Страница 6 из 14
– Вид у него достаточно мрачный, чтобы покончить с собой, и, возможно, он так и сделает, – буркнул Коулман, снова принявшись за свое.
– Эдвард, пожалуйста, прекрати это, – сказала Инес.
Но у миссис Смит-Питерс возник еще вопрос к Рею. Она посмотрела на мужа, словно спрашивая у него разрешения, но он разглядывал скатерть.
– А она вообще рисовала? – спросила миссис Смит-Питерс.
– Все реже и реже, к сожалению. И это было плохо. Мы… Поскольку у нас было много слуг. И свободного времени с избытком.
Коулман снова посмотрел на него критическим взглядом.
Рей продолжил:
– Сказать по правде, мы обленились. У меня имелись определенные обязанности, не обременительные, но… без обязанностей человек разваливается на части. Пегги перестала писать картины по утрам и работала только по вечерам, если вообще работала.
– Похоже на депрессию, – сказал Коулман.
«Но Пегги вовсе не вела себя как человек, у которого депрессия», – подумал Рей. Он не мог сказать этого вслух. Это прозвучало бы как самооправдание. А какое право имеют все эти чужие люди судить его и Пегги? Рей нервно швырнул салфетку на стол.
Миссис Смит-Питерс посмотрела на часы и сказала, что им пора.
– Я тут подумала, – обратилась она к Инес, – может быть, вы с Эдом захотите побывать в Ка’ Реццонико?[11] Я обожаю это место. Хочу съездить туда завтра утром.
– Мы можем позвонить вам во время завтрака? – спросила Инес. – В девять или в половине десятого не слишком рано?
– О боже, нет, мы встаем в восемь, – уверила миссис Смит-Питерс.
Ее муж поднялся первым.
– Может быть, вам тоже захочется с нами, – сказала миссис Смит-Питерс Рею, вставая из-за стола.
– К сожалению, не могу, – ответил Рей. – Спасибо.
Смит-Питерсы ушли.
– Инес, попроси чек. Я вернусь через минуту, – сказал Коулман.
Он направился в заднюю часть ресторана.
Антонио встал, как только Коулман повернулся к ним спиной.
– С вашего позволения, я возвращаюсь в свой отель, – произнес он по-английски. – Я очень устал. Нужно написать письмо матери.
– Конечно, Антонио, – кивнула Инес. – Увидимся завтра.
– Завтра. – Антонио наклонился над ее рукой, изобразил символический поцелуй. – Доброй ночи, – сказал он Рею. – Доброй ночи, мадам.
Инес поискала взглядом официанта.
Рей поднял руку, но официант его не заметил.
– Рей, я советую вам уехать из Венеции, – шепнула ему Инес. – Какая вам будет польза от новой встречи с Эдвардом?
Рей вздохнул:
– Эд все еще не понимает. Мне нужно кое-что ему объяснить.
– Он обедал с вами вчера вечером в Риме?
– Да.
– Я так и думала. Но он сказал, что обедал с кем-то другим. Послушайте меня, Рей. Эдвард вас никогда не поймет. Он чуть с ума не сошел, когда узнал про дочь… – Она закрыла глаза и откинула голову, но лишь на секунду, чтобы успеть сказать все до возвращения Коулмана. – Я никогда не видела Пегги, но слышала мнение о ней от разных людей. «Витает в облаках» – вот что они говорили. Она была для Эдварда богиней, кем-то не принадлежащим к роду человеческому. Слишком хороша, чтобы быть человеком.
– Я знаю.
– Он считает вас очень бессердечным. Я вижу, что это не так. Но поверьте, он никогда не поймет, что в случившемся нет вашей вины.
Ее слова не удивили Рея. Коулман называл его бесчувственным еще на Мальорке. И возможно, называл бы так любого мужа Пегги, даже если бы дочка была счастлива в браке, излучала радость, довольство и все такое прочее.
– Правда ли, что Пегги боялась секса? – спросила Инес.
– Нет. Нет, напротив… Он возвращается.
– Вы можете завтра уехать из Венеции?
– Нет, я…
– Я должна встретиться с вами завтра. В одиннадцать у «Флориана»?[12]
Ответить у Рея не было времени – Коулман уже садился. Но Рей кивнул ей. Согласиться было проще, чем отказаться.
– Наш официант так занят, – сказала Инес с притворным раздражением, будто они все время пытались его подозвать.
