Страница 4 из 49
Не хочет помогать новой власти. Так что вы его напоите чаем… а потом гх-асст-гх-еляйте… — Матрос, хотел было что-то возразить, но товарищ Константин снова улыбнулся. — Вп-гх-очем, насчет чая я пошутил. Некогда нам чаи гх-аспивать. Не в-гх-емя!
Гх-еволюция, това-гх-ищ! Так что поставьте его к стенке без лишних затей, да и дело с концом.
И лишь у самого порога, он еще раз окликнул меня:
— Что, не пе-гх-едумали, господин ба-гх-он? Ну, тогда ступайте, с богом!
И матрос вывел меня из комнаты. Снаружи меня ждали старые знакомые солдаты. Они обрадовались мне, как старому знакомому.
— Ну, что сказал товарищ Конситантин?
— В расход!
— Ах, — облегченно вздохнули они, словно кто-то махом снял с их плечей непосильную ношу.
— А чего так обрадовались? Нам его расстреливать, нам же потом и тело грузить, — фыркнул матрос.
— Да ты Костя не понимаешь, — протянул один из солдат. — Ты ж крондштатский, тебе не понять. А вот когда такие гниды годами нас в окопах гноят… —и тут он начал излагать историю войны с точки зрения полного безграмотного дилетанта. Нет, я ничуть не защищаю наш штаб, который довел армию до полного разложения и упадка. Только тогда я начал понимать смысл воззвания Корнилова, который призывал к жесточайшему террору за дезертирство и мародерство. В итоге он сел в тюрьму, посаженный теми же, кого собирался защищать, а большевики в отместку несостоявшемуся белому террору объявили красный террор — отличное прикрытие для всеобщего грабежа. И еще это замечательное слово «экспроприация»… А в какой армии дезертиров, то бишь предателей не расстреливали? Только вот теперь выходило так, что в предатели и дезертиры попал я сам, а мне это совершенно не нравилось.
Один из солдат осторожно подергал меня за рукав, потом кивнул в сторону двери, ведущей во двор.
— Пойдемте, вашродие, а то в доме стрелять несподручно будет. Раскинете мозгами и все тут забрызгаете. А тут эти кребдышины, шелка на стенах… Жалко ведь. Пойдемте… — и потянул меня за собой.
Я собственно и не думал сопротивляться. Дверь предоставляла мне единственный шанс, вырваться.
Подходя, я весь подобрался. Похоже, один из моих конвоиров почувствовал, что я замышляю недоброе.
— Ты офицерик не балуй… — начал было он, только дальше ничего сказать не успел, потому как я со всего маха пнул его как раз между ног. Задохнувшись, он выпустил винтовку и схватился за причинное место, заваливаясь назад, на остальных своих товарищей.
Мгновение — и винтовка была у меня в руках.
Один шаг и я захлопнул массивную дверь у них перед носом, а потом, сдернув с дула винтовки штык, со всего маху вогнал его в щель между дверью и косяком. Не ахти какой засов, но большего мне и не надо было, чтобы задержать преследователей.
Несколько шагов по двору — и навстречу мне выскочил человек в кожаной куртке с наганом в руке. Наверное, он хотел остановить меня сказать что-то вроде традиционного: «Стой, кто идет? Руки вверх!» Только ничего он сказать не успел, потому как я прикладом приложил его по лицу. Больше никого у выхода со двора не было, и я на пару секунд замешкался, нагнулся, вынул из пальцев большевика наган, сорвал с плеча полупустую ленту с патронами — пригодиться. А потом со всей мочи рванул дальше, потому ни новое пленение, ни расстрел в мои планы не входили.
Оказавшись за воротами, я вновь замешкался.
Бежать по улице? Меня остановит первый же революционный патруль. А ведь настоящих документов у меня не было, к тому же, судя по всему, товарищ Константин обладал достаточной властью. К тому же «жемчужины» оставались во дворце Юсупова, и хотя тайник и в самом деле был надежным, мне без сомнения необходимо было в этом убедиться. К тому же у меня с собой были кое-какие бумаги, оставлять которые таким людям, как товарищ Константин, не стоило. В любом случае нужно было возвращаться.
Я нервно огляделся в поисках подходящего решения. И тут… о чудо — приоткрытая парадная соседнего дома. Я бросился во тьму подъезда в поисках спасения.
