Страница 24 из 46
— Руфочка, а вдруг теперь Митя сможет что-то прояснить, попробуйте его снова расспросить.
Вдруг из кухни вылетела Маша:
— Да они совсем и не дружили! Что Митька может знать? И время прошло, и его нет в стране. Что без толку молоть. Руфина Константиновна, мне нужно срочно на два дня отлучиться. Сестра заболела.
Обескураженная таким резвым и агрессивным поведением молочницы, Руфа удивленно спросила, откуда внезапно появилась сестра.
— У меня дальняя сестра есть, что об этом говорить было. А сейчас она совсем старая и больная. Надо пособить.
— Ну хорошо.
Маша торопливо схватила сумку, которую явно заготовила заранее и, не простясь, вылетела за дверь.
— Не понимаю, что с ней. Дерганая, в глаза не смотрит и что-то все время шепчет. Как будто молится. Мне в последнее время стало казаться, что меня окружают тайны, о которых знают все, кроме меня. Митя пишет странные письма. Никогда не упоминает имени брата, не спрашивает о нем. Как вычеркнул. А теперь Анна требует, чтобы мы все вели нормальную жизнь и забыли об этой истории. Как будто это возможно. И главное, не разрешает Владимиру обращаться с прошением о пересмотре дела.
Я молчала, так как мне казалось, что Руфина Константиновна, скорее всего, просто вслух разговаривает сама с собой, эта история ее явно надломила и ей мерещатся разные ужасы, которых в действительности нет. Я досидела до конца ее монолога и встала.
Тот вечер мне показался маловажным. Как легко было отмахнуться от страхов старой женщины, решив, что это всего лишь игра воображения бывшей опереточной артистки. Сейчас передо мной встают почти те самые вопросы, которые задавала себе Руфина. Последнее время меня тоже преследуют мистические кошмары, которые в действительности оказываются еще страшнее, чем в любом триллере. Вот именно этот крутой боевик я сейчас и переживаю. Хорошо, если увижу финал…
Пока никто не мешает, можно вернуться опять назад.
Я быстро попрощалась, сказала, что мне надо бежать к преподавательнице, и пообещала обязательно позвонить, уверенная, что вскоре навещу Руфу. Но увиделись мы с ней только через полгода при весьма странных обстоятельствах.
Не стоит описывать мои шестимесячные мытарства. Я лишилась поддержки и опеки Саши и уже сама узнавала, что необходимо читать, смотреть, чтобы пройти собеседование и написать рецензию. Не успела оглянуться, как прошли выпускные экзамены и начались вступительные. Чтобы не волновать маму, я подала документы в иняз. Без хлопот пролетев английский, литературу, я завалила сочинение. Маминому отчаянию не было границ. Да и я растерялась, потому что рассчитывала, благополучно сдав эти экзамены, попробовать поступать в театральный. Там они были позже на месяц. Теперь же, если я раскрою свою тайну, мама решит, что я специально провалилась. Помог случай. Мама работала редактором в институте, который занимался исследованием различных видов искусств. Сослуживцы, весьма видные ученые в самых разнообразных жанрах культуры, видя ее полное отчаяние, предложили по быстрому подготовить меня в театральный. Счастью мамочки не было предела. Я одолела программу первого курса за месяц, так как все же начинала не с нуля, и успешно поступила. Когда я напряженно просматривала списки поступивших, за моей спиной раздался голос:
— Я нашел. Вот ты, Лера.
— Где, где?
— Да вот же, пятнадцатый номер.
— Ой, спасибо.
Я обернулась.
— Поздравляю тебя. Ты все-таки осуществила свою мечту.
— Здравствуйте, — испуганно-удивленно произнесла я, узнав улыбающегося мужчину. Имени я не вспомнила. Видимо, растерянность отразилась на моем покрасневшем лице.
— Андрей Сергеевич, напоминаю. Не морщи лоб и не мучайся. Пойдем, я провожу.
— Почему я должна с вами идти? Я вас почти не знаю. И что вы здесь делаете?
— У меня поступает знакомый ребенок. Так прогуляемся?
