Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 11

По возвращение в Рим Пертинакса ждут новые назначения: сперва проконсулом в Африку (188 г. н.э.), а потом префектом Рима. На этом посту он во второй раз становится консулом (192 г. н.э.).

Как было сказано выше, заговор против Коммода составили префект претория Квинт Эмилий Лет, спальник (управляющий императорским двором) Эклект и любовница императора Марция. В случае, если армия не поддержит свержения династии Антонинов и откажет в поддержке избранному вместо низвергнутого Августа императору, заговорщики надеялись опереться на наместников провинций. В частности, соотечественники Квинта Эмилия Лета: Септимий Север, Клодий Альбин и близкий друг префекта претория – Песценний Нигер занимали посты в Верхней Германии, Британии и Сирии. Все они (Север, Альбин и Нигер) после смерти Пертинакса будут с оружием в руках оспаривать друг у друга право занять императорский престол.

Одновременно с провозглашением Пертинакса Августом, его жена, Флавия Тициана была названа Августой. Пертинаксу первому из всех императоров присвоили титул "Отца отечества" в тот момент, когда он был объявлен императором, вручили проконсульскую власть и даровали право четырёх докладов (192 г. н.э.).

Новому императору досталось непростое наследство. Коммод вёл разгульный образ жизни, никак не способствующий накоплению капиталов. Государственная казна была разорена чрезмерными тратами. Как признавался сам император, в казначействе оставался всего лишь один миллион сестерциев. Поэтому Пертинакс занялся решительным оздоровлением государственных финансов. Для начала: "он произвёл аукцион вещей Коммода, причём приказал продать его мальчиков и наложниц, исключая тех, которые были, по-видимому, насильно привлечены в Палатинский дворец. Шутов, носивших позорным образом постыднейшие имена, он продал, конфисковав их имущество. От вольноотпущенников он потребовал выдачи даже того, чем они обогатились при распродажах, которые устраивал Коммод. Что же касается вещей Коммода, проданных на аукционе, то наиболее замечательными были следующие: одежда с шёлковой основой, тканая золотыми нитями, не говоря уже о туниках, плащах без рукавов и далматских, с рукавами, о военных плащах с бахромой, о пурпурных хламидах по греческой моде и лагерных; бардские (возможно, от названия народа (Bardaci), проживавшего в Иллирии) накидки с капюшоном, воинские плащи и гладиаторское оружие с золотом и драгоценными камнями. Продал он и геркулесовские мечи, гладиаторские шейные цепи, сосуды из янтаря, золота, слоновой кости, серебра и стекла, а также... из того же материала и самнитские сосуды для кипячения смолы и вара, употребляемые для уничтожения волос на человеческом теле и придания ему гладкости. Были тут и повозки, сделанные по новому образцу с различными соединяющимися один с другим ободами колёс и замечательными сиденьями, дававшими возможность при помощи поворотов укрываться от солнца или удобно пользоваться свежим воздухом, были и другие, отмеривавшие длину пути, показывавшие время; и прочие, служившие для удовлетворения пороков Коммода. Кроме того, он вернул господам тех, кто ушёл из частных домов во дворец. Императорские пиры, бывшие чрезмерно многолюдными, он ввёл в определённые границы". Затем: "он сократил все расходы, которые производил Коммод. По примеру императора, который проявлял бережливость, все стали воздержанными, вследствие чего жизнь подешевела: ведь, устранив ненужные расходы на императорский двор, он уменьшил издержки вдвое против обычного".

Эти чрезвычайные меры позволили Пертинаксу исполнять обещания, данные им при вступлении в должность, в том числе и обязательства предыдущего правления в части выплаты денежных наград и раздач. Средства, вырученные от продажи шутов и конфискации их имущества, он потратил на подарки воинам. Он также: "установил награды для людей, находящихся в походе, заплатил долги, которые он сделал в первое время по вступлении во власть, выделил определённую сумму на общественные работы, назначил деньги на исправление дорог, заплатил очень многим жалованье за прошлое время".

Однако денег всё равно не хватало и Пертинаксу, "вопреки собственному заявлению" пришлось взимать поборы, введённые Коммодом. "Образовавшуюся в течении девяти лет задолженность по выдаваемому государством (на основании установлений Траяна) содержанию он, отбросив всякую щепетильность, объявил недействительной. Он вернул всем имения, отнятые Коммодом, но не даром".

При этом во всех слоях общества зрело недовольство. Как-то так получалось, что народ экономил, и император тоже экономил, но, экономя вместе с народом, он, Пертинакс, в то же время, становился всё богаче и богаче.

