Страница 7 из 53
Жена и ее мать внимательно рассматривали набросок, отмечая указанные мною детали. Затем жена снова обратилась к первой странице и вдруг воскликнула:
— А ты обратил внимание, когда написано письмо?
Она подала его мне.
Боже мой, 23 декабря! А сегодня 3 января, прошло одиннадцать дней!
Вот письмо:
«Ист-Лондон, Южная Африка. 23 декабря 1938 года.
Уважаемый доктор Смит!
Вчера мне пришлось ознакомиться с совершенно необычной рыбой. Мне сообщил о ней капитан рыболовного траулера, я немедленно отправилась на судно и, осмотрев ее, поспешила доставить нашему препаратору. Однако сначала я сделала очень приблизительную зарисовку. Надеюсь, Вы сможете помочь мне определить эту рыбу.
Она покрыта мощной чешуей, настоящей броней, плавники напоминают конечности и покрыты чешуей до самой оторочки из кожных лучей. Каждый луч колючего спинного плавника покрыт маленькими белыми шипами. Смотрите набросок красными чернилами.
Я была бы чрезвычайно благодарна, если бы Вы сообщили мне свое мнение, хотя отлично понимаю, как трудно заключить что-либо на основании такого описания.
Желаю Вам всего лучшего.
Искренне Ваша
М. Кортенэ-Латимер».
Как я уже говорил, в то время Ист-Лондонский музей был очень беден и не располагал почти никаким оборудованием. Он был своего рода Золушкой среди музеев Южной Африки, и руководила им молодая женщина, тоже «Золушка». Что произошло с рыбой за эти одиннадцать дней? В письме сказано, что ее передали препаратору. Но ведь никто явно не подозревал, что это сенсационнейшая находка! И конечно же они не сохранили внутренностей. Сейчас лето — мясо и внутренности давно сгнили… А может быть, жабры и какие-нибудь части скелета, пусть даже зарытые в землю вместе со всем остальным, еще удастся найти? Надо действовать и действовать быстро.
От Книсны до Ист-Лондона 560 километров. В 1938 году дороги были в ужасном состоянии, телефонная связь тоже не могла сравниться с сегодняшней. Переговорить с другим городом — целая проблема. На то, чтобы связаться, уходило очень много времени, слышимость была отвратительной. Книсна всегда была фактически изолирована от внешнего мира. Письмо из Ист-Лондона шло не меньше шести дней!
Поблизости от нашего дома была лавка с телефоном… Час дня, с почты мне ответили, что сегодня не могут обещать разговор с Ист-Лондоном. Может быть, до пяти пасов, когда закрывается музей, связь- будет, а может быть, и нет; дома у мисс Латимер телефона не было.
Забавно вспоминать, как реагировали на почте и в лавке. Ист-Лондон! Звонить в такую даль! После ленча я пошел в поселок Книсну и, как только открылась почта, отправил следующую телеграмму:
«Чрезвычайно важно сохранить скелет и жабры описанной рыбы».
Кроме того, я заказал на следующее утро междугородный разговор, а вернувшись домой, немедленно сел писать письмо мисс Латимер. Помню, как я сочинял и рвал все новые варианты, один ' короче и лаконичнее другого, так как боялся сказать слишком много. Вот окончательный вариант.
«Написано в Книсне.
3 января 1939 года.
Уважаемая мисс Латимер!
Благодарю за Ваше письмо от 23 декабря, которое получил только что. Ваше сообщение чрезвычайно интересно, и я очень сожалею, что нахожусь не в Грейамстауне, откуда смог бы быстро приехать к Вам и осмотреть рыбу. Мое отсутствие продлится еще некоторое время, и я надеюсь, что Вы сохранили жабры и внутренности Вашего экземпляра, это исключительно важно. Если все было закопано, то Вы еще можете спасти хотя бы жабры.
Сейчас я не решаюсь делать догадок, что это за рыба, но при первой возможности прибуду, чтобы ее посмотреть.
Судя по Вашей зарисовке и описанию, она напоминает формы, которые давным-давно вымерли, но я решительно предпочитаю увидеть ее сам, прежде чем брать на себя ответственность за определение.
Будет весьма интересно, если эта рыба окажется близкой родственницей доисторических рыб. А пока тщательно берегите ее, не подвергайте риску пересылки. Чувствую, что она представляет большую научную ценность.
С сердечным приветом и наилучшими новогодними пожеланиями.
Искренне Ваш
Дж. Л. Б. Смит»,
Весь остаток дня я провел в таком смятении, что иному хватило бы на всю жизнь. Что это за рыба? Сохранилось ли хоть что-нибудь из внутренностей? Ночью я почти не спал.
