Страница 6 из 16
– Но, скорее всего, в это время года он в Ахене, – сказал священник. – Занимается строительством. Насколько я понимаю, каким-то необычайным проектом.
– Тогда, возможно, вы можете указать мне лучший путь туда, и как далеко нам придется добираться? – спросил я.
– А как же ваша лодка? Вы оставите ее?
Я догадался, что для священника маленькая лодчонка представляется значительной ценностью.
– Буду рад, если вы примете ее в дар как знак благодарности. Мне она больше не нужна, – великодушно проговорил я.
Священник взглянул на Озрика. Тот, скособочившись, стоял рядом.
– Если вы с вашим товарищем собираетесь идти дальше, вам понадобится разрешение моего аббата.
Он сказал несколько слов мальчишке. Несомненно, старик велел бежать на берег и позаботиться, чтобы лодку не унесло в море, поскольку парень бросился через дюны.
– Пойдемте со мной! – сказал старик. – Здесь неподалеку деревня, где вы сможете отдохнуть. Завтра пойдем в монастырь и встретимся с аббатом.
Мы отправились по тропинке, петлявшей среди заросших камышом кочек. Под ногами хлюпало, священник шел впереди, шлепая по лужам.
– Меня зовут Лотарь, – сказал он через плечо. – Вам повезло, что я был здесь, когда вы прибыли, а то никто бы вас не понял: здесь говорят только на местном диалекте. Деревня принадлежит моему монастырю, и она очень бедная. Люди живут рыболовством и подбирают то, что выбрасывает море.
По его тону я понял, что он все еще не убежден, что мы на самом деле потерпели кораблекрушение.
– Я не видел никакой рыбацкой бухты, – сказал я.
– Побережье слишком открыто для злых зимних штормов. Деревенские жители держат лодки в устье реки неподалеку, а в плохую погоду бросают невод во внутренние озерца. – Он больше не мог сдержать любопытства: – Где вы так хорошо научились латыни?
– Отец пригласил священника, чтобы учить меня.
Я не сказал, что это был беглый священник: церковь преследовала Бертвальда за кражу. С собой он приволок любовницу – дикого вида неряху с живописной копной жестких каштановых волос. Король, верный старым традициям, с удовольствием приютил изменника религии, в которой не видел никакого толку. Бертвальд оставался у нас почти десять лет, и ему нечего было делать, кроме как плодить детей и наставлять меня, своего единственного ученика. Он и Озрик оказали на меня наибольшее влияние, и я только теперь начинал понимать, каким хорошим учителем был священник. Кроме латыни он научил меня читать и писать, а также дал начальные знания по грамматике и логике. Когда напивался, он хвастал значительностью церкви, из которой ушел, и заявлял, что у нее имелась своя школа и библиотека из пятидесяти книг. Но под конец моего учителя погубили вольнодумные речи. Один из наших местных христиан выдал священника его бывшему епископу, и Бертвальд скрылся так же быстро, как и появился.
Мы добрались до рыбацкой деревни – кучки небольших хижин, крытых камышом. Повсюду виднелись сети. Они были свалены за дверьми, разложены на крышах, развешены на шестах для просушки и натянуты на удобной высоте, чтобы чинить. Все трудоспособные мужчины занимались починкой сетей. Неудивительно, что деревня провоняла рыбой.
Ужин состоял из черствого хлеба и тушеных моллюсков, а ночь мы провели в одной из хижин на тюфяках из старых сетей. К утру мы сами пропахли рыбой.
– Помоемся, добравшись до монастыря, – ободрил меня Лотарь.
Еще не рассвело, когда к нам присоединилась дюжина сельчан. В полумраке все они сгибались под тяжестью больших плетеных коробов на спине. Мне показалось, что их ноша слегка шуршит, словно внутри копошится что-то живое.
