Страница 15 из 46
Ирина сидела за этим самым Столом и что-то увлеченно писала. Она занималась довольно экзотической для нашего института темой — отражением личного трансперсонального опыта поэта в его творениях или даже трансперсональным опытом как действующей причиной — прошу прощения за схоластическую терминологию — или побудительным мотивом поэтического творчества. С невероятным трудолюбием — это когда компьютеров еще не было — она расписывала поэтические тексты, и ящики ее стола были забиты карточками поэтических частотных словарей. Она опубликовала несколько книг по своей теме (в основном британская поэзия — Кольридж и Уильям Блэйк) и множество статей. Коллеги из «золотого фонда» поначалу пофыркивали: зелен-де виноград, но, ознакомившись с монографиями, поутихли. Последнее время у Ирины обнаружились и невероятные педагогические таланты: начав преподавать в университете для приработка, она так увлеклась, что превратилась в педагогическую звезду первой величины. Студенты обожали ее за безграничное желание возиться с их курсовыми и дипломами, а также за твердость и справедливость при оценке работ, деканат — за безотказность и готовность читать гораздо больше курсов, чем требовали нормы нагрузки. Вместе с тем Ирина отнюдь не была каким-то синим чулком и ученой дамой, которая не ученая и не дама, как морская свинка — не морская и не свинка. Она была вполне обаятельна, по-женски привлекательна и в хорошей компании, — правда, когда была лет на десять помоложе — вполне могла станцевать канкан прямо на столе.
На звук открываемой двери Ирина подняла голову от книг и, узнав меня, помахала рукой. Я подошел к ней и не без некоторого трепета сел на стул у краешка сакрального Стола.
— Значит, в Гонконг едешь? Очень хорошо, расскажешь потом, ну и сделать кое-какие фото не забудь.
— Не забуду, не забуду. Как у тебя дела?
— Да ничего, нормально; тут Димка опять двоек нахватал, а так ничего. Слушай, я тут тако*^ нашла! Ты знаешь такого поэта — Йейтса?
— Ну да, знаю, нобелевский лауреат, кажется, 1923 года, борец за независимость Ирландии… А в чем, собственно, дело?
— Да вот, думаю статейку написать про его оккультные увлечения.
— A-а, да, как же: дружил с Мазерсом, одно время был даже президентом ложи «Золотой Рассвет», той самой, которую потом подмял под себя Алистер Кроули… Ты нашла что-нибудь свеженькое?
— Да еще какое! Ты знаешь, что он интересовался каббалой?
В груди появилось какое-то противное чувство и предчувствие чего-то нехорошего.
— Так это естественно. Раз уж тут Мазере замешан. А он ведь даже перевел на английский «Каббалу без покровов» Кнорра фон Розенрота.
— Но это далеко не все, ох как далеко! Представь себе, Йейтс одно время учился каббале у одного лондонского раввина, который был учеником учеников, а может, даже потомком знаменитого саббатианца и каббалиста-католика Якова Франка! Во как!
Мне показалось, что бомба дурных предчувствий взорвалась: уже даже Ирина про саббати-анцев заговорила!
— Ну и что?
— А ну тебя, все ты прекрасно понимаешь! Тут такие перспективы вырисовываются! Один из ближайших преемников и чуть ли не братьев Якова Франка, боюсь соврать, во время Французской Революции был близок с Дантоном, вместе с Дантоном Робеспьер его и гильотинировал. Какая тема! Каббала, поэзия, мессианские ереси, Робеспьер с Дантоном… Но пока я должна до конца разобраться с Йейтсом.
— Ну и разбирайся с Йейтсом, а что тебя в каббалу-то понесло?
— Так это же самое интересное и есть! Вот тут я, правда, без тебя не обойдусь. Я ведь филолог, историк, ну психолог, но в мистике и философии я ни бум-бум. Вот взяла в библиотеке книгу Шолема, огромный такой вольюм про Саббатая Цеви, но многого не понимаю, потому что не знаю… Вот, лурианская каббала, например. И с чем ее едят? И чем она отличается от прочей каббалы? Ничего не знаю. В общем, рассчитываю на твои драгоценные консультации. Но это, конечно, когда уже из Гонконга вернешься.
