолвится или еще как-нибудь себя выдаст.

— Да вряд ли. Хотя попытка, конечно, не пытка, как сказал Иосиф Виссарионович Лаврентию Павловичу. Вы уж постарайтесь побыстрее проработать эту версию, как говорят детективы-профессионалы. Надо завершать работу в этом направлении. Время поджимает, а я чувствую, что собака зарыта совсем не там.

— А где?

— Вот этого я не знаю. Что же касается подозрений… Подождем пока с подозрениями, хорошо?

Меня распирало любопытство, но я согласился:

— Хорошо, подождем.

На этом мы с Анатолием распрощались, я проводил его до дверей и пошел в библиотеку проглядеть последние журналы. Увы, ни одного номера позднее апрельского я там не обнаружил. Около трех я ушел из института и не торопясь отправился в ст орону психотерапевтического центра «Асклепий». В голове крутились две странных поэтических строки — футуризм какой-то, но надо придумать к ним первые две строки, эти явно заключительные:

Голографично упоительна

И гиперссылочно сложна.

Интересующий меня храм душевного здоровья представлял собой симпатичный особняк, уютно расположившийся в огороженном саду на Каменном острове недалеко от питерского онкологического центра. Погода была прекрасной, совсем не по северному летней: жарко, солнечно. В каменноостровских кущах было прохладно и убаюкивающе спокойно: тихо, идиллически. Здесь трудно было представить себе, что ты находишься не на даче а практически в центре огромного мегаполиса. Тенистый парк, пруды, игра воды и резных теней пышной листвы. Неужели здесь, в средоточии мира и летней благодати, скрыта угроза самому существованию мира? Нет, бред все это. Мне надо не Шерлока Холмса изображать, а попроситься к Илье на лечение. И отдохнул бы наконец, помимо всего прочего… Конечно, все это были одни эмоции, никакого лечения (от чего?) и санаторно-курортного времяпрепровождения я позволить себе не мог. Увы! «И вечный бой! Покой нам только снится».

С этой строчкой российского почитателя Таинственной Самки Поднебесной я подошел к крыльцу особняка, у двери которого висела весьма респектабельная табличка: «АОЗТ Психотерапевтический центр «АСКЛЕПИЙ»». Я взялся за ручку двери и потянул ее на себя. Она не поддалась. Тогда я обнаружил кнопку звонка над кодовым устройством и позвонил. Замок щелкнул, и дверь автоматически открылась. Я вступил внутрь храма эллинского бога врачевания.

Прямо передо мной располагалось несколько ступеней, отделанных мягким покрытием, приглушающим звук шагов. Они вели еще к одной двери. Она была не заперта, и я вошел в коридор, оказавшись сразу же перед вахтером, за спиной которого висела доска с ключами от помещений клиники.

— Вы к кому? — осведомился дюжий вахтер, вполне подошедший бы на роль секьюрити какого-нибудь банка.

— К Илье Марковичу Гданьскому, по личному делу, он меня ждет.

— Да, он предупреждал. Пожалуйста, по коридору направо, потом налево, четвертая дверь от поворота.

Сказав это, вахтер снова погрузился в созерцание телефонного аппарата — занятие, от которого я отвлек его своим приходом.

Центр «Асклепий» производил приятное впечатление уюта и респектабельности. Никакой роскоши, но все удобно, чисто, светло, напоминает качественную трехзвездочную гостиницу в Париже вроде отеля «Карофтель» на Rue de Gobelins, в которой я жил неделю года четыре тому назад. Очень мило.

Я без труда нашел кабинет Ильи («Илья Маркович ГДАНЬСКИЙ, кандидат медицинских наук, психотерапевт») и после того, как тот ответил на мой стук в дверь, вошел внутрь. Илья, облаченный в белый халат, сидел за компьютером и явно играл в какую-то игру, а не изучал истории болезни своих пациентов. Он крутанулся на своем вращающемся кресле и с улыбкой поднялся мне навстречу.

