Страница 8 из 272
Альвар не сводил с Ника тяжёлого взгляда исподлобья, к которому тот начал понемногу привыкать. Ведь было бы как-то не правильно, если бы куратор побаивался своего агента, пусть даже тот и кровопийца семисот семидесяти лет.
Более суток им предстояло ехать из Барселоны в Рим. Ник Пэлем не стал теряться и решил расспросить альвара насчёт его римских планов:
— И всё-таки, сеньор Мурсиа, почему вы согласились? Просто мой начальник уверял меня, что вы бы ни за что не стали работать на Фортвудс, и всё же…
— Ваш начальник не эксперт в области чужих мотивов, — был ему холодный ответ испанца.
— Может быть… наверное, — замялся Ник. — Так каковы ваши мотивы?
— Я монах, мистер Пэлем, уже 755 лет все мои помыслы лишь о Боге, а действия во служение ему.
На столь краткий и ёмкий ответ крыть было нечем. Ник, буквально кожей ощущал тяжесть взгляда монаха, потому для Пэлема Мурсиа слабо ассоциировался с добром и святостью. Ник попробовал зайти с другой стороны:
— А при чём здесь гипогеянцы? Каким образом они помешают вам служить?
— Христианину ничто не может помешать в единении с Богом, кроме его собственных грехов и страстей.
И с этим тоже не поспоришь.
— Значит, — Ник попытался в третий раз докопаться до истины, — вы бескорыстно согласились на моё предложение?
— Вы же не предлагали мне денег, так что, очевидно, да.
— Конечно, Фортвудс будет вам платить ежемесячное пособие, — поспешил заверить его Ник, — небольшое, но регулярное. А когда вы устроитесь на постоянную работу в Ватикан, думаю, финансовых проблем у вас не будет.
— Деньги меня мало интересуют, — холодно ответил отец Матео.
— Правда? — с лёгкой ноткой недоверия произнёс Ник.
— Обет нестяжательства, мистер Пэлем.
— Ну да, — закивал тот, — конечно. А какие ещё обеты дают монахи?
Матео Мурсиа, видимо, такому вопросу даже не удивился и тут же ответил, не сводя с собеседника немигающих черных глаз, словно гипнотизировал его.
— Обет целомудрия и обет послушания. Иезуиты дают ещё и обет послушания папе. Но я не иезуит.
— Помню. Вы говорили, что недолюбливаете их. А почему?
— Ещё сто лет назад их не любила вся прогрессивная общественность Европы, не только я.
— Так почему?
— В былые годы говорили, что иезуиты убивали королей, посредством интриг и подкупа назначали министров, шпионили за всем и каждым, и учредили масонские ложи, чтобы поработить мир.
— Вот это да, — только и смог произнесли Ник.
— Разумеется, всё это фантазии, — тут же произнёс священник. — После революции в среде французских антиклерикалов их возникало немало. Сначала заговор иезуитов, потом евреев, потом масонов — и всё по одному сценарию. Так что если когда-нибудь услышите, что иезуиты управляют жизнью целых государств, не верьте, Церкви тяжело даже мечтать о таком.
Обдумав услышанное, Ник возразил:
— Но не на пустом же месте берутся всякие сплетни. Вот вы тоже недолюбливаете иезуитов, значит, есть за что.
Немного помолчав и посверлив Пэлема тяжелым взглядом, Мурсиа всё же ответил:
— Мое мнение об иезуитах сложилось ещё в пору, когда я познакомился с основателем их ордена Игнатием Лойолой, ныне святым Игнатием.
— Правда? — по-детски наивно удивился Ник, — а расскажите.
И Мурсиа поведал:
— Когда Лойола учился в университете Алькалы, по моему письменному заключению инквизитор приговорил его к сорока двум дням тюрьмы и покаянию.
Ник пораженно захлопал глазами. Видимо, эта его реакция весьма позабавила Мурсиа, ибо на лице альвара появилась лёгкая тень улыбки.
— Так вы его засудили? А как же так? А за что?
— За то, что проповедовал среди горожан, не имея священнического сана.
— И за это тогда давали сорок два дня тюрьмы? — Ник невольно поёжился, представив в красках все прелести казематов испанской Инквизиции. Ещё больше ему стало не по себе от понимания, что современник тех людоедских времен сидит напротив и как-то хищно на него смотрит.
