Любовь вхолостую

А время пролетело, и не успела Степанида опомниться, как окончила дочка школу. На выпускном вечере учителя наперебой хвалили прилежную ученицу. Аттестат со всеми отличными отметками был тому подтверждением. Все она успевала: и на ферме матери помочь, и дома за хозяйством следить, и уроки приготовить без напоминания. По ночам книжки о любви читала, а мечтала стать врачом.

— Может, на ветеринара выучишься и в родной колхоз вернешься? — спрашивал Ермолов, председатель сельсовета.

— И животных я люблю, но хотелось бы людей лечить. Помогать им справляться со своими болезнями, — улыбаясь, отвечала Валюша. — Для начала поступлю в медучилище, поработаю, а там и в институт попробую.

— Отчего же не сразу в институт? — удивился Ермолов.

— Да что вы! Там конкурс такой, что нам, деревенским, не прорваться.

— Здесь знания решают. Степанида, ты-то что молчишь? Уверенности девчонке не хватает явно. — Уставшая Стеша отмалчивалась. — Впрочем, вам решать, что я со своими советами? Удачи тебе, девочка, бог даст, все у тебя сложится хорошо.

— И я того же мнения. Спасибо за пожелания.

Бойко говорила девушка, а у самой внутри все переворачивалось, как только задумывалась о том, что придется одной жить в незнакомом городе. Никогда раньше не покидала она родных мест так надолго. Из села уезжала несколько раз на олимпиады по физике, химии, русскому языку. Ермолов выделял свою машину, и все ее впечатление от города ограничивалось видом из окна автомобиля, а потом — из аудитории, где проходили олимпиады. Все ей там казалось диковинным. По другим правилам живут там люди. Иной ритм, иные заботы. Валя не могла себе представить, что не нужно будет вставать в четыре утра, кормить скотину, перекусывать на скорую руку и идти с мамой на ферму. А потом в школу, отучиться, прибежать домой и, сделав уроки, готовить ужин, наносить воды. Господи, и не перечесть всего, что, бывало, приходилось сделать за день. Многие ее подружки росли, не зная такого тяжелого труда, хотя в деревне дети намного раньше считаются взрослыми и приучены к работе с малых лет. Просто у большинства были и мать, и отец, и деды с бабами, а у Валюшки — только мама. Прошло время, когда девочка тайком от всех плакала на сеновале. Сколько раз называли ее байстрючкой некоторые одноклассники, казалось, давно должна привыкнуть, а не получалось. Только слезы свои девочка скрывала больше всего от матери: нечего ей знать, что немного ее горестей и дочке досталось. Валюшка вытирала мокрые щеки, тяжело вздыхала и погружалась в какую-нибудь работу. Это лучшее средство от дурных мыслей и жалости к себе. Она привыкла к такой занятости, не считала, что слишком перетруждается. Всегда понимала, что должна изо всех сил помогать маме. Тем более, когда они остались одни. Как-то теперь управится она без нее? Дел не станет меньше, а еще одна пара рук уезжает. Мысли роились в голове девушки, не давали покоя. Когда настал день отъезда, Валя загрустила.

— Никуда я не поеду, — заявила она матери, помогавшей ей укладывать вещи в дорожную сумку. Степанида села, положила ладони на колени. Глаза беспокойно забегали по дощатому полу, словно искали что-то. — Что это я надумала? Оставить тебя здесь одну, а я буду королевной по городу ходить, за партой сидеть? Мне и так в деревне работа найдется, а врачей и без меня хватает.

Мать продолжала сидеть молча. Потом, словно очнулась, посмотрела на дочку и покачала головой. В ее поблекших серых глазах заблестели слезы, глубокие горькие морщины веером развернулись вокруг задрожавшего рта.

— Не нужно так говорить, девочка, — наконец тихо сказала она. — Мне тридцать шесть лет, а что я видела в этой жизни? Телевизор и тот некогда посмотреть, потому что голова вечно полна мыслей о недоделанной работе. Не хочу я для тебя такого. Выросла ты, слава богу, не бездельницей. В свои годочки многому успела научиться. Повидала и ферму, и поля бескрайние, хватит! Поступай на учебу и живи другой жизнью.

