Старина четвероног

Надо что-то предпринимать, притом быстро. Раз П. Ж. нет на месте, нужно действовать самому. Мысленно я одного за другим перебирал членов кабинета министров. Я остановил свой выбор на министре экономики Эрике Луве. Причин было несколько. Незадолго до этого Южноафриканский совет научных и промышленных исследований перешел в его непосредственное подчинение, он знал о моей работе, я был лично с ним знаком. По опыту я убедился, что это отзывчивый, деятельный и знающий человек, быстро схватывающий суть дела. Да, он подходит лучше всего!

Не будет ли телефонная станция так любезна возможно быстрее найти министра Эрика Лува? Полчаса спустя телефонисты сообщили, что министр Лув отбыл с официальным визитом в США, и связаться с ним — дело сложное.

Из Америки Лув мне вообще не мог помочь… Начнем сначала. Донгес? Зауэр? Решено: Донгес. Не будет ли телефонная станция так любезна найти министра Донгеса и передать, что я хочу говорить с ним по срочному вопросу?

Немного погодя телефонисты доложили, что узнали, где Донгес, но так как он сейчас в поезде, идущем из Претории в Кейптаун, мне придется подождать. Через несколько часов он будет на месте, и нас соединят. Снова ожидание, и новое сообщение: Донгеса удалось поймать на кейптаунском вокзале, и он обещал через полчаса переговорить со мной из дому. Полчаса… Они показались мне годом. Наконец я говорю с Эбеном Донгесом, министром внутренних дел, который в бытность студентом славился своими способностями и был опаснейшим оппонентом в дискуссиях. Он сменил успешную и прибыльную карьеру юриста на политику и вскоре занял выдающееся место в парламенте, где даже наиболее едкие замечания и выпады, хоть бы и самого Смэтса, не могли поколебать его нерушимого спокойствия — ценнейшее достоинство в таком звании.

Я быстро изложил ему суть дела, и он так же быстро ее схватил, так как знал в главных чертах историю первого целаканта. Донгес сказал, что будь он в Претории и не будь сейчас рождество, он еще смог бы что-нибудь сделать. Теперь же, находясь в Кейптауне, откуда в эти дни почти невозможно с кем-либо связаться, он вряд ли сможет достаточно быстро предпринять действенные меры. Я не пробовал обратиться к премьер-министру? Я объяснил, почему не сделал этого. Он согласился и сказал, что, может быть, министр транспорта Пауль Зауэр в состоянии помочь. Он сейчас как будто находится в Претории. Почему не попробовать? Желаю успеха.

Итак, я снова там, откуда начал. Праздники! Рождество!.. Не будет ли телефонная станция так любезна найти для меня министра Пауля Зауэра? Он должен быть в Претории.

Опять я меряю шагами ограниченное пространство, мысленно в тысячный раз перебираю произошедшее. С мостика уходить нельзя, есть не хочется, даже чай, который мне принесли, не лезет в глотку. Телефон! Телефонисты докладывают, что ни в министерстве, ни дома у министра Зауэра никто не отвечает. Продолжать поиски? Конечно! Сделайте все, только найдите его. Взад-вперед, взад-вперед, голова работает так же интенсивно, как ноги. Зауэр!.. Солнце зашло, зажглись фонари, мне принесли еще чая. Наверно, я не один километр прошел по мостику. Было довольно поздно, когда телефонисты, наконец, разыскали министра Зауэра. Излагаю ему суть дела, он тут же решительно заявляет, что ничем не может помочь, не может санкционировать использование для этой цели гражданского самолета, к тому же свободных машин все равно нет. Почему не попробовать связаться с французской авиакомпанией? Очень возможно, что у них есть Коморская линия, а уж Мадагаскарская-то обязательно есть. Его же ведомство ничем мне помочь не может. Единственная надежда — на французов, Я не пробовал? Нет? Попытайтесь, желаю успеха.

Еще раз сначала. Заказываю номер французского консула в Дурбане — на всякий случай. Телефонная станция докладывает: к сожалению, никто не отвечает. И сейчас уже ничего не сделаешь, поздно. Я в тупике, озадаченный, растерянный; что делать дальше — не знаю.

Совершенно сбитый с толку, я пошел в каюту. Началась первая из многих беспокойных, бессонных ночей. Ворочаясь в постели, я видел целаканта в жаркой и влажной коморской атмосфере и Ханта, воротящего нос от интенсивного благоухания. А вдруг это вовсе и не целакант? То-то я окажусь в дураках со своими звонками министрам… Конечно, Хант достаточно опытен и осторожен, и моя жена не сомневается, что он в состоянии опознать целаканта, но ведь и лучшие знатоки ошибаются!