– Господи Исусе! – вздохнул Коулман и завертелся на стуле. – Cameriere! Conto, per favore![13]
Рей вытащил банкноту в две тысячи лир – больше, чем его доля.
– Убери, – велел Коулман.
– Нет, я настаиваю, – сказал Рей, пряча бумажник в карман.
– Убери, я сказал, – жестко проговорил Коулман.
Он собирался заплатить деньгами, которые ему, конечно же, дала Инес немного раньше.
Рей ничего не сказал. Он встал:
– Позвольте пожелать вам спокойной ночи.
Он поклонился Инес. Затем снял пальто с крючка. Пальто было то самое, другого у него с собой не было, в левом рукаве зияли два пулевых отверстия, но ткань была почти черной, и прорехи вряд ли кто заметил бы. Он поднял левую руку и, уходя, улыбнулся.
4
Утро сияло солнцем. Под окном Рея в пансионе пели рабочие, словно сейчас была весна или лето, в коридоре за дверью напевала молоденькая уборщица, орудуя шваброй, а по другую сторону канала, в окне посольства Монако, чирикала птичка в клетке.
Когда Рей в половине одиннадцатого вышел из пансиона и направился на встречу с Инес, в кармане у него лежали два письма – одно родителям, а другое их садовнику Бенсону, который прислал ему сочувственное послание на Мальорку. Родителей Рей благодарил за предложение вернуться на некоторое время домой, но писал, у него, мол, пока дела в Европе и он считает, что лучше ему сейчас обосноваться в Нью-Йорке и начать работу с Брюсом Мейном в галерее. Его письмо было ответом на второе родительское, после того как он отправил им телеграмму и написал про Пегги. Рей заглянул в табачную лавку в аркаде на площади, купил марки и опустил письмо в почтовый ящик снаружи. Он пришел раньше на десять минут, медленно прогулялся по площади и наконец увидел Инес, которая резво шла на высоких каблуках – миниатюрная, складная фигурка, появившаяся из-за церкви Сан-Моизе.
– Доброе утро, – сказал он, прежде чем она увидела его.
– Ой! – Она остановилась. – Привет. Я опоздала?
– Нет. Наоборот, вы пришли раньше времени, – сказал, улыбаясь, Рей.
Низко над ее головой пролетел голубь, хлопая крыльями. На Инес была небольшая желтая шляпка с павлиньими перьями с одной стороны. При солнечном свете Рей увидел морщинки у нее под глазами и более глубокие – у рта. По мнению Рея, они ни в коей мере не уменьшали ее привлекательности. Ему стало любопытно, может ли такая женщина заинтересоваться им в роли любовника, при этом он испытал чувство собственной неполноценности, от которого не мог отделаться, даже убеждая себя в его иррациональности. Женщина вроде Инес вполне могла счесть его привлекательным, потому что он моложе и она чувствовала бы себя польщенной.
Возле «Флориана» на улице стояло всего несколько столиков, и за ними сидели люди, закутавшись в пальто и шарфы.
Рей отодвинул стул для Инес.
Она попросила только кофе.
– Итак, – сказала она, когда официант принял заказ. Она положила обе ладони на стол, раздвинула локти, сомкнула пальцы в желтоватых замшевых перчатках. – Повторяю: я бы хотела, чтобы вы уехали из Венеции. Сегодня, если можете.
В холодном прозрачном воздухе ее слова хрустели. Они оба улыбались. В такое утро и в таком месте невозможно было не улыбаться.
– Что ж, пожалуй, я могу уехать завтра. Я вполне готов.
– Вы хотите объясниться с Эдвардом, но я вам говорю: от этого не будет никакого прока. Если бы даже вы предъявили ему дневник Пегги, где была бы написана вся правда, то Эдвард все равно бы продолжал верить в то, во что он хочет верить.
Она сняла одну перчатку и страстно жестикулировала, подкрепляя свои слова.
– Я прекрасно вас понимаю. Мне все ясно, но… – Рей поправил под собой пальто и подался вперед. – Возможно, мне придется повторить Эду все с самого начала, но я смогу сделать это за пять минут, если мне удастся все организовать правильно.
11
Ка’ Реццонико – дворец в Венеции, в районе Дорсодуро. С 1936 года во дворце находится музей Венеции XVIII века.
12
«Флориан» – знаменитое кафе на площади Сан-Марко, один из символов Венеции.
13
Официант! Счет, пожалуйста! (ит.)