— Не будет мое сердце спокойно. Не смогу я сидеть на твоей шее. Стипендия маленькая, сама узнавала, с какими глазами буду брать у тебя деньги, когда ты за всю жизнь… — Валюша уронила голову матери на грудь и заплакала. Отчего вдруг полились они опять, соленые потоки? То ли от жалости к маме, всю свою недолгую жизнь трудившуюся, так и не познавшую мужской заботы, привыкшую рассчитывать только на себя? То ли от страха перед расставанием с той, которую любила бесконечно и не представляла, как может начаться день без ее усталого, но все равно улыбающегося лица? Валя плакала, а мать гладила ее шелковистые волосы, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать. И ей нелегко было на сердце, но будущее дочки важнее. Что поделаешь, наступает рано или поздно момент расставания. Степанида знала, что, несмотря на расстояние, дочка всегда будет с нею, в ее сердце. И только с нею будет она вести свои разговоры по вечерам, вернувшись с работы, хлопоча по хозяйству, укладываясь в холодную постель. Об этом думала и Валюша. Только матери доверит она свои сокровенные тайны, поделится наболевшим. Расскажет о первой любви. Не пройдет ведь она мимо. Словно отвечая на ее мысли, Степанида взяла лицо дочки в ладони и, вытирая слезы, сказала:

— Только помни, милая, сколько соблазнов ждет тебя. Ты доверчивая, к худому слову не приучена, дурных людей берегись. Особенно городских щеголей, которые, кроме блеска внешнего да сладких речей, ничего не имеют. Не обмануться бы тебе, доченька. Хоть жизнь долгая, а сердечная рана всю жизнь ноет. Не будет меня рядом, это точно ты приметила. Да только близость отца и матери все равно не помогла мне разобраться, что за человек был твой отец. Как так вышло, что обманулась я, утонула в зелени его глаз и позабыла обо всем, что матушка говорила.

— Какой он был, расскажи, — попросила Валюша.

Степанида посмотрела в широко раскрытые глаза дочери. Не девчушка уже перед нею, а все одно хочет услышать красивую сказку о своем отце. Будь по-твоему, милая, да и врать почти не придется.

— Он был очень красивым, умным, отличался от всех, кто ухаживал за мною раньше. Я боялась казаться простушкой, а потому все больше молчала, слушала его рассказы, а они у него не переводились. Мне казалось, что время просто мчится, когда мы вместе. Только встретимся, а уж домой пора. Помню, в то лето я впервые тайком выбралась через окно из дома ночью. Тряслась от страха, что отец увидит пустую кровать и крепко накажет. Но тяга к любимому делала меня безрассудной, — Степанида говорила, опустив глаза, перебирая складки длинной юбки. Ее щеки разгорелись, губы дрожали от волнения. Она вновь переживала свою первую, единственную любовь. Говорила, а сама будто каждой клеточкой истосковавшегося по ласке тела чувствовала прикосновения Сергея. Даже голос от волнения сел. Запнулась она и на полуслове замолчала.

— Какая же ты счастливая, мамочка, — вдруг сказала Валюша и прижалась к матери еще крепче. Неожиданная реакция дочки привела Степаниду в замешательство. — Ты ведь не хотела бы что-то изменить? Или я не права?

— Разве только то, чтобы он до сих пор был рядом. А в остальном ни о чем не жалею. Быстротечно было мое счастье, прикоснулось ко мне и упорхнуло, — спохватившись, поспешила она добавить. — Только тебе, доченька, следует быть осмотрительнее. Без любви нельзя, но и с нею надо осторожность проявлять. Не нужно душу, как гармошку, растягивать и всех допускать близко к сердцу. Мало кто этого достоин, а сразу не разберешься.

— Но ведь папа был достоин?

— Конечно. Знаешь, я до сих пор не верю, что он по собственной воле оборвал наши отношения. Что-то должно было произойти, чтобы он забыл все свои обещания, слова любви. Глаза его, когда мы прощались, были правдивыми. Грустными, но без лжи. Я до сих пор говорю себе именно так и тебе повторяю, что зла на Сергея не держу. Одного боюсь, что разлучила нас самая страшная, беспощадная из всех причин — смерть. Но пусть лучше будет жив и здоров Сергей Иванович Нестеров.

— Мама, а может такое случиться, что я встречу его в городе. Знаешь, как говорят про Горинск?