Краем уха я слышал, как вылетела высаженная большевиками дверь. С криками высыпали они во двор, но к тому времени, я уже был на третьем этаже, и тут меня ждала необычная встреча.
Я уже преодолел пол-пролета, когда сверху мне навстречу выскочил человек в потертой куртке и картузе. В руке у него тоже был наган. Так мы и застыли, глядя друг на друга.
— Ты кто? — едва шевеля губами спросил незнакомец.
Лицо у него было грубым, плохо выбритым, а на щеке красовалась здоровенная родинка.
— А ты? — поинтересовался я, так и не ответив ему.
Мы стояли, молча пожирая друг друга взглядами, до боли в пальцах сжав рукояти револьверов.
— И…
Незнакомец, не сводя с меня взгляда, облизал губы.
Снизу доносились крики. Кто-то побежал по улице, призывая патруль. Потом кто-то закричал:
— А вы пока посмотрите соседние дома!..
— Что станем делать? — шепотом спросил незнакомец.
— Пойдем наверх, — ответил я. — Там безопасно?
— Ну, как сказать…
Медленно, шаг за шагом, он начал подниматься. Оказавшись на площадке, подошел к одной из дальних дверей и аккуратно постучался. Дверь чуть приоткрылась.
— Шо… Шо там за шум?
— Тихо, Изя, у нас гости.
— Патруль?
— Нет, похоже. Если бы был патруль, то я бы не повел его со стрема… Так что открой, мы зайдем, а там потолкуем.
Дверь открылась.
Незнакомец пятясь зашел в квартиру. Мне ничего на оставалось как последовать за ним, все так же наставив на него дуло револьвера. Как только мы оказались внутри, я остановился. Квартира, где я оказался, была богато обставлена, сообразно кварталу. Но, было во всем происходящем что-то неправильное, несоответствующее. По крайней мере, тот парень, с которым я столкнулся на лестнице, в такой квартире жить не мог. Его потертая одежка не соответствовала богатой обстановке прихожей. Тут одна подставка для зонтиков и тростей из слоновой кости стоила больше, чем вся одежда незнакомца.
— Да вы проходите, проходите, — в прихожую выскользнул шкет явно еврейской наружности в жилетке, как у приказчика, и высоких начищенных до блеска сапогах. В руке у него был пистолет, и что характерно, нацелен он был на меня. — Проходите, и если уж зашли в гости, то дайте закрыть дверь, иначе все эти поцы через пять минут станут экспроприировать то, что мы конфисковали у профессора Троицкого. И не надо строить из себя институтку…
Еврейчик проскочил мимо меня, а я все так же выставив вперед дуло нагана, прошествовал за пятящимся незнакомцем вглубь квартиры. Сцена, открывшаяся мне там, оказалась поистине удивительной.
На полу в куче мятых бумаг сидел полный, прилично одетый гражданин. Руки у него были крепко связаны, в рот забита какая-то тряпка. Рядом с ним в столь же беспомощном положении сидела жгучая брюнетка. За их спинами возвышалось три здоровенных хлопца, одетые как попало, но вооруженных до зубов. Даже если б я стал стрелять, то, без сомнения, кто-то из них успел бы и меня угостить пулей.
Все в комнате было перевернуто вверх дном. На полу лежали перевернутые ящики, обломки мебели, а кроме того, несколько узлов, из которых торчали меха и дорогие платья.
— Как я понимаю, вы, господа — налетчики? —начал я, чувствуя, что пауза затягивается.
— Можно сказать и так, — согласился один из троицы — тот, что повыше. Говорил он гнусаво, чуть растягивая слова. — Мы из Птенцов Керенского.
Слышал о таких?
Я отрицательно покачал головой.
— Я в Питере всего несколько часов, не слишком то сориентировался, что у вас к чему.
— Сорие… — попытался повторить за мной гнусавый, но так и не сумев, сплюнул. — Из офицеров значит, выходит.
— А может сдать его патрулю, — встрял тот, что стоял справа. У него была странная, сплющенная голова, словно кто-то изо всей силы врезал ему по темечку, вот голова и сплющилась, а заодно ушла в плечи, так что от шеи ровным счетом ничего не осталось.
— Ты, Корень. полный фуфел гонишь, — выплюнул гнусавый. — Это, — он плюнул в сторону связанной парочки, — ты как господам большевикам объяснишь? Ты же знаешь, кто не в их банде, грабить не должен. Это их пьяным матросам все дозволено.