Недовольны были преторианцы. Они, кстати, были недовольны с самого начала. Когда Пертинакс впервые переступил порог Палатинского дворца: "трибун в первый день просил у него пароль, он дал такой: "Будем воинами", тем самым выражая своё порицание бездеятельности предшествовавшего времени; этот пароль он давал и раньше, во всех тех случаях, когда командовал войском". Автор жизнеописания Гельвия Пертинакса Юлий Капитолин замечает: "Этого упрёка воины не стерпели и стали немедленно думать о смене императора".





Недовольны были бывшие преторы: "Так как Коммод своими бесчисленными номинальными назначениями внёс беспорядок в среду бывших преторов, то Пертинакс провёл сенатское постановление и велел тех, которые не исполняли должности претора, а получили её номинально, считать ниже тех, кто действительно был претором (чем вызвал огромную ненависть среди пострадавших от принятого им решения)".

Недовольны были вольноотпущенники, проданные мальчики, наложницы и шуты.

Недоволен был народ, вынужденный экономить.

Недовольство ожидаемо вылилось в заговор. Императором намечался консул Квинт Помпей Сосий Фалькон. Заговору способствовало то обстоятельство, что Пертинакс, по долгу службы, вынужден был часто покидать Рим. У Фалькона, надо отметить, претензии к Пертинаксу возникли ещё с того момента, когда тот, выступая в сенате в связи с провозглашением Августом, выразил свою особую признательность префекту претория Квинту Эмилию Лету. На что консул Фалькон ответил новоизбранному Августу: "Каким ты будешь императором – мы заключаем из того, что позади тебя мы видим Лета и Марцию, слуг Коммода в его преступлениях". Пертинакс тогда сказал Фалькону: "Ты молод, консул, и не понимаешь необходимости склоняться перед обстоятельствами. Они повиновались Коммоду против воли, а как только представилась возможность, они показали, каковы были их постоянные желания".

Интригу против императора затеял префект претория Лет. Он, как часто случается, уже раскаивался в своём опрометчивом поступке и раскаяние его, не в последнюю очередь, возрастало оттого, что Пертинакс: "бранил того как подателя глупых советов по некоторым вопросам".

Впрочем, заговор Фалькона провалился. Своевременно возвратившийся в Рим Пертинакс помешал сенату провозгласить консула императором. "Фалькона он, однако, пощадил и испросил у сената согласие оставить его безнаказанным. В дальнейшем Фалькон спокойно прожил, пользуясь своим состоянием, и умер, оставив наследником сына".

Другим повезло гораздо меньше. Больше всего пострадали преторианцы: "на воинов произвело тяжкое впечатление то, что Пертинакс во время дела Фалькона приказал на основании показаний одного раба казнить многих воинов". Такого к себе отношения они не стерпели и: "вот триста вооружённых воинов, построившись клином, направились из лагеря к императорским палатам. Воины нагрянули к Пертинаксу, когда он распределял обязанности между дворцовой челядью, и прошли по портику Палатинского дворца до того места, которое называется Сицилией и столовой Юпитера. Узнав об этом, Пертинакс выслал к ним префекта претория Лета. Однако последний, уклонившись от встречи с воинами, вышел через портик, закрыл голову и удалился домой. Когда же они прорвались во внутренние покои, Пертинакс вышел к ним и успокоил их длинной и убедительной речью. Историк Геродиан пишет, что Пертинакс обратился к воинам с такими словами: "Быть мне убитым вами, – сказал он, – в этом нет ничего значительного или тяжкого для старца, достигшего – со славою – глубокой старости – ведь всякой человеческой жизни неизбежно положен предел; вам же, слывущим стражами и охранителями государя, самим стать убийцами и запятнать свои правые руки кровью не только единоплеменной, но и императорской – смотрите, как бы это не оказалось в данный момент нечестивым, а впоследствии – опасным. Ведь я не сознаю за собой ничего, чем бы я вас огорчил. Если вы испытываете неудовольствие по поводу смерти Коммода, то ведь нет ничего удивительного в том, что его, человека, постигла смерть. Если же вы думаете, что это случилось по злому умыслу, то в этом нет моей вины; вы знаете, что я вне всякого подозрения и в такой же степени, как и вы, не ведаю, что тогда произошло, так что если вы что-то подозреваете, предъявляйте обвинение другим. Но всё же, хотя он и скончался, у вас не будет недостатка ни в чём, что может быть дано пристойным образом и по заслугам, без насилия надо мной и без грабежа".