— Привет, привет! Рады видеть в наших Па-лестинах!

— Тогда привет с западного берега реки Иордан и полосы Газы!

Илья хмыкнул:

— Ты что, арабом заделался?

— Отнюдь! Но ты ведь сам сказал, что здесь Палестины.

— Ну ладно. Хочешь чаю?

Я действительно хотел чаю, и Илья звоночком вызвал медсестру, которая принесла нам по чашке чая и печенье. Пока она доставала сахар (сам я никогда не кладу сахар ни в чай, ни в кофе) и чайные ложечки, я оглядел кабинет Ильи. То же покрытие на полу, стеллаж с медицинскими справочниками и рабочими файлами (то бишь пластиковыми папками), два кресла, удобная односпальная тахта и сейф, который меня заинтересовал больше всего: не здесь ли пребывает легендарный ДМТ-Ф? Сейф казался достаточно простым, без всяких там хитростей с шифрами и сигнализацией. В его скважину был даже вставлен ключ! Вот бы заглянуть внутрь… Но пока ничего не получится, нельзя!

Во время чаепития мы говорили о всякой ерунде, в том числе о статье Ильи, опубликованной с месяц тому назад в петербургской газете «ЧП», в которой речь шла о сексопатологии как факторе творчества и о перспективах издания полного собрания сочинений Юнга. Утолив жажду, я перешел к делу, якобы приведшему меня в «Асклепий».

— Так вот, я вернулся из Москвы, где побывал, — правда, в субботу, почти никого не застал — в нашем головном институте. Там просто какой-то разгул коммерциализации науки: семинары с камланиями и камлания с защитами диссертаций. Что-то вроде этого. Но кое-что и интересное есть. Я думаю, кое в каких проектах можно было бы и поучаствовать, а там и грант какой-нибудь получить от дядюшки Сороса или от РГНФ. Что бы тебя заинтересовало? Идея включить в проект практикующего психотерапевта, да еще из частной клиники… Это явно был бы большой плюс…

— Костя, откровенно говоря, вряд ли меня что-нибудь из этого заинтересует. Я сейчас и так совершенно зашиваюсь с проектами, в которые имел глупость залезть… Причем проекты-то совершенно безденежные, я больше за бумагу плачу, на которой материалы распечатывать приходится. Впрочем… М-м-м-м…

Тут Илья впал в ступор задумчивости, задрав голову и подставив солнцу свою медную бороду, от чего она стала совсем рыжей.

— Знаешь, впрочем, это все равно не сейчас, а так на будущее… Но имей в виду, если заинтересуешься. Мне тут приходила в голову идея — все не могу ее обкатать как следует, — что Гроф дал маху со своими перинатальными матрицами. То есть соответствующие переживания есть, конечно, — кто спорит, — но они отнюдь не столь фундаментальны. Даже, точнее, эти БПМ[59] есть лишь элемент некоего классификационного ряда. Например, Гроф связывает переживание аполлонического экстаза, расширения сознания, с БПМ-1, переживанием блаженного единения плода и матери во время беременности. Черта с два! На самом деле это вполне самостоятельные, но типологически близкие переживания, переживания одного и того же ряда, и задействование одного из них, например, переживание внутриутробного блаженства во время сеанса холотропного дыхания, включается механизм задействования и других переживаний того же типа. Подобное, так сказать, к подобному! Понимаешь? Поэтому дело не в БПМ, а в базовом признаке, отделяющем данный тип переживаний от всех переживаний другого типа. И никакой первичности перинатальных матриц! Поэтому в принципе можно было бы, пригласив еще пару москвичей, а то и ребят, временно трудящихся в дальнем зарубежье, подать на грант по теме, скажем, «Типология трансперсональных переживаний и границы БПМ» или что-нибудь в этом роде, ты лучше сформулируешь. Ну как, может пройти?