Страница 73 из 89
— Лет под пятьдесят… — пояснил помполит. — Крепкий такой мужчина… Да вот он!
Все остолбенело уставились на стоящего в дверях Филимонова.
— Где вы были, черт вас дери! — крикнул на него капитан.
Филимонов стоял бледный, на лбу капельки пота.
— В гальюне, прошу прощения… Третий день ничего не ем, один чай… Скрутило, сил нет…
— Тьфу!
Капитан бросил на Звонарева испепеляющий взгляд и вышел из каюты.
В третьем часу ночи вынырнули из темноты ходовые огни болгарского судна. Зину приняли на борт, отнесли в лазарет. «Грибоедов» лег на прежний курс и, выжимая силы из машины, принялся наверстывать упущенное. Большинство пассажиров спокойно спали в своих каютах.
Около лазарета толпились члены команды.
— Товарищи, всем спать! — приказал капитан, проталкиваясь со Звонаревым к двери лазарета.
— Мы подождем, — ответил за всех пекарь Михайлов. — Иван Афанасьевич, скажите, что там с Зиной-то? Доктор молчит, как воды в рот набрал.
— Спать, спать! — буркнул капитан.
Звонарев, поймав на себе несколько любопытных взглядов, шагнул за порог лазарета.
Металась сестра со шприцами, камфарой, грелками. Через несколько минут вышел доктор.
— Думаю, вне опасности. Спит, — доложил он.
— Доктор, а нельзя ее разбудить на минутку? — неуверенно поинтересовался Звонарев.
— Да вы что? Если бы и можно было, она все равно ничего не поймет. Это не сон, а полубред, собственно. Что вы хотите, организм исчерпал все ресурсы в борьбе за жизнь. Ее еще долго придется отхаживать…
— Нам надо задать всего один вопрос, — робко вставил капитан, который за дверью лазарета утратил свою командирскую осанку.
— Мы с Таней будем дежурить всю ночь. Проснется, доложу…
— Есть. — Капитан встал.
— Доктор, — Звонарев понизил голос, — вы не заметили следов борьбы на теле?
— Я знал, что вы это спросите. На левом бедре и на части спины большое красное пятно — это от удара об воду… Далее, на лице, вот тут на скуле, — он тронул указательным пальцем свое лицо, — очень нечеткий продолговатый синяк, возможно от пальцев, знаете, когда вот так зажимают рот ладонью…
Марине Киселевой, подруге радиста, было тридцать с хвостиком и пребывала она в полном расцвете спокойной женской красоты. Она это знала, держалась легко, уверенно, закинув одна на другую сильные ноги вызывающей белизны. Синие глаза, высокие полукружья бровей, гладкие светлые волосы на прямой пробор. Звонарев про себя отметил, что неплохо устроился здесь его старый школьный товарищ.
— Не убивала я Зинку, Иван Афанасьевич, — говорила Марина ровным, скучающим голосом. — Нам с ней делить нечего…
— Ох, Марина, язык у тебя… — покачал головой помполит.
Капитан невольно улыбнулся:
— Ты лучше скажи, что ночью в душевой делала?
Марина вздохнула:
— Шагу не дадут ступить… Блузку стирала. Вот эту! — Она кивнула на свою полупрозрачную, расшитую кружевами блузку. — Как знала, что к себе вызовете.
— К-хе, — кашлянул в ладонь помполит.
— Синтетика, — добавила Марина. — Сохнет мгновенно.
Капитан вынул из ящика стола чистую наволочку, протянул Марине:
— А это что?
— А это наволочка, товарищ капитан, — усмехнулась Марина. — Я сначала блузку постирала, а потом наволочку.
— Чья она?
— Сашкина.
— Какого Сашки?
— Ива-ан Афанасьевич? — Марина поморщилась. — Что вы как маленький, ей-богу! Саша сегодня палец о стекло порезал, вот две капли на подушку и упали. Я говорю, давай замою, а то потом не отстираешь.
— При тебе это было?
— Что?
— Палец он при тебе порезал?
— Да. Стекло у него в шкафчике на стене разбито, он и обдирается об него все время…
— Ты это честно, Марина?
— Побожиться, что ли? Библии у вас нет, давайте на лоции поклянусь.
— Иди уж, — махнул на нее рукой капитан.
— Надо вызвать радиста, — сказал капитан, когда Марина вышла. — Пусть палец покажет…
— Зачем?
