Страница 40 из 49
Руководитель советской разведывательной группы «Дора» в Швейцарии Шандор Радо
Призывники на улицах Ленинграда 1941 г. Витрины магазина «Фрукты» уже заклеены полосками бумаги
Суд над руководителями Западного фронта
Части немецкой 7-й танковой дивизии движутся через советскую деревню. Лето 1941 года
Пока в «котлах» под Волковыском и Новогрудком гремели последние выстрелы, печальную судьбу своих подчиненных разделил командующий Западным фронтом генерал Д.Г. Павлов. Первое крупное поражение в ходе войны с немцами было сильным ударом по репутации Красной Армии и Советского Союза в целом. Руководству СССР понадобились «стрелочники» – виновники прорыва танков Гудериана через Брест к Минску, которых можно придать суду трибунала и примерно наказать. Помимо Павлова были арестованы начальник штаба Западного фронта генерал-майор В.Е. Климовских, командующий воевавшей под Брестом 4-й армией генерал-майор А.А. Коробков и еще несколько человек. На допросах в НКВД Павлов своей вины не признал, ссылаясь на объективные причины неудачи в сражении с немцами в Белоруссии. С позиций сегодняшнего дня можно утверждать, что правда была на стороне генерала, а злого умысла в его действиях не просматривается. Ошибки Павлова являлись достаточно типичными для советских командующих того периода. Интересно, что обвинение в заговоре в конечном итоге с него было снято. В окончательной версии обвинения сказано, что арестованные генералы «проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками». Бывшие руководители Западного фронта во главе с Павловым были поспешно признаны виновными и расстреляны.
Цепочка наказаний за события лета 1941-го не закончилась судом над руководством Западного фронта. Попавший в плен командир 4-й танковой дивизии А.Г. Потатурчев был освобожден в 1945 году, но в ходе спецпроверки арестован органами НКВД. Подробности следствия по его делу на данный момент неизвестны. Возможно, что эти материалы были уничтожены. Однако сохранились стенограммы допросов генерала в немецком плену, где он давал довольно подробные показания относительно организационной структуры своей дивизии и даже рисовал схемы. Разглашение совершенно секретных сведений, разумеется, неблагоприятно сказалось на результатах спецпроверки органами госбезопасности после войны. Даже немцы, допрашивавшие Потутарчева, довольно жестко высказались о его пространных показаниях: «Он охотно дает данные о своей дивизии, ее структуре и боевом применении, даже о тактических основах действий русских танковых сил. Ему, по-видимому, совершенно не приходит в голову, что тем самым он, с нашей точки зрения, нарушает священнейший долг офицера. У него отсутствует сознание национальной чести и долга, которое является у нас само собой разумеющимся».
К сожалению, Потатурчев в таком поведении в плену был не одинок. В отчете разведывательного отдела штаба 57-го моторизованного корпуса имеются следующие слова: «У всех взятых до сих пор пленных можно установить одно и то же: солдаты очень охотно рассказывают о своих войсках, если информация им известна. От рассказов отказываются только политкомиссары, в то время как даже офицеры, порой самостоятельно, выдают военные данные. У всех пленных велик страх перед жестоким обращением со стороны немцев, о котором им говорили». Именно в этом, скорее всего, следует искать причины не всегда успешного прохождения проверок в НКВД бывшими военнопленными. Так или иначе, сам по себе арест Потатурчева и его многомесячное содержание под стражей имели под собой весьма веские основания. Резкие высказывания в адрес НКВД и существовавших в Советском Союзе порядков лишь усугубили ситуацию. В июле 1947 года Потатурчев умер в тюрьме, поставив тем самым точку в истории наказаний командного состава Западного фронта.
Командир 260- й пехотной дивизии генерал-лейтенант Ганс Шмидт (третий слева) и командир 43-го армейского корпуса (XXXXIII Armeekorps) генерал Готхард Хейнрици (четвертый слева) осматривают сгоревший под Гомелем советский средний танк Т-34. Август 1941 г.