Утром, едва начала работать телефонная станция, я поспешил в лавку, к телефону, и провел три тревожных часа, ожидая вызова. Наконец меня соединили.
Ну, конечно… Мои самые худшие опасения оправдались: внутренности выбросили, и муниципальная тележка увезла их на свалку. Мисс Латимер слышала отчаяние в моем голосе. Но я не мог ее упрекнуть. В наших водах столько необычайных рыб, что только специалист может определить, представляют ли какую-нибудь ценность их внутренности. Я попросил ее немедленно пойти на городскую свалку — может быть, еще удастся что-то отыскать; я же решил попытаться сесть на самолет в Джордже, чтобы лететь в Ист-Лондон искать внутренности.
На следующий день мне удалось еще раз дозвониться в Ист-Лондон, и я узнал, что городской свалкой Ист- Лондона служит… море. Значит, все. Внутренности утрачены безвозвратно. Я уже ничего не могу сделать. Но это было только первое разочарование в моей работе с целакантами…
Помню, как я спросил телефонную станцию, сколько с меня причитается. Когда я затем уплатил лавочнику причитающуюся сумму, он был поражен, что есть люди, которые готовы выложить такие деньги за разговор о рыбьих внутренностях.
Тревога не покидала меня, в голове бушевал вихрь мыслей. Неужели это реликтовая форма? Если да, то утрата внутренностей — подлинная трагедия. Разумеется, прежде всего я должен опознать рыбу. Не забывайте, что я не был экспертом по ископаемым рыбам, просто иногда в свободное время, верный своему увлечению, изучал то, что о них известно. Мысленно я силился «проявить» зарисовку мисс Латимер. Есть что-то общее с акулой, но ведь и ранние кистеперые похожи на нее. Правда, это всего-навсего набросок, к тому же очень приблизительный, недолго и ошибиться. И все-таки некоторые признаки прямо указывали на древних кистеперых. Моя память добросовестно запечатлела, что ископаемые кистеперые описаны во втором томе «Каталога ископаемых рыб» Британского музея, изданного в 1891 году. Но в Книсне у меня не было нужных книг, за ними надо ехать в Грейамстаун или Кейптаун.
В первое время своей работы над рыбами я, естественно, не располагал полными коллекциями, Самая крупная находилась в Южноафриканском музее в Кейптауне. Я хорошо ее изучил, и очень часто у меня появлялись основания сомневаться в справедливости мнений доктора Бэрнэрда, создателя этой коллекции, изложенных в пояснительных карточках экспонатов.
Независимо от того, принимал ли доктор Бэрнэрд мои замечания, или отвергал их, он всегда относился к ним терпеливо и добродушно. Я переписывался с ним и уже установил, что Книсна, если мерить скоростью прохождения почты, ближе к Кейптауну, чем к Грейамстауну. Поэтому 4 января я отправил Бэрнэрду телеграмму, прося немедленно выслать мне том, где говорится о кистеперых. Он сразу, как это было у него заведено, выполнил мою просьбу, и 6 января книга пришла в Книсну.
Сравнивая рисунок и заметки мисс Латимер с материалом книги, я почти не сомневался, что если эта рыба и не целакант, то нечто очень близкое к нему. Но ведь это поразительно! Только представьте себе: целакант живет до сих пор! Виднейшие авторитеты мира готовы поклясться, что все целаканты вымерли 50 миллионов лет назад (по новейшим данным — 70 миллионов лет), а я, в далекой Южной Африке, наперекор всему, уверен, что это целакант. Мне пришлось заниматься рыбами менее десяти лет, и лишь в свободное время, но я кое-что о них знал, опубликованные мною статьи, над которыми я работал очень тщательно, известны специалистам многих стран; и все же я еще далеко не достиг высот в этой области.
…Это были ужасные дни, а ночи и того хуже. Тревога и сомнения терзали меня. Что толку от моего сверхъестественного предчувствия, если я сяду в лужу со всеми своими догадками? Пятьдесят миллионов лет! Невероятно, чтобы целаканты существовали все это время и не были известны современному человеку. Ведь если это целакант, то где-то, может быть в районе Ист-Лондона, должны обитать другие целаканты. Но можно ли допустить, чтобы поблизости от Ист-Лондона водились такие крупные рыбы и их до сих пор не обнаружили? К тому же ископаемый целакант был совсем небольшой, 20–25 сантиметров, максимум 30, а длина этой рыбы полтора метра, намного больше всех до сих пор известных форм. А эволюция обычно сопровождается уменьшением размеров; ведь большинство гигантов вымерли. Все-все говорит против того, что это целакант; с какой стороны не подойди, ответ напрашивается только отрицательный. И все-таки, всякий раз, когда я смотрел на рисунок, он твердил мне: «Да! Да!»