Страница 8 из 46
— Нет, Данила и отец тоже прикатили. Только я на электричке, как простой смертный, а они на машине. Тебе меня жалко, Руфочка? — поцеловав бабушку и прижавшись к ее руке, жалобно спросил внук.
— Очень. Я сейчас поплачу над твоей горькой судьбой и пойду готовить обед. Или наоборот. Как ты хочешь?
— Руфа, от тебя не дождешься теплого слова. И умоляю, обойдись без выпечки. Мне же нельзя столько есть, я не влезу в костюмы.
— Ты еще капризничать будешь! Тоже мне, большой артист.
Ворча, она ушла на кухню, в комнате повисла тишина. Я боялась начать разговор, а мой визави и не стремился. Минут через пять, когда уже надо было или уходить, или что-то говорить, появился Данила, который кивнул мне и уселся за рояль. Чувствовала я себя сиротливо и глупо. Наверное, надо убираться.
— А что, Лера, ты с нами обедать останешься?
Митя, наконец, оторвался от журнала, который увлеченно листал.
— Не знаю.
— Сначала неплохо было бы пригласить девушку, — вынырнул из музыкального мира Данила.
— Хватит меня поучать! Сам знаю! — огрызнулся младший брат.
— Лера, тебе еще сколько лет учиться в школе? — не обращая внимания на выплеск брата, поинтересовался Данила.
— Еще год, а потом буду поступать, — вежливо ответила я.
— А куда собираешься?
— Это я уже выяснял, — заявил Митя. — Так что вы тут беседуйте, а я пойду подкрепляться.
— Он, наверное, обиделся… — робко начала я.
— Перебьется, капризуля наш.
— Зачем вы так? Просто ему неинтересно.
— А ему ничего, кроме себя, неинтересно. Если хочешь общаться с Митькой, то приготовься все время восхищаться и слушать его жизнеописание.
— Ну и что. Это очень увлекательно. Я с удовольствием буду слушать.
— Вот и чудненько. Тогда советую заделаться театральным критиком.
Вот так определилась моя профессия. Я не заметила иронии Данилы и была ему страшно благодарна за совет. Теперь можно общаться с Митей на конкретные темы. Только надо хорошо подготовиться. Весь год потрачу на походы в театр, консерваторию и чтение интересных книг про музыку и музыкантов. Спасибо мамочке — заставила меня учиться музыке. А я-то думала, мне это никогда не пригодится.
— Чему ты так радуешься? Тебе подарок сделали или в любви признались за то время, что я готовила еду? Накрывай на стол, я устала, — ворчала Руфа, усаживаясь в кресло.
— Да, сейчас. Вы знаете, Руфочка, я теперь знаю, чем стану заниматься после школы. Поступлю в театральный на отделение критики.
— Ну наконец кто-то напишет о нас. Только обо мне — в первую очередь. А то умру, так и не услышав о себе доброго слова. Тебе, надеюсь, ничего плохого еще не сделала и даже, по-моему, не успела сказать ни одной гадости.
— Нет, что вы.
Мне так хотелось побежать и рассказать эту новость Мите, но я боялась показаться навязчивой. Сейчас сам придет. За обедом похвастаюсь. Я вся трепетала от предвкушения торжественной минуты. Но все, сев за стол, стали молча есть. Как в такой тишине возникнешь со своими детскими радостями. Я промолчала. Еще успею.
Почему я думала, что Митю это должно обрадовать, не знаю. Не знала я и о том, что еще долго не смогу обрадовать его этим сообщением. Никто не представлял себе в тихие минуты обеденной трапезы, что это последний безмятежный день нашей жизни.
Обед прошел в ленивом молчании, мужчины удалились в свои апартаменты, а я стала помогать хозяйке убирать со стола.
— Конечно, все это могла сделать и моя невестка, но Анны никогда не бывает дома, когда надо возиться по хозяйству, — сердилась Руфа.