PzKpfw III
Немецкий средний танк, c 1941 по 1943 г. составлявший основу Панцерваффе – бронетанковых войск Вермахта. Именно «тройку» чаще всего можно увидеть на кадрах немецкой кинохроники, снятых в первые два года войны на Восточном фронте. К 22 июня 1941 г. в танковых дивизиях, вторгшихся на территорию Советского Союза, насчитывалось около 1000 машин этой модели, что составляло около 30 % от общего числа танков, участвовавших в операции «Барбаросса». В первых же боях лета 1941-го выяснилось, что PzKpfw III, предназначавшийся для борьбы с танками противника, мог пробить броню советского тяжелого танка КВ только с дистанции в 200 метров. В свою очередь советские танки легко поражали «тройки» с дистанции в полкилометра. Трофейные PzKpfw III успешно применялись в боях Красной Армией, хотя при этом остро ощущалась нехватка трофейных боеприпасов для 37-мм и 50-мм орудий «троек». В 1943 г., когда пушки этих калибров стали недостаточными для борьбы с новыми немецкими танками «Тигр» и «Пантера», на советских заводах захваченные PzKpfw III стали переделывать в самоходно-артиллерийские установки СУ-76И.
Обстановка на фронтах
Солдаты Вермахта в Витебске
С 10 июля после короткой передышки основные силы немецкой группы армий «Север» вели наступление на Ленинград. 4-я танковая группа Гепнера, вышедшая на рубеж Порхов-Псков, действовала двумя моторизованными корпусами на расходящихся независимых направлениях – на Ленинград и Новгород. Советское командование Северо-Западного фронта приняло решение встретить противника на заранее укрепленном Лужском оборонительном рубеже, проходившем от Финского залива до озера Ильмень. Для того чтобы переломить ситуацию в свою пользу, немцам пришлось предпринять широкий обходной маневр. Один моторизованный корпус отправился под Кингисепп, а второй, под командованием Эриха фон Манштейна – на Новгород. Однако они разошлись веером в разные стороны, и связь между ними оказалась потеряна.
Уязвимостью войск фон Манштейна немедленно воспользовалось советское командование – 14 июля силами 11-й армии генерал-лейтенанта В.И. Морозова был нанесен охватывающий удар по немецкому 56-му корпусу. 8-я танковая дивизия и инженерный полк противника были окружены, а весь корпус отрезан от снабжения и поставлен под угрозу полного окружения. Кольцо окружения создали 1-й и 21-й механизированный корпуса, 22-й (эстонский) стрелковый корпус, 183-я (латвийская) стрелковая дивизия. Солдаты и офицеры армий бывших прибалтийских государств, в эстонской и латвийской форме с нашитыми петлицами Красной Армии, плечом к плечу с остальными красноармейцами настойчиво стремились затянуть петлю Сольцынского «мешка». В течение четырех дней шли ожесточенные бои, однако фон Манштейну удалось прорваться и восстановить устойчивую линию фронта. Позже он писал: «Главные силы 8 тд (танковой дивизии. – Прим. авт.), находившиеся между Сольцами и Мшагой, оказались отрезанными от тылов дивизии, при которых находился и штаб корпуса. Кроме того, противник отрезал и нас и с юга большими силами перерезал наши коммуникации. Нельзя было сказать, чтобы положение корпуса в этот момент было весьма завидным. Последующие несколько дней были критическими, и противник всеми силами старался сохранить кольцо окружения. Несмотря на это, 8-й танковой дивизии удалось прорваться через Сольцы на запад и вновь соединить свои силы. 18 июля кризис можно было считать преодоленным». Трофеями Красной Армии стали сверхсекретные немецкие документы: наставления по использованию химического оружия и боевому применению танковых дивизий. Первое сразу же пустила в ход советская пропаганда, а второе послужило основой для разработок тактики борьбы с танковыми клиньями Панцерваффе.