Страница 8 из 38
— Что ж это? — спросила она в недоумении. — Я думала видеть одну планету, а вижу целое море очень странных, крупных, красивых звезд, но — больше ничего.
— Это потому, что я вам сначала показал атмосферу, небосклон той дальней планеты, которую вы сейчас увидите самоё в подробности, если вам надоело ее небо… Позвольте на одну минуту.
И, став на ее место, он направил несколько вправо трубу.
— Вот, не угодно ли теперь полюбоваться.
Он отступил, и Майя снова заняла свое место. На этот раз пред ней была лишь часть, как показалось ей, неведомой земли, освещенной радужной атмосферой. Земля плавала в ней, как бы окутанная прозрачными волнами эфира, постепенно менявшими, переливаясь, все цвета. Но окраски эти так были нежны, что не мешали разглядеть сквозь них очертания местности, гор, гигантской растительности и светлых пятен, — озер или целых морей. Не было видно движения, но виднелись места, похожие на муравейники, а иные и на правильные клетки, весьма схожие с постройками, с городскими кварталами.
Майя рассказывала обо всем, что видела, по мере того, как оно поражало ее.
VIII
— Неужели все эти линии, правильные четыреугольники, образованы зданиями? городскими улицами? — спрашивала она. — Неужели та далекая жизнь подобна нашей, и звезда эта обитаема и населена такими же людьми, как мы?
— Очень вероятно! — отвечал де Велиар. — Если и не совсем такими, то все же, приблизительно, нам подобными… Недаром же сотворены все эти миры!.. Большинство, если не все, обитаемы, и жители их, верно, как и мы, воображают себя царями мироздания, для которых создано все… Я покажу вам, если хотите, потухшую планету рядом с этой землей, ее луну, быть может… Вы тогда увидите, какая разница между нею и этой красавицей, полною сил.
— А нельзя ли прежде еще усилить действие вашего увеличителя, барон? — попросила девушка. — Еще немножко, и я бы разглядела постройки, быть может, людей!
— Еще бы немножко — и стекла телескопа вашего батюшки разлетелись бы вдребезги! — смеясь, возразил барон. — Нет, еще усилить действие моей машинки невозможно. Да знаете ли вы, насколько увеличена сила стекол в телескопе?.. Я вам сейчас покажу это!
И барон, не говоря ни слова, отнял проволоку от стекла.
— Что это? — вскричала Майя. — Зачем вы передвинули трубу?
— Я и не думал.
— Да как же?.. Где же?.. Смотрите! Видна только обыкновенная звезда и больше ничего!
— Ну, разумеется. Это и есть планета, которою вы сейчас любовались… Она ведь одна из самых отдаленных… Не помню даже, как ее называют астрономы.
— Что вы хотите сказать?
— То, что говорю. В телескопе она видна такой, какою вы ее видите теперь: блестящей, несколько увеличенной звездой, — вот и все. А приложите к краю стекла мою проволоку, — как я это делаю в настоящую секунду, — и блестящая звезда приблизится настолько, что вам видно очень незначительное пространство на ее поверхности… Видите?
— Вижу. Это изумительно!
— Неужели действие так сильно? — удивился профессор. — Ты совсем монополизировала телескоп, Майя! Дай хоть взглянуть.
— Посмотри, пaпà! Посмотри! Это просто волшебство. Барон, пожалуйста, покажите ему планету, как мне, а потом окружающее ее небо.
И Майя отступила, дав место отцу. Но в это время барон незаметно разъединил проволоку.
— Ну, пaпà! Что ты видишь? Не правда ли, восхитительно?.. Непонятно!
— Гм, да! Да… Очень большая звезда! — пробормотал разочарованный профессор.
— Как: очень большая звезда?! Целый мир! Другой земной шар, во сто раз лучше нашего. Какие цвета! Какое освещение!
Добродушный смех де Велиара привлек внимание молодой девушки.
— Что это? Барон! Да вы сняли проволоку? Вы разъединили… Ну, можно ли?.. Скорей наденьте!
И Майя, забывшись, бросилась вперед, чтоб выхватить из рук барона магическую проволоку, но в ту же секунду ее словно ослепила молния. Она приросла к месту, ничего не видя, не слыша и не в состоянии будучи пошевелить пальцем.