Его внимательный, ласково-колкий взгляд не давал права выбора. Отказать я не решилась. Он продолжал улыбаться и сказал, что мне следовало бы следить за своим лицом повнимательнее, особенно за выражением глаз, они выдают все мои эмоции. Появление Андрея Сергеевича было не случайно и никак не связано с мифическим «знакомым» ребенком. Я понимала это.
— А на какой факультет поступал ваш подопечный?
— Ты мне лучше расскажи о себе, — ушел от вопроса мой спутник. — Мы не виделись сто лет.
— Вы же сами видите — поступила, а предыдущие полгода готовилась. Вот и все мои новости.
— Бываешь у Руфины Константиновны?
— Нет. Не было времени. А вы?
— Я как-то звонил, мне показалось, что она плохо себя чувствует. Наверное, и тебе, и мне следовало бы ее проведать.
Разговор был ни о чем и постепенно угас. Я почему-то боялась Андрея Сергеевича и не хотела продолжать беседу, надеясь, что он поймет и попрощается. Я стремилась домой порадовать маму.
Я прибавила шагу.
— Ты торопишься?
— Безусловно. Мама ждет, волнуется. Я побегу?
— Ну, беги. Еще увидимся.
«Надеюсь, что нет», — как в прошлый раз, злорадно подумала я.
Можно было впервые за этот год вздохнуть свободно. Главное дело я сделала. И мама будет довольна, и я поступила куда хотела. Все удовлетворены. Одно мешало моему абсолютному счастью — Митино молчание. Я потратила столько сил, чтобы оказаться в орбите его интересов. И что? Он далеко. Писем нет. Никаких зацепок тоже… Размышляя об этом, я совсем сникла и появилась дома с довольно понурым видом, чем страшно напугала маму. Я быстро собралась и выпалила, что все в порядке. Счастливая, все еще не веря своим рам, мамочка щебетала, бегала по квартире, хваталась за какие-то дела, начинала восторженно пританцовывать вокруг меня и строить планы моего блестящего будущего.
Такой я ее запомнила навсегда. Эту замечательную, бессмысленную романтическую восторженность она сумела передать и мне. Теперь я за нее расплачиваюсь по полной программе. И все же, вспоминая тот яркий, естественно, солнечный день, я даже в этой кромешной тьме улыбаюсь. Хотя мне кажется, что сейчас моя улыбка больше похожа на кривую усмешку, осуждающую мою «яркую, полную событий жизнь».
За долгие-долгие месяцы впервые я оказалась абсолютно свободна — ни учебников, ни репетиторов, ни экзаменов.
У меня слезы наворачивались на глаза. Я внезапно потеряла цель. Вернее она была, но достичь ее было нереально. В полном унынии, пытаясь скрыть от мамы мокрые глаза, я слонялась по квартире, потом уходила к себе в комнату, где и лежала несколько дней, глядя в потолок. Возможно, сказалось напряжение последнего года. Но я была уверена, появись звонок или письмо от Мити, все бы сразу изменилось. Я представляла себе вожделенный звонок и ничего не значащий разговор, который на самом деле был бы полон смысла. Я улетала в эмпиреи.
В один из таких дней раздался телефонный звонок, который вытолкнул меня с дивана. Я бежала к аппарату, надеясь, что его трель принесет благие известия. Начнется что-то новое, интересное, неожиданное, а главное — счастливое.
Звонила Лена.
— Лерик, привет. Как дела?
— Куда ты пропала?
— А сама куда подевалась?
Вся меланхолия сразу испарилась. Может, лишь чуть-чуть что-то щемило в душе. Мы глупо хихикали, радуясь лету, удачному поступлению в институт, предвкушая новые приключения. Я быстро, без остановки, стала описывать подружке все мои перипетии, Ленка поддакивала и повторяла «и я тоже» и «у меня также». Этот «содержательный» разговор закончился приглашением на дачу к Лене, дабы отметить наши победы.
— Лер, Ольге можешь позвонить? Ты давно с ней виделась?
— Вообще давно. Но я, конечно, позвоню.
— А то мне неловко, но повидаться хочется, — призналась подруга.
— Что, родичи сменили гнев на милость?
— Отчасти. Они же умные люди, и все правильно поняли. Правда, не сразу. — Леночка вздохнула. Стало понятно, что далось ей их понимание нелегко.