Дневник романтической дурочки

— Точно не знаю, но у меня есть подозрение, что да. Не хочу лишних нервов.

Я не стала рассказывать свою аналогичную историю, так как еще не решила, что стану говорить маме. Из прихожей послышались приглушенные голоса.

— Руфина Константиновна, — басил мой сосед по столу, — думаю, нам стоит попытаться. Надо пробовать. Он недолго продержится на таком надрыве. Ему нужна очень серьезная поддержка.

— Может, он что-нибудь вам сказал? Почему молчит? Почему не ищет оправдания?

— Ничего определенного. Только то, что у него есть веские причины ни о чем не говорить. Никому. Он должен сам во всем разобраться. А вот в чем — не знаю.

— Может, мне стоит к нему съездить?

— Не думаю. Ему очень тяжело видеться с вами и ничего не говорить. Возможно, ему лучше одному, пока он не разберется. Но вызволить его надо. Так что ищите улики, а я помогу.

После мгновенной тишины хлопнула входная дверь и озабоченная Руфа вернулась на кухню.

— Девочки, пойдемте к столу пить чай.

— Да вы же его еще не накрыли, — проворчала Маша.

Руфина рассеянно кивнула, и Маша, поняв, что хозяйка «не в себе», пошла сама «устраивать сладкое». Мы с Олькой отправились следом. В комнате по-прежнему было шумно и дымно. Посидев еще полчаса, я собралась уходить. Заглянув на кухню, я обнаружила хозяйку, пишущую что-то на листке.

— На, это Митин адрес, — сказала Руфа, протягивая мне листок. — Если станешь писать, передай, что у нас все хорошо. Подробности ни к чему, зачем его волновать.

— Так ведь я и не знаю ничего. Вы же не рассказываете. И меня это очень, ну так сказать…

— Раздражает. Лерочка, это долгий разговор, не сейчас, — мягко проговорила Руфа.

— Ну вот, опять. Я же чувствую, что происходит что-то ненормальное, неправильное. Я волнуюсь. А помочь не могу.

— Перестань ныть! — сухо одернула меня старая дама. — Я же тебе ясно сказала, что пока мне нечего сообщить. Если понадобится твоя помощь, я обязательно обращусь, уж не сомневайся.

Я хорошо помню тот странный вечер с удалым весельем сидящих за столом и жутковатой аурой тревоги и беспомощности на кухне. Мне казалось тогда, что мы все ходим где-то рядом с истиной. И даже кто-то из присутствующих ею владеет. Но кто? И почему этот кто-то ее скрывает от всех? Пир во время чумы — именно эти слова пришли мне в голову, когда я покидала дом своей престарелой приятельницы.

Я поняла, что дальнейшие расспросы абсолютно бессмысленны, и предпочла ретироваться до лучших времен. Маша копошилась в соседней с прихожей комнате и гневно причитала, что гости-то скоро уйдут и останется только грязь, дым и…

— И какое может быть веселье, если человек в тюрьме. В доме повешеного не говорят о веревке, — были последние слова, услышанные мной, когда я прикрывала входную дверь.

Прелестные песни, которые пели гости, были слышны и во дворе. Слова из-за отдаленности сливались и становились похожими на иностранный язык. От этого казалось, что я нахожусь где-то в прекрасной Италии, и Митя плывет вместе со мной по каналам.

— А есть в Милане вода и гондолы? — вслух спросила я.

И сама себе ответила:

— Кажется, это в Венеции.

— Безусловно, — тихо засмеялись рядом со мной.

Вскрикнув от неожиданности, я увидела моего соседа по столу.

— Нехорошо подслушивать, — укорила я противного мужика.

— А разговаривать вслух хорошо. У вас это часто бывает? — дразнил меня дядька.

— Это не ваше дело. Что вы здесь делаете? Вы кого-то ждете?

— Возможно. Вообще-то нет. Я просто давно не гулял по старым московским дворам. Вот стою, дышу. Можно?

— Почему вы меня спрашиваете? Я не против, — не нашла я более умного ответа.

— Давайте познакомимся. Меня зовут Андрей Сергеевич.

— Это потрясающе, — вскинув голову, сказала я, — но вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся, и кроме того, мама учила меня не знакомиться на улице.

— Вы надменная, да? Это пройдет. А увидимся мы обязательно. Все возвращается на круги своя.

— В каком смысле?

Меня раздражал его поучающий тон.

— В любом, но тебе это пока недоступно. А ты действительно занятная девочка, Лера, — продолжал веселиться дядечка.