Наконец пришел серый хмурый рассвет без дуновения ветерка, и мы отправились вглубь суши. Местность постепенно повышалась, и сырые болота сменились сухими, заросшими кустарником пустошами. Из кустов с обеих сторон дороги вылетали стайки птиц, и от нас вприпрыжку убежал большой заяц, но потом остановился и смотрел, как наша колонна топает мимо. Это было дикое и пустынное место, мы не видели никаких признаков человеческого жилья. Через три часа ненадолго остановились, чтобы позавтракать жесткими полосками сушеной рыбы, запивая их тепловатой водой из кожаных бурдюков. Никто не разговаривал. Деревенские жители были молчаливы. Они сидели на земле, не снимая со спины коробов. Наконец, вскоре после полудня, мы вышли на открытое место и увидели несколько домов. Проводник ускорил шаги.
– Мы должны успеть к девятому часу,[1] – сказал он.
Я ожидал, что его аббатство будет чем-то значительным и впечатляющим, но это оказалась просто большая обнесенная стеной ферма.
Мы тяжело прошагали сквозь ворота и очутились в широком немощеном дворе, окруженном конюшнями, коровниками и сараями. Само аббатство составляло одну сторону двора и было не больше дома моего отца. Какой-то монах, направлявшийся ко входу, обернулся и поприветствовал нас. Лотарь махнул ему рукой, но наши молчаливые спутники, пришедшие с побережья, никак не отреагировали. Они направились к большому каменному корыту, установленному с краю двора. Мужчины останавливались там, нагибались, и один из них открывал крышку короба, откуда вытекала извивающаяся черно-коричневая масса. Через голову носильщика она шлепалась в корыто. В голове у меня вспыхнул образ корня лилии, утопившего моего брата, и я ощутил спазм в желудке. Деревенские жители несли партию живых угрей, большинство из которых достигали длины моих вытянутых в стороны рук. Угри извивались и завязывались в узлы, тщетно пытаясь вылезти из корыта на волю.
Избавившись от своей ноши, носильщики возвращались назад к воротам, желая до наступления ночи добраться домой.
– Как часто они носят сюда угрей? – спросил я священника.
– Каждый второй месяц. Они пускают их в пруды и держат там, пока не придет пора платить десятину. – Похоже, он был доволен собой. – Одно из Божьих чудес. Морская и речная рыба приходит и уходит со сменой времен года, но угри у нас есть всегда. Постоянный урожай.
Из главного входа в аббатство вышла фигура в удивительном наряде и устремилась через двор посмотреть на кишащую в корыте массу. Низенький, лысеющий, кругленький человечек был в розовой рубахе из тонкой шерсти, темно-синих рейтузах и оранжевых подвязках крест-накрест. На его модных туфлях желтые длинные острые носки задирались вверх, а на шее виднелась дорогая с виду золотая цепь.
– Это аббат Вало. Вы должны объясниться с ним, – сказал проводник.
Я заметил на золотой цепи аббата украшенный драгоценными камнями христианский крест.
– Ты хорошо поработал, Лотарь, – проговорил настоятель, энергично потирая руки, и распятие подскакивало у него на пузе. – Здесь хватит, чтобы выполнить наше обязательство.
Аббат Вало напоминал мне подвижную надутую птицу с ярким оперением, и это впечатление усилилось, когда его глаза-бусинки уставились на меня.
– Он сошел на берег около нашей деревни и говорит, что направляется к королевскому двору, – объяснил Лотарь.
– Меня зовут Зигвульф, – вмешался я. – Я направляюсь ко франкскому двору по поручению Оффы, короля Мерсии.
Я не видел нужды упоминать про Озрика. Было ясно, что он меня сопровождает, несмотря на свой потрепанный вид.
– Этому есть доказательства? – спросил аббат.
Я достал письмо, которым снабдил меня королевский писец. Склонность аббата к яркой одежде вводила в заблуждение. За красочной внешностью скрывался острый ум. Он быстро просмотрел документ и вернул мне.
– Мне знакома подпись короля Оффы. – Он сделал полшага назад, но я успел уловить дуновение его благовоний. – Лотарь проследит, чтобы после посещения лаватория вас разместили в гостевом доме, – и прежде чем я успел извиниться за свой запах, аббат добавил: – Если вы не спешите в Ахен, можете составить компанию моим угрям. Они отправляются утром. – С этими словами он повернулся на каблуках и удалился.
– Замечательный человек, – проговорил наш проводник, глядя вслед своему начальнику.
1
Девятый час – церковное богослужение суточного круга, совершается в три часа дня. (Здесь и далее прим. перев.)