Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 46



A

В рубрике «Документальная проза» — «Дневники» (1965–1972) Джона Фаулза (1926–2005) с предисловием английского историка и киноведа Чарльза Дрейзина (1960) и в переводе Валерии Бернацкой. Дневники — по самой своей природе очень непростодушный жанр, но интонация этих записей вызывает доверие. Впечатляет и наблюдательность автора: «Как и у всех кинозвезд, в ней чувствуешь под наигранной сердечностью ледяное нутро. Я хочу сказать, что эта сердечность сродни ее косметике».

Иностранная литература, 2016 № 07, 08

Джон Фаулз

Вступление Чарльза Дрейзина

1965

1966

1967

1968

1969

1970

1971

1972

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

88

89

90

91

92

93

94

95

96

97



98

99

100

101

102

103

104

105

106

107

108

109

110

111

112

113

114

115

116

117

118

119

120

121

122

123

124

125

126

127

128

129

130

131

132

133

134

135

136

137

138

139

140

141

142

143

144

145

146

147

148

149

150

151

152

153

154

155

156

157

158

159

160

161

162

163

164

165

166

167

168

169

170

171

172

173

174

175

176

177

178

179

180

181

182

183

184

185

186

187

188

189

190

191

192

Джон Фаулз

Дневники (1965–1972)

Вступление Чарльза Дрейзина

Дневник, думается, самый популярный из всех литературных жанров. Многие из нас вели дневник в какие-то периоды нашей жизни, хотя и не собирались посвятить себя целиком литературной деятельности. Универсализм этого жанра, возможно, объясняет, почему он с трудом поддается определению — нельзя установить правила, которым следовали бы все, кто ведет дневник. Чтобы по достоинству оценить дневник, следует учитывать его обманчивую, иллюзорную природу, даже в том случае, когда он ведется с такой бесспорной честностью, какую демонстрирует Джон Фаулз в обоих дневниках — в этом и в предыдущем. Считается, что дневник дает возможность чистосердечно излить душу, но необязательное — от случая к случаю — обращение к нему автора требует от исследователя соблюдения множества условий и оговорок.

Взять хотя бы самую основную задачу дневника — фиксирование действительности. Но как относиться к временным пропускам? Означают ли они, что за это время не произошло ничего значительного или, напротив, жизнь автора была так наполнена событиями, что не давала возможности усесться за дневник? Нельзя знать наверняка, говорят ли эти пропуски о бьющей через край жизни или об отсутствии в ней ярких событий.

Цели у людей, ведущих дневники, очень разные. Дневник может сводиться к простому перечню событий, тогда он дает самое элементарное представление о действительности и предназначен только для глаз автора; однако, учитывая возможность будущего прочтения или публикации, дневник может стать средством самооправдания или самовозвеличивания — в его власти как открыть правду, так и спрятать ее.

Ни в коем случае нельзя предпочитать какую-то определенную форму — дневник может быть собранием необработанных записей или мемуаром, которому придали литературный лоск. Все зависит от характера первоначальных заметок и дальнейшей их обработки. Дневник, кажущийся простым и безыскусным, может быть лживым — по расчету или совершенно бессознательно, а тщательно отделанный документ, напротив, максимально приближен к истине.

Джон Фаулз назвал свое собрание дневниковых записей, часто очень противоречивых, «разрозненными заметками». Эти «разрозненные» записи неизбежно вобрали в себя колорит и дух времени: ведь Джон вел дневник на протяжении долгих лет и при самых разных обстоятельствах. Дневник служил ему практическим пособием, на страницах которого он оттачивал свое мастерство, здесь же он критически разбирал прочитанные книги, увиденные пьесы и фильмы, описывал свои путешествия, высказывал сокровенные мысли, делился наблюдениями страстного натуралиста. И все эти разнообразные функции выполнял дневник.

Многогранность — существенная черта его дневников. Важно и то, что Джон записывал непосредственные, спонтанные впечатления. Одно из величайших практических преимуществ любого дневника заключается в том, что вы не обязаны быть точным или справедливым. В этом своего рода плавильном котле есть место и прозрениям, и заблуждениям. Такая свобода способствует рождению не только тончайших наблюдений, но и совершенно абсурдных высказываний. Ценность дневника — и в том и в другом. Здесь рассудительность уживается с безрассудством, и подчас одно может переходить в другое.

На страницах дневника проступает много разных обликов, но главный из них — писатель Фаулз. В своих попытках увидеть сущность вещей он может часто выносить безжалостные, бескомпромиссные суждения, но делает это всегда искренне, не обходя критикой и себя. Любознательный и дотошный автор дневника никогда не оценивает вещи поверхностно, его не обманывает их внешний вид — он неустанно доискивается сути. Именно эта интеллектуальная жажда сделала Джона Фаулза одним из самых необычных романистов его поколения. Игнорируя устоявшиеся, общепризнанные истины, он искал новые формы выражения мысли и всегда оставался в первую очередь писателем, а не успешным автором.

Самые значительные писатели — те, кто лучше других познают смысл человеческого существования. На протяжении второго тома дневников Джон постоянно задается вопросом, насколько он состоялся как писатель в глазах современников, не забывая, однако, и об этой — высшей — цели. Чем меньше он ощущает себя «автором», тем больше истинное писательское начало заставляет его говорить о подлинных жизненных противоречиях. Голос, вдыхающий в дневник жизнь, принадлежит не столько крупному литературному деятелю, сколько человеку, поразительно лишенному тщеславия; этот человек, благодаря собственной уязвимости и подверженности ошибкам, способен сочувствовать неминуемым жизненным испытаниям других.

Второй том дневников продолжает рассказ, начатый в Оксфорде пятнадцать лет назад. Но поскольку дневник состоит из спонтанных, по необходимости выборочных наблюдений, он отличается от обычного повествования. Продолжая разговор, надо особо обратить внимание на любопытное явление, а именно на «дневниковое время»: оно может ускоряться или замедляться в зависимости от того, насколько писателя в этот период занимает его дневник. Когда писался первый том, дневник играл важную роль в развитии Джона, являясь чем-то вроде опытной лаборатории для замыслов и творческой активности. Эти решающие годы, за которые случилось превращение выпускника университета в известного писателя, протекали довольно неспешно и представлены весьма подробно. Во втором томе обращения к дневнику в течение многих лет случайные и необязательные. Так с 1977 по 1980 годы Джон вообще не ведет дневник. «Не знаю почему, но последние несколько недель я испытываю желание возобновить дневниковые записи», — пишет он, принимаясь за прежнее дело. Если Джон не способен ответить на этот вопрос, то мы — тем более, хотя задним числом можно, по крайней мере, задуматься о причинах возвращения к дневнику.