Я благоразумно не стала ничего спрашивать о взаимоотношениях невестки и свекрови. Под брюзжание отставной примадонны в очередной раз грезила наяву. Сейчас, пересматривая старые страницы о той жизни, удивляюсь бесконечно восхищенному взгляду, обращенному к моему божеству. В общем-то я не без иронии и достаточно скептически смотрела на окружающий мир. Тогда же, стоя на веранде и вытирая посуду, я думала о том, что этот в общем-то чужой дом кажется мне гораздо ближе и уютней моего собственного, в который скоро предстояло вернуться. Я хотела сохранить в памяти каждую деталь, стоящую, лежащую или ходящую, этого обворожительного пространства. И хотя прекрасно понимала, что в какой-то мере предаю бесконечные старания мамы, поделать с собой ничего не могла. Жаль, что появившееся мерцание новой жизни скоро исчезнет. Лето закончится, все разъедутся и забудут девочку, которая для Шабельских стала хоть и приятным, но всего лишь эпизодом в их яркой, разнообразной жизни. Я довела себя этими размышлениями до такого удрученного состояния, что слезы стали наворачиваться на глаза от безумной жалости к себе.
— Послушай, милая, ты, надеюсь, станешь меня навещать в Москве? Живу я с Данилой, но его же никогда нет. А это семейство приезжает ко мне только по выходным.
— Я с удовольствием, мне очень интересно с вами разговаривать.
— Ну это я уже поняла. Думаю, сейчас ты еще мало соображаешь, но со временем, когда выйдешь из своего цыплячьего состояния, будешь обращаться ко мне все чаще. Если, конечно, не умру или не сойду с ума. Заканчивай, ты мне очень помогла, теперь можно во что-нибудь поиграть. В карты умеешь?
— Нет.
— Ужасно. Никакого светского воспитания у девочек не стало. А мне теперь играть не с кем, Эвка по-прежнему дуется. Хотя уже несколько раз заходила, но играть отказывается, зная, что я это больше всего люблю.
— Бабуль, хочешь, я поиграю, а вы с Митькой споете, — предложил появившийся в дверях Данила.
— Ну, не знаю, — капризничала старая примадонна, — мы с ним любим разный репертуар. Но если наша звезда соизволит, то можно, конечно.
— Звезда у нас одна — это ты. — Поцеловав руку Руфе, внук пошел звать брата, а мы направились в гостиную искать ноты для дуэтного пения. Когда все собрались, бабушка с внуком запели. Они исполняли дуэт из оперетты «Принцесса цирка». Я не думала, что преображение бывает таким мгновенным и упоительным. Через несколько аккордов перед нами стояли абсолютные ровесники, влюбленные и трепещущие. Метаморфоза со старушкой произошла феерическая. Митю же от избытка чувств я даже не смогла описать в дневнике. Помню, что моя детская, восторженная душа умилялась и воспаряла. Я впервые слышала его, и этот голос в сочетании с чарующей внешностью сломали остатки моего разума на всю жизнь.
Ужасно смешно — подумала я, оторвавшись от воспоминаний и нервно поежилась. Я даже не помню, что в моем лексиконе отроковицы были такие старомодные и слащавые слова. Видимо, ситуация сильно повлияла на меня и я вспомнила все знакомые и сентиментальные фразочки из идиллических дамских романов.
— Лерочка, подай, пожалуйста, чашку, — голосом, звенящим от счастья и гордости за сына, сказала Анна Николаевна. И я прекрасно понимала ее.
— Ну вот, развлеклись, теперь станем культурно отдыхать.
Отчаянно запыхавшись и раскрасневшись, Руфа рухнула на стул.
— Аня, ты бы хоть для разнообразия накрыла на стол.
— Я уже это делаю. Митюша, ты будешь чай?
— Нет, мне бы что-нибудь поизысканней. Шампанского, например, — манерничал младший сын. Увидев удивленные глаза матери, юноша засмеялся: — Шучу, не бойся, не сопьюсь, мне некогда.
— Я пойду, бабуль, у меня завтра репетиция в театре, — поднялся из-за стола Данила.
— Иди, дорогой. Спасибо тебе, — поцеловала в лоб внука Руфа.
— А мне? Я же пел! — капризно проговорил Митя.
— Если бы Даня тебя не ловил каждую секунду, ты бы обделался при всем честном народе. Но конечно, ты тоже молодец.
— Руфа, вы все время шпыняете Митю. А он вас боготворит, — заныла Анна Николаевна.
— Потому и боготворит, что шпыняю. По-моему, сбить спесь с моего дорогого внука не вредно. Больно уж лесть любит. Это мешает работе, а я хочу, чтобы он стал настоящим артистом, а не поющей обезьяной.
— Мама, ты устала, может, тебя проводить наверх? — робко спросил Владимир Анатольевич.