Полутораметровый целакант. Размеры — важный фактор. Меня, понятно, несколько утешало, что эта рыба такой же длины, как латимерия. Если бы Хант телеграфировал, что пойман пятнадцатисантиметровый целакант, было бы гораздо больше оснований сомневаться, но зато насколько все проще: достаточно, никому ничего не говоря, поместить рыбу в бутылку и отправить по почте, и мне не пришлось бы ломать голову.

…Я вздрогнул и проснулся; мне снился отвратительный запутанный кошмар про целаканта и Коморы, душу сжимал страх, что рыба сгниет, прежде чем я поспею туда. Но это, увы, и не сон, а горькая реальность…

В ту долгую ночь мой измученный, воспаленный мозг лихорадочно перебирал всех, кто бы мог помочь. В конце концов я остановил свой выбор на министре обороны.

Утро 25 декабря 1952 года (первый день рождества). Не будет ли телефонная станция так любезна попытаться найти министра обороны? Снова меряю шагами мостик… Накануне, поздно вечером, жена узнала, что на борту находится французский консул в Кейптауне, и спросила у него домашний телефон его дурбанского коллеги. Подождав, чтобы было не слишком рано, я попросил телефонную станцию связать меня с ним. Он оказался дома, я рассказал ему о случившемся и о своих трудностях, а также о том, что не знаю, как действовать. Он тоже не знал, что делать, однако заверил меня, что окажет любую посильную помощь. Приятно вспомнить, что все французские представители в ЮАС, к которым мы обращались, относились к нашим просьбам с величайшей предупредительностью и не жалели трудов, помогая нам.

Рождество: мир на земле и в человецех благоволение. Что же, может, это и верно, но кой черт дернул целаканта объявиться как раз перед рождеством? Рождество!.. Уж во всяком случае для меня праздника не будет.

Прождав бесконечно долго, я сам позвонил на станцию. Пока — ничего… Семь мучительных, невообразимо долгих часов этого рождественского дня я мерил шагами мостик.

Под вечер телефонная станция сообщила, что местонахождение министра Эрасмуса (министр обороны) установлено: он на своей ферме в Уайт-Ривер. Идеальное убежище! Ближайший телефон — за несколько километров и работает только в служебные часы. Подозреваю, что это говорилось специально для посторонних; трудно поверить, чтобы министр обороны был до такой степени отрезан от внешнего мира. Но ничего не поделаешь

Я снова очутился на линии старта. В этот момент почтамт сам предложил мне попробовать переговорить с каким-то важным начальником. Спасибо, не свяжете ли вы меня с ним? Я не знал о нем ничего, даже имя мне было незнакомо. В конце концов почтамт сообщил, что никак не может найти того начальника. Похоже, что это безнадежное предприятие: как-никак рождество, и дело идет к вечеру. Я поблагодарил их за беспокойство, телефонист предложил попробовать еще раз на следующее утро, я согласился. Рождество! Сумею ли я когда-либо снова радоваться этому празднику?..

декабря 1952 года.

На рассвете я совершил небольшую прогулку по берегу, потом занял свой пост на мостике и связался с почтамтом. Снова ожидание; наконец сообщение, что того начальника так и не удалось разыскать. Почтовый чиновник предложил еще какого-то высокопоставленного деятеля, фамилия которого ничего мне не говорила. Ожидание… неудача… начинай все сначала! Новое предложение: связаться с командующим одного из родов войск. Пожалуйста, соедините! С кем угодно, лишь бы был толк. На этот раз телефонисты быстро добились успеха, и вот уже откуда-то издалека доносится явно недоброжелательный голос сановного собеседника. Я представился и сразу начал рассказывать про ист-лондонского целаканта. Он прервал меня и нетерпеливо спросил, какое отношение имеет какая-то рыба к нему и к вооруженным силам Южной Африки. Я вежливо попросил проявить немного терпения — я объясню какое, но он снова в тех же выражениях прервал меня. Тогда я довольно резко сказал, что если он послушает, вместо того чтобы говорить, то все поймет. Следовало бы записать нашу беседу на ленту для потомства, она порой принимала очень оживленный характер. Я был вынужден спросить его: неужели он думает, что человек моего положения станет в такое время звонить человеку его положения по какому — нибудь легкомысленному поводу? Неужели он не понимает, что я говорю с ним по вопросу государственной важности!.