— Вдруг это от укуса… Помните, доктор говорил?.. — Он зажал себе рот ладонью, так что на щеке остались белые пятна от пальцев.
— А с Клячко вы что намерены делать?
Капитан насупился:
— Не понимаю, почему вы отвергаете этот вариант?
— Не знаю, — сказал Звонарев. — Вернее, не в силах пока объяснить. Но я бы его отпустил. Если хотите, примите это, как мою просьбу…
— Хорошо, я распоряжусь, чтобы сняли охрану. Учтите — на вашу ответственность!..
— Согласен. — Звонарев встал. — Если можно, вы радиста без меня допросите. Я сейчас… Надо прояснить один момент… Скажите, в какой каюте директор ресторана живет? И как его фамилия?
— Файт. Зачем он вам?
— Надо бы поговорить. Он последний, кто видел Клячко и Шуранову.
— Так ведь не он видел.
— А кто?
— Лыткин, заведующий производством. Лыткин сказал Файту, а он мне…
— Лы-ыткин? — растерянно повторил Звонарев. — Это же меняет все дело…
Капитан повернулся к помполиту.
— Еще один…
— Нет-нет, это я так… — сказал Звонарев и пошел к двери.
Капитан остановил его.
— Клячко-то выпускать?
— Выпускайте! — почти весело ответил Звонарев.
Он прошел на корму, остановился перед темной дверью ночного бара. Постучал по стеклу, так обычно стучат свои люди — точка, тире…
Сквозь стекло приблизилась размытая тень, щелкнула задвижка, морщинистое лицо бармена удивленно уставилось на Звонарева.
— Закрыто, — произнес он.
— Я знаю, — сказал Звонарев. — Поэтому и пришел.
В баре было темно, только свет из подсобки падал на полированную стойку, где ворохом лежали деньги — выручка за день. Звонарев сел на высокий стул, бармен зашел за стойку и выжидательно смотрел на Звонарева. Лицо его было в тени, в то время как Звонареву свет из подсобки бил в глаза. Бармен повернулся, зажег у себя за спиной еще один светильник.
— Прошу прощения за вторжение, — мягко сказал Звонарев. — Документы вам показать или не надо?
— Не надо.
Звонарев кивнул на блестящий «Экспресс».
— Машина уже не работает?
— Могу сделать чашку растворимого кофе. Если хотите, рюмку коньяку?
— Не откажусь.
Бармен налил себе и Звонареву по рюмке, подвинул к нему пачку сигарет.
— Память у вас хорошая, Казбек Артамонович?
— Смотря на что, — проговорил он с небольшим кавказским акцентом.
— На лица, скажем.
— Не знаю. Сколько вы кофе выпили за день могу сказать точно.
— Сколько же?
— Шесть чашек.
— Да ну? — искренне удивился Звонарев.
— Доллар и двадцать центов…
— Во сколько подходили к Стамбулу, помните!
— Около четырех…
— Тогда у меня к вам несколько вопросов. Первый: сможете восстановить в памяти всех, кто заходил в бар с трех до четырех?
— По порядку?
— Да.
В каюте Клячко был полный бедлам. Матрац с постелью валялся на полу, кругом опилки от пробитой в двери дыры-глазка, сам Клячко, поминутно одергивая сползающие штаны, прилаживал койку к стене.
— Скажите, как Шуранова? — опасливо покосился он на Звонарева.
— Без сознания.
Клячко сгорбился.
— Значит, вы еще вправе подозревать меня. Но ведь она же очнется? И тогда все выяснится? — Он с надеждой посмотрел на Звонарева.
— Будем надеяться, — брезгливо сказал Звонарев.
Он осмотрелся, куда бы сесть. В каюте не было даже табуретки.
— Вы не представляете, как мне стыдно и тяжело…
— Не представляю, — согласился Звонарев. — И не верю, честно говоря. Вам тяжело от того, что не доказана ваша непричастность к преступлению. Но если это выяснится, вам сразу станет легко и свободно. Вас и здоровье Шурановой интересует постольку, поскольку…
Клячко закрыл лицо руками и тихо заплакал.
— Поговорим лучше о другом. Кто-нибудь встретился вам по дороге, когда вы шли с Шурановой к помполиту?
— Не знаю, — простонал Клячко. — Ничего я теперь не знаю.
— Соберитесь! — прикрикнул на него Звонарев. — И потрудитесь вспомнить! Это гораздо важнее ваших ковыряний в самом себе…