Старина четвероног

Меня не устраивала какая-нибудь дырявая посудина: как ни мечтал я найти целакантов, это еще не значило, что я готов кончить свои дни в пасти тигровой акулы. Прочесал гавань Порт-Элизабета — ничего подходящего; в тот же день самолетом прибыл в Дурбан и продолжил поиски. Здесь были подходящие суда, но — увы! — либо слишком дорого, либо нужен долгий ремонт… 29 июля я прилетел в Кейптаун и прямо с аэродрома попал на

совещание. Было чертовски холодно, но я видел перед собой Восточную Африку и Коморские острова. В порту нашлось хорошее судно — но дороговато… Я телеграфом запросил Совет исследований, нельзя ли ассигновать еще 1000 фунтов. Ответ: «Можно, но мы настоятельно рекомендуем отложить до следующего года». Ничего не поделаешь. Учитывая все прочие неразрешенные проблемы, это означало: «Конец».

Как раз в этот день рано утром пришел корабль Нильсена, и мы повидались. У нас было очень мало времени, но я успел ввести датчанина в курс дела и сообщить, что в Порт-Элизабете его встретит моя жена.

Мне еще предстояло побывать у доктора Малана. Придя в знакомую мне канцелярию, я предупредил секретаря, что мне теперь уже ничего не нужно и если доктор занят, я уйду. Секретарь ответил, что доктор хочет меня видеть.

Я вошел в кабинет, доктор Малан встал и с улыбкой пожал мне руку. Он спросил, в чем дело; я ответил, что не хочу его беспокоить моими заботами, а просто пришел засвидетельствовать свое почтение. В двух словах я сказал ему, что из похода за целакантом ничего не вышло. По пути в Порт-Элизабет я почти все время спал. Оттуда мы с женой отвезли Нильсена в Грейамстаун, где показали ему нашу лабораторию, и в первую очередь, разумеется, маланию. Нильсен много лет отдал изучению окаменелостей целаканта. Он пекся на солнце и стучал зубами на морозе, охотясь за ними от экватора до полярного круга. Для него это были не просто окаменелости, не научная абстракция, а сама жизнь. Нильсен был потрясен, когда в важном научном учреждении в Лондоне встретил довольно-таки холодное отношение к целаканту. Один из ученых сказал даже, что целакант ему «осточертел»… Датчанин не мог этого понять.

Когда мы вошли в помещение, где хранилась малания, Нильсен сперва онемел. Он молча ходил вокруг рыбы, не сводя с нее глаз, потом произнес чуть слышно, но очень взволнованно:;,

— До чего прекрасна!::

Он и в самом деле прекрасен, старина целакант; для ученого он несравненный красавец.

Нильсен, как вы поняли, скандинав; позже мы узнали, что перед приездом гостя сотрудники лаборатории строили догадки о его внешности. Решили, что он высокий добродушный блондин. На деле же Нильсен невысокого роста, темноволосый, очень подвижный, сметливый, чрезвычайно остроумный. Он великолепно говорит по-английски, в чем мы убедились, слушая лекцию о его работе, которую он прочел по нашей просьбе. Он не очень любит сидеть в лаборатории: как и положено человеку его специальности, предпочитает работать в поле. Он, несомненно, превосходно чувствовал бы себя на берегу триасского болота…

Интересно, что когда Нильсен приступил к работе над маланией, он первым делом обратил внимание на крайне загадочную полость и каналы в передней части головы, после чего, как и я в свое время, стал искать следы плавательного пузыря.

После недели интенсивного труда Нильсену пришло время уезжать. В этот день мы с утра пораньше в последний раз зашли в лабораторию. Он взял в руку грудной плавник целаканта, потряс его и печально сказал:

— До свидания, малания.

Это прозвучало очень трогательно.

Благодаря любезности французских представителей в ЮАС нам удалось отправить багаж Нильсена на Мадагаскар с попутным французским военным кораблем. Сам он предпочел самолет. Результатом его путешествия на Мадагаскар была коллекция из более чем 2000 отличных окаменелостей целаканта. Нужно ли говорить о научной ценности этого материала? Между тем Нильсен не жаловался на то, чтобы кто-нибудь возражал, когда он вывозил коллекцию с французской территории.

