Страница 9 из 11
Глэй прислонился к стене, изучающе глядя на брата мрачными глазами: «Тут не о чем говорить. Так или иначе, я продал остров Люту Касагейву».
«Что было не только большой ошибкой, но и незаконно. Я собираюсь расторгнуть договор».
«Даже так. И как ты это сделаешь?»
«Очень просто. Мы вернем покупателю деньги и попросим его съехать».
«Все очень просто — если у тебя есть двенадцать тысяч озолей».
«У меня их нет — они у тебя».
Глэй медленно покачал головой: «Они у меня были. Их больше нет».
«Куда делись деньги?»
«Я их отдал».
«Кому?»
«Человеку по имени Джуниус Фарфан. Я передал ему деньги, он их взял. Я не могу забрать их обратно».
«Думаю, нам следует поехать и встретиться с господином Фарфаном сию же минуту».
Глэй снова покачал головой: «Не жалей о деньгах. Ты получил свою долю — ты сквайр Рэйбендерийский. Я распорядился моей долей, Амбальским островом — так, как считал нужным».
«Ни о каком дележе нет речи! — взвился Глиннес. — Рэйбендери принадлежит нам обоим. Здесь наш дом, здесь мы родились и выросли».
«Для такой точки зрения, несомненно, есть веские основания, — ответил Глэй. — Я предпочитаю смотреть на вещи по-другому. Как я уже сказал, наступают большие перемены».
Глиннес откинулся на спинку кресла, неспособный найти слова, чтобы выразить возмущение.
«Оставь все как есть, — устало произнес Глэй. — Мне достался Амбаль, тебе — Рэйбендери. В конце концов это только справедливо. Теперь я уеду — можешь радоваться своим владениям, сколько угодно».
Глиннес хотел яростно возразить, но слова застревали в горле. Ему удалось выдавить: «Делай, что хочешь. Надеюсь, ты передумаешь».
Глэй ответил загадочной улыбкой, что, по мнению Глиннеса, означало неспособность найти ответ.
«Еще один момент, — вспомнил Глиннес. — Как насчет треваньев на нашем лугу?»
«Это Дроссеты — я с ними странствовал. Ты возражаешь?»
«Они твои друзья, не мои. Если ты настаиваешь на переезде, почему бы тебе не взять их с собой?»
«Я еще не знаю, куда податься, — сказал Глэй. — Они тебе не нравятся? Пойди и скажи им, чтобы уехали. Ты у нас сквайр, тебе и распоряжаться».
Вмешалась Маруча, сидевшая в кресле поодаль: «Он еще не сквайр, пока неизвестно, что случилось с Шайрой!»
«Шайра умер», — откликнулся Глэй.
«И все равно Глиннес не имеет права возвращаться домой и сразу же создавать трудности. Помяни мое слово, он такой же упрямец, как Шайра, и такой же невежа, как его отец».
Глиннес возразил: «Я не создавал никаких трудностей. Трудности создали вы. Теперь придется где-то доставать двенадцать тысяч озолей, чтобы сохранить Амбаль, и выдворять банду треваньев, пока они не позвали в гости весь табор. Мне еще повезло, что вы не пустили на ветер старый дом прежде, чем я вернулся».
Глэй с каменным лицом налил себе кружку яблочного вина. Всем своим видом он показывал, что скучная перепалка ему надоела... Со стороны луга донесся громкий стонущий треск, завершившийся оглушительным шумом и сотрясением почвы. Глиннес подбежал к концу веранды, чтобы посмотреть, в чем дело. Он обернулся к Глэю: «Полюбуйся — твои приятели срубили старейший из наших барханных орехов!»
«Из твоих барханных орехов», — подчеркнул Глэй, слегка улыбнувшись.
«И ты не потребуешь, чтобы они убрались?»
«Меня они не послушают. Я им обязан за кое-какие услуги».
«У них есть человеческие имена?»
«Гетмана зовут Ванг Дроссет. Его женщина — Тинго. Сыновья — Ашмор и Харвинг. Дочь — Дюиссана. Старуха — Иммифальда».
Нагнувшись к чемодану, Глиннес вынул пистолет и опустил его в карман. Глэй наблюдал за происходящим, сардонически опустив уголки губ, потом что-то пробормотал Маруче на ухо.
Глиннес решительно направился по лугу к опушке леса. Приятно-бледный послеполуденный свет, казалось, делал ближние цвета яснее и ярче, наполняя дали переливчатым сиянием. В груди Глиннеса теснились не находившие выхода чувства: скорбь, сожаление о старом добром времени и, несмотря на попытки подавить ее, жгучая обида на Глэя.