— Ну вот и здорово. Вы физиономист. Так быстро людей раскусываете.

— Это не мое мнение, орешек.

— А чье?

— Давай я тебя провожу. Все равно гуляю. А так сохраннее будет.

Намечалась странная традиция — меня берутся провожать малознакомые люди. Только этот фрукт вряд ли станет моим другом. Не нашего поля ягода. Я перекинулась всего несколькими фразами с незнакомцем, а у меня уже сложилось мнение, что нам будет трудно найти общий язык. Правда, он его и не искал. Мы шли молча, и чувствовала я себя неуютно, так как все время ощущала пристальный насмешливый взгляд из-под дорогой шапки. Меня это напрягало, и я умышленно пошла быстрее, чтобы поскорее расстаться с компаньоном.

— Пути Господни неисповедимы, — неизвестно зачем произнес Андрей Сергеевич крылатую фразу.

— Вы о чем-то конкретном?

— Я всегда очень конкретно выражаю свои мысли. А ты молчишь, потому что тебе нечего сказать или стесняешься?

— Я не знаю, — честно призналась я.

— Ты давно знакома с Шабельскими?

— Не очень, с лета. А вы?

— У меня сложнее. Я их вроде хорошо знаю и в то же время вообще не знаю.

Расспрашивать я не стала, понимая, что из этого субъекта нелегко вытянуть информацию. При всей его обаятельной коммуникабельности он мне показался человеком замкнутым и крайне осторожным. Делиться сведениями Андрей Сергеевич, по-моему, не собирался.

— А Руфину Константиновну вы тоже впервые видите?

— Да, но я о ней наслышан. И она полностью оправдала мои ожидания. Скажи, Лера, ты же слышала разговор в коридоре?

Я растерялась от поворота разговора на триста шестьдесят градусов. И скорее всего поэтому не соврала.

— Да, но было хорошо слышно. А что, это секрет?

— Смотря от кого. От тебя, наверное, нет, но об этом лучше с Руфой поговори.

— И вы туда же. Все говорят одно и то же — спроси у Руфы.

— И что же тут удивительного? Это ее семья и ее право быть откровенной, посвящать в проблему или нет.

— Но вы же в курсе?

— Я не стану сейчас с тобой обсуждать ничего. Возможно, позже и понадобится твоя помощь, но не сейчас.

Андрей Сергеевич нахохлился и замкнулся, став опять неприветливым, неприятным дядькой.

— Ну и пожалуйста, только если ко мне обратятся за помощью, то я…

— То ты ее непременно окажешь. Я в этом не сомневаюсь. Иначе…

— Что? — вдруг испугалась я не на шутку. Взгляд и жесткое выражение лица приковали меня к месту, и мне очень захотелось немедленно оказаться как можно дальше от Андрея Сергеевича, да еще и под одеялом.

— Что будет? — с ужасом спросила я.

— Иначе он пропадет.

— Кто?

— В свое время узнаешь, Лера. Ты не бойся. Я не хотел тебя пугать. Просто разучился разговаривать с молодыми дамами, — извинился Андрей Сергеевич.

Этот «милый», «мягкий» тон ничуть меня не успокоил. Опять возникло ощущение, что от меня скрывают что-то очень важное, и это должно роковым образом повлиять на мою молодую жизнь.

— Лера, ты меня извини, но мне нужно в этот переулок. Ты ведь дойдешь сама? Ты же храбрая девочка, как я понял. Ну, пока. Еще увидимся.

Андрей Сергеевич быстро свернул за угол.

— Надеюсь, что нет, — мрачно бросила я ему вслед.

Я была в двух шагах от своего дома, но идти туда не хотелось. Было не очень поздно и не холодно. В скверике, на природе, даже в центре города думалось лучше. Тишина и предвесеннее капанье сосулек настраивало на лирический лад. Я решила сочинить письмо Мите. Послание должно быть особенным, изысканным, изящным, язык оригинальным, мысли взрослыми и взвешенными. Я перебрала в уме все эпитеты и синонимы, и вообще весь известный мне словарный запас русского языка, и пришла в полнейшее отчаяние. Ни тонкости ума, ни изощренности мысли не получилось. И в принципе, что я хочу ему написать, о чем? Все это умещалось, к моему сожалению, в трех хорошо известных словах: «я тебя люблю» или «я тебя жду». Наверное, сначала надо почитать Митины письма бабушке… Но ведь они ко мне не относятся. Какие выводы я смогу сделать из переписки бабушки и внука? Признав свою серость и неумелость, я готова была разрыдаться от отчаяния.