А теперь процитирую джерсийский «Ивнинг пост», номер от 2 февраля 1955 года.

КОНЕЦ ТРЕХЛЕТНЕЙ СТОЯНКИ «ЛЯ КОНТЕНТЫ». ПОИСКИ ЦЕЛАКАНТА ОТМЕНЕНЫ

Моторная яхта «Ля Контента», водоизмещением 160 тонн, простоявшая в гавани Сент-Хельер почти три года, вышла сегодня утром в Сен-Мало.

Яхта стала предметом всеобщего внимания в мае 1953 года, когда ее готовили к участию в экспедиции за необычной рыбой — целакантом. Экземпляр этой рыбы, которую считали доисторической, был обнаружен в Индийском океане; впоследствии известный профессор Дж. Л. Б. Смит и владелец «Ля Контенты», мистер В. Дж. Стэттерд, условились снарядить яхту для поисков других цел акантов. Однако экспедиция сорвалась, после чего говорили, что «Ля Контента» будет использована для поисков сокровищ в морях Китая. Это предприятие также сорвалось.

За два года девять месяцев стоянки в Сент- Хельере «Ля Контента» лишь один раз выходила в море, когда участвовала в регате в Гори. Недавно она прошла капитальный ремонт и успешно выдержала испытания в заливе Сент-Обен.

Незадолго перед отплытием мистер Стэттерд заявил: «Мы пойдем в Виго, в Испании, после чего направимся в Средиземное море, где и останемся. Нам надоел Джерси».

Глава 17

Рвы и барьеры

Сенсационное завершение моих многолетних поисков целаканта вызвало отзвук во всем мире. В конце концов во Франции все-таки поднялся переполох: французская печать разразилась чрезвычайно бурными, чуть ли не истеричными воплями, общественность возмущалась, меня называли грабителем, похитившим национальное сокровище. Правительство призывало потребовать, чтобы целаканта вернули Франции.

Всего этого не было бы, если бы французская общественность получила объективный отчет. Ведь я с самого начала хотел только убедиться в том, что это действительно целакант, и обеспечить его сохранность; я вовсе не думал объявлять его своей личной собственностью. Я всегда считал, что целакант должен быть достоянием ученых-специалистов всех наций. Для науки были необходимы новые экземпляры, и экспедиция намечалась мною именно для этого. Все экземпляры должны были принадлежать науке, а не мне лично, быть достоянием ученых не одной какой-нибудь страны, а всех государств.

Официальные лица меня не упрекали, но было естественно ожидать, что последствия кампании отзовутся в высших кругах. Поскольку я собирался вести научные исследования во французских водах, надо было запросить разрешение французского правительства, а люди, которым надлежало рассмотреть мой запрос, конечно же не могли не знать о настроении общественности. В то же время вряд ли можно было думать, что им известно истинное положение дел.

У меня не было прямых контактов во французских правительственных кругах, поэтому я еще 15 января 1953 года написал доктору Милло (он тогда был в Париже).

«Мне хочется выразить свою величайшую благодарность за помощь и содействие, оказанные нам властями Вашей страны через представителей в Южной Африке и должностных лиц на Коморских островах. Губернатор М. П. Кудер сделал все от него зависящее, чтобы наше, увы, слишком кратковременное пребывание на Паманзи было возможно более приятным, Как он сам, так и его подчиненные, понимая значение открытия, всячески нам помогали.

Как ученый я знаю, что Вы этому порадуетесь, и Вам особенно должно быть интересно, что открытие было сделано в водах, контролируемых Вашим правительством. Я хочу официально довести до Вашего сведения, что, хотя о целаканте стало известно благодаря нашим листовкам и неустанным разъяснениям, я просил капитана Э. Ханта передать следующий экземпляр, пойманный во французских водах (если рыбу доставят ему), французским властям. Правда, пойманный целакант оказался значительно более поврежденным, чем я думал, и для намечаемого всестороннего исследования необходим новый, более целый экземпляр, тем не менее я буду рад услышать, что следующий экземпляр окажется в Вашем распоряжении совершенно неповрежденным.