Он приблизился к стоянке треваньев. Шесть пар внимательных глаз следили за каждым его шагом, оценивая каждую деталь его внешности. На площадке перед палатками было не слишком чисто, хотя, с другой стороны, и не слишком грязно — Глиннесу приходилось видеть более нечистоплотных дикарей. Горели два костра. Над одним подросток поворачивал вертел с плотно нанизанными пухлыми цыплятами древесных курочек. Из котла над другим костром несло удушающе едким травяным суслом — Дроссеты варили кочевническое пиво, от частого употребления которого белки их глаз со временем приобретали поразительный золотисто-желтый оттенок. Лицо перемешивавшей варево женщины, огрубевшее от солнца и суровое, сохранило черты лукавой проницательности. Ярко-красные крашеные волосы спускались ей на спину двумя тяжелыми косами. Глиннес прошел чуть дальше, чтобы не дышать зловонными парами.
От поваленного дерева навстречу шел пожилой человек, только что собиравший с ветвей барханные орехи. За ним тяжеловесно переваливались два нескладных молодца. На всех трех были черные штаны, заткнутые в складчатые черные сапоги, бежевые шелковые рубахи навыпуск и цветастые головные повязки: типичный наряд треваньев. Помимо повязки, Ванг Дроссет носил плоскую черную шляпу — из-под нее выбивались буйные кудри цвета жженого сахара. Кожа его напоминала оттенком пережаренное печенье, а глаза блестели желтым огнем, будто подсвеченные изнутри. В целом он производил внушительное впечатление. «С этим шутки плохи», — подумал Глиннес. Вслух он сказал: «Ванг Дроссет? Я — Глиннес Хульден, владелец острова Рэйбендери. Должен попросить вас переехать в другое место».
Ванг Дроссет подал знак сыновьям — те живо принесли пару плетеных кресел. «Садитесь, освежитесь, — пригласил гетман. — Обсудим наш отъезд».
Покачав головой, Глиннес улыбнулся: «Я постою». Если бы он сел и выпил с ними чаю, тем самым он наложил бы на себя обязательство, и треваньи могли бы потребовать чего-нибудь взамен. Взглянув на подростка, занимавшегося вертелом за спиной Ванга, Глиннес сообразил, что это не мальчик, как сначала показалось, а гибкая, хорошо сложенная девушка лет семнадцати-восемнадцати. Гетман отдал односложный приказ через плечо — девушка поднялась на ноги и скрылась в темно-красной палатке. Заходя внутрь, она обернулась и бросила быстрый взгляд на Глиннеса, заметившего приятное, даже красивое лицо с естественно-золотистыми глазами и золотисто-рыжими кудрями, довольно коротко подстриженными, но закрывавшими уши и спускавшимися к шее.
Ванг Дроссет ухмыльнулся, обнажив белоснежные зубы: «По поводу переезда, значит. Помилосердствуйте, позвольте остаться. Мы не помешаем».
«Сомневаюсь. Треваньи — неудобные соседи. Дичь исчезает из леса, пропадают и другие вещи».
«Мы ничего не крали», — тихо сказал гетман.
«Вы только что срубили старое дерево — только для того, чтобы легче было собирать орехи».
«В лесу полно деревьев. Дрова-то нужны? Велика потеря — дерево!»
«Вы так считаете? А знаете ли вы, что именно на это дерево я любил залезать в детстве? Смотрите! На стволе вырезан мой герб. В развилке ветвей я построил воздушный замок и проводил в нем целые ночи, засыпая под звездами. Я помню это дерево, оно мне дорого!»
Ванг Дроссет деликатно поморщился — мужчина, сожалеющий о дереве, вызывал у него отвращение. Сыновья его прыснули, не сдерживая презрение, отвернулись и стали метать ножи в мишень.
Глиннес продолжал: «Дрова? В лесу много валежника и сухостоя. Дрова можно было принести».
«Далеко ходить, спина болит».
Глиннес указал на вертел: «Вы жарите птенцов! Ни у одной из этих птиц не было выводка. Мы охотимся только на трехлеток — но трехлеток-то вы уже всех переловили и съели, двухлеток тоже, видать, истребили, а теперь, когда вы сожрете годовалых курочек, птицы больше не останется. А здесь, на блюде? Земляные груши. Вырвали клубни с корнями, уничтожили будущий урожай! И вы говорите, что никому не мешаете? Вы изнасиловали землю, после вас она и через десять лет не восстановится! Снимайте палатки, грузите свой хлам в фургоны[13] и проваливайте!»
13
Фургоны треваньев: тяжелые лодки с колесами, позволяющие передвигаться и по суше, и по воде.