Состояние это продолжалось несколько секунд, но барон успел заметить свое вторичное фиаско и, не подавая в том ни малейшего вида, уже приблизил сам проволоку к стеклу и позволял профессору изумляться представшим ему зрелищем и восторгаться волшебной силой «увеличителя» на все лады.
И странно! Сильно должно было быть влияние средств барона де Велиара, когда и после этого, вторичного предупреждения ее друга о положительной опасности ее сообщений с ним, — Майя все же не удалилась, а весь вечер провела возле него, увлеченная диковинными зрелищами, представленными им в ту дивную ночь на поверхности звезд и полной луны, вскоре царственно всплывшей на безоблачное небо.
Поздно, после полуночи, разошлись хозяева и гость. Майя шла в свою комнату очарованная, словно бы опьяненная даже… По крайней мере, она совершенно не сознавала действительности. Не помнила, как ее раздела горничная, как она опустила в комнате ее все занавесы и шторы, затемнила лампадку и вышла, пожелав ей спокойной ночи. Она этого ничего не помнила; даже не слышала жалобных взвизгов запертой Газели, о которой впервые позабыла. Как сноп, упала она в подушки и в ту же минуту заснула.
«Что это нынче с барышней? — недоумевала горничная. — Будто нездорова, что ли? И про Газельку-то не спросила. Надо будет выпустить ее, сердечную, на ночь. Пусть пробежится, а то ишь ее, как в чулане заливается!»
И горничная вышла и заперла за собою осторожно двери. Все в доме уже было тихо и темно.
Без грез и без видений, на этот раз, тяжелым сном почивала Майя. Долго ль спала она? Она не могла бы сказать. Она не открывала еще тяжело сомкнутых глаз, когда в ней пробудилось сознание, что ей необходимо проснуться.
«Что же, разве уж день?.. Надо вставать?.. — бессознательно задавала она себе вопросы. — Но отчего я не могу?.. Как трудно дышать!.. Как тяжело… Ох!» — громко простонала она, разметавшись, но не в силах ни подняться, ни даже поднять век.
Словно в ответ ей, в ночной тиши раздался тоскливый, протяжный вой.
Что-то налегло тяжким гнетом на грудь спящей. Какой-то невыносимо яркий свет резал ей глаза. Сердце сильно, учащенно билось, и какая-то истома, какой-то страх, вместе и боязнь, и сладкое томление захватывали дух, мутили сознание… Ее укутало, казалось ей, огненное облако и куда-то, к чему-то влекло… Влекло неотразимо!
И среди всех этих чувств, наперекор им, всплывало сознание, что надо, надо проснуться! Хоть умереть, но открыть глаза!
И сила этого сознания восторжествовала. Майя подняла веки.
Теперь она видела, но сообразить ничего не могла и не могла двинуть ни одним членом. Она была убеждена, что лежит на своей кровати, но… почему ей так тяжко? так страшно холодно? Куда ее тянет?
Тоскливый, за душу хватающий вой окончательно пробудил ее.
Что это?.. Кто так открыл занавес?.. Полный месяц глядел в окно своим искривленным, страдальческим ликом и ярко освещал белую и бледную Майю, в одном белье стоявшую среди комнаты, пред дверями, широко отворенными в длинный, темный коридор. На дальнем конце этого коридора находились нежилые комнаты для гостей, и туда именно влекла и тянула Майю какая-то неотразимая сила.
Нет, нет! Она туда не пойдет! Там — опасность!.. Там — смерть!
С нечеловеческим усилием, вся обливаясь холодным потом ужаса, Майя рванулась прочь от черных дверей и тут только осознала, что она совсем не в своей комнате, а внизу — в пустой гостиной.
«Что со мной?.. Как я здесь?.. Куда я шла?» — вихрем проносились вопросы в воспаленном мозгу Майи.
Она чувствовала, что ее охватывает дурнота, но сознание, что она пропала, если упадет в обморок, поддерживало в ней борьбу. Без сил опустилась она в кресла.
В ту же минуту противоположная стеклянная дверь в сад со звоном стремительно отворилась и, как бешеная, с визгом и пронзительным лаем, в нее ворвалась Газель, все опрокидывая на пути. Задетый ею столик со множеством фарфоровых и стеклянных безделушек упал и перебудил весь дом.