Тут уж мне ничего не оставалось делать, как улыбнуться (и это несмотря на кошек, скребущих в душе) и пообещать все мыслимые и немыслимые консультации, но потом, потом, а не сейчас, сейчас мне про Иисуса думать надо, а не о всяких еврейских лже-Мессий. После этих заверений я быстренько ретировался, покинув на целых десять дней стены любимого института. Ирина снова погрузилась в свои записи и конспекты. Ну а я решил выбросить из головы и Саббатая Цеви, и Якова Франка и заняться исключительно подготовкой к отъезду.
Если вы хотите узнать о том, что случилось потом, прочтите следующую главу.
Интерлюдия третья
Ноябрь 1982 года, незадолго до смерти Брежнева. Я учусь на втором курсе университета. У нас в группе появляется странный студент-вольнослушатель с длинными волосами и безумными, но такими впечатляющими речами! Некто Александр Иванов с философского факультета. Занимается восточной философией и хочет прослушать ряд курсов по психологии. Введение в трансперсональную психологию нам преподает молоденькая ассистентка, сама еще студентка пятого курса Маша Павлова. И именно ей этот самый Александр рассказывает нечто невообразимое, а уже она с округлившимися глазами, не зная, морочит ли ей голову шарлатан, или изливает душу сумасшедший, пересказывает все нам. Оказывается, Александр — йогин (именно так, на благородном санскрите, йогин, а не как на вульгарном хинди — йог). Он практикует медитацию, совершает целые путешествия в астральном теле, месяцами не ест, обладает парапсихи-ческими способностями и прочее в том же роде. Впоследствии, когда я познакомился с ним поближе, Александр оказался человеком вполне земным и даже не очень-то образованным, хотя в то время он оказал на меня очень сильное влияние, и, вероятно, я не стал бы тем, кем стал, если бы не общение с ним. Я глядел на него во все глаза (ибо все мистическое интересовало меня уже тогда), но подойти поговорить не решался.
В нашей группе был один парень, являвшийся счастливым обладателем фотокопии книги йога Рамачараки «Раджа-йога». В те времена я не догадывался, что «йог Рамачарака» всего лишь шотландец Аткинсон. Напротив, из нашумевшего документального фильма «Индийские йоги, кто они?» я знал, что йоги могут все или почти все, причем именно благодаря своей «мистической философии», о которой в фильме, правда, только бегло упоминали. А из прочитанной в детстве фантастической книги «Экипаж Меконга» я знал имя Рамачараки и знал, что раджа-йога — высшая духовная форма йоги. Больше ни о нем, ни о йоге я не слышал тогда ничего.
Поэтому я решил немного расширить свои знания, в том числе и с практической, так сказать, стороны, а потом уж попытаться поговорить с Александром. Я попросил у своего приятеля Рамачараку и предался вполне самодеятельным медитациям, каждую неделю «прорабатывая» по одной главе. К началу ноября я добрался до третьей главы. И вот в воскресенье перед Октябрьскими праздниками я прочитал ее, а потом включил проигрыватель, поставил пластинку с «Requiem» Моцарта и приступил к медитации. Я строго следовал тексту книги. Вначале я представил себе, что мое тело лишь относительно мое, что это только некий сгусток в море материи, постоянно получающий свои атомы извне и отдающий их в свою очередь миру. Не это есть мое тело, вся материя космоса есть мое тело. Затем точно по такому же плану я стал рассматривать энергию, жизненную силу, прану (я уже усвоил это слово). Я живу жизнью всей вселенной. Жизнь космоса — вот моя жизнь. Далее то же самое было проделано с умом («мировой ум суть мой истинный ум»), и наконец я добрался до «Я», которое, как учил Рамачарака (о веданте я тогда не имел никакого понятия), не есть ни тело, ни энергия, ни даже ум. «Я» (потом я узнал, что это истинное «Я» на санскрите называется Атманом) есть всегда субъект, который не может стать объектом для ума; «Я» есть трансцендентальный свидетель всех состояний сознания и трансцендентальное условие всякого опыта. Но это все приобрело в моей голове понятийную форму гораздо позже, тогда же я скорее чувствовал, чем знал. Итак, «Я», — которое и есть на самом деле я, рассказывающий об этом, — стал осваивать идею Рамачараки о том, что я — не эта ограниченная и преходящая индивидуальность, а я есть «Я» всех людей, всех существ — здесь, на земле, и во всех иных мирах. Даже если это тело умрет, я буду жить в других существах, ибо я вечен, я есть все, что поистине есть, и все, что поистине есть, есть я.