— Как вы считаете, мистер Пэлем, что будет, если студент, окончивший лишь один курс обучения в медицинском институте, возьмётся делать сложную хирургическую операцию? Чем она, по-вашему, кончится?
Ник неуверенно ответил:
— Нормальный студент бы побоялся лезть во внутренности пациента, если он не знает толком, что с ними делать.
— А если он ничего не боится и искренне верит, что знает всё и даже больше своих наставников?
— Если не случится чуда, он просто-напросто зарежет человека.
— Вот именно, мистер Пэлем. Так почему же вы считаете, что людские души менее хрупки, нежели тела?
И Ник призадумался. Он не был особо подкован в вопросах веры, чтобы устроить диспут на равных. Да даже если бы и был, с семисот семидесятилетним альваром этого бы и так не получилось. Однако Ник тут же вспомнил о своей тётушке Джесс Сессил, обладающей отменным здоровьем, но всё время расстраивающейся по всяким пустякам. «Оно нарушило мое душевное равновесие» — постоянно говорила тётя Джесс, когда на неё наваливалась чёрная меланхолия. А случалось это по нескольку раз в месяц. Тут-то невольно задумаешься, что легче вылечить — депрессию или аппендицит. Последний хотя бы можно вырезать, а депрессию из головы не вынешь.
— То есть, формально Игнатий Лойола был еретиком? — решил уточнить Ник. — А как же тогда он стал святым?
— А вы верите, что действительно стал? — задал ему встречный вопрос отец Матео.
Ник даже растерялся, не зная, что и ответить монаху. Из них двоих только Мурсиа был католиком.
— А вы, значит, не верите? — чуть ли не с укором вопросил Ник.
— Я уже давно не молод, мистер Пэлем, вся моя жизнь наполнена верой, но верой в Единого Бога, а не в Лойолу. А ещё я знаю, что собой представляет созданная им чёрная гвардия Ватикана и для чего она была создана.
— И для чего же?
— Для такой обыденной вещи как политика, мистер Пэлем. Тогда шел 1540 год, самый разгар Реформации, а орден иезуитов стал для папы инструментом теологической борьбы с ересью протестантизма. С тех пор прошло уже 427 лет и сейчас в мире живет около семисот миллионов человек, кто называет себя протестантами. Так что судите сами, насколько успешно иезуиты отрабатывали свой хлеб. Хотя, как христианин я не вправе никого осуждать.
— Как же вы тогда работали в Инквизиции? — решил поймать его на слове Ник.
— Я был всего лишь квалификатором, а не инквизитором.
— И что это значит?
— Выражаясь современным языком, я был экспертом в области права, а не прокурором, и, тем более, не был судьей.
— И скольких после вашего экспертного заключения отправили на костер? — Ник тут же пожалел, что спросил это, ибо вслух вопрос прозвучал очень грубо.
— За десять лет службы только одного, — без тени обиды ответил Мурсиа.
— Всего?
— Вам мало? — поддел он Ника.
— Да нет, — растеряно произнёс тот, — просто думал, что вы скажете про пятьдесят или сто человек.
— Стольких заподозренных в ереси я опрашивал в год.
— И что с ними было потом, после вас?
— Они каялись и отрекались от ереси.
— А потом?
— Потом возвращались домой и жили как раньше. Вам дико это слышать, мистер Пэлем, или вы думаете, я вас обманываю?
— Нет, что вы, — поспешил заверить его Ник, — просто это не совсем то, что мне приходилось читать и слышать об Инквизиции.
— Разумеется не то. История, знаете ли, делится на подлинную и ту, что описана в учебниках. А та, что описана в учебниках, расщепляется на множество других историй, на любой вкус, так сказать.
— То есть, всё было не так как в книгах, — заключил Ник.
— Видимо, вы ожидали услышать от меня что-то об охоте на ведьм…
— Если честно, да.
— Тогда спешу вас разочаровать. На ведьм охотились протестанты, а не католики. Особенно в вашей старой доброй Англии. Это у вас несчастных женщин сдавали властям за вознаграждение, а после вешали или топили.
Тут Пэлем не мог не заступиться за честь страны.