Страница 62 из 67
– Спасибо вам.
Мессир Гийом перевел взгляд с Томаса на Элеонору, потом снова на Томаса.
– Хорошая ночка, чтобы поспать под звездами, – сказал он. – А на рассвете мы уходим.
Рыцарь пошел прочь, а Томас с Элеонорой сели на берегу ручья. Небо еще не совсем потемнело, в нем оставалось матовое мерцание, как от свечи за роговой пластиной. С другого берега ручья соскользнула в воду выдра. Она вынырнула, и ее шкурка заблестела в вечернем свете. Зверек поднял голову, взглянул на Томаса и, снова нырнув, скрылся из виду, лишь на темной поверхности осталась полоска серебристых пузырьков.
Молчание прервала Элеонора; она произнесла единственные известные ей английские слова:
– Я женщина лучника.
– Да, – улыбнулся Томас.
На рассвете они поскакали дальше, а к вечеру увидели на горизонте на севере столб дыма и поняли, что английское войско продолжает свое дело. Утром следующего дня они расстались.
– Не знаю, как вы доберетесь до этих ублюдков, – сказал мессир Гийом, – но, когда все закончится, отыщите меня.
Он обнял Томаса, поцеловал Элеонору и залез в седло. На его коне была длинная синяя попона, расшитая желтыми ястребами. Рыцарь устроил свою больную ногу в стремени, разобрал поводья и тронул шпорами коня.
Дорога вела на север через заросшую вереском пустошь, где пахло тимьяном и порхали голубые бабочки. Томас с висящим на луке седла шлемом и мечом на бедре двинулся на дым. Элеонора, настоявшая на том, что будет носить его лук, потому что она женщина лучника, поехала следом. На небольшом возвышении они оглянулись, но мессир Гийом отъехал уже на полмили к западу и не оборачивался. Он спешил к орифламме.
И Томас с Элеонорой поехали дальше.
Англичане шли на восток, постоянно удаляясь от моря в поисках места, где можно перейти Сену, но все мосты были разрушены или находились под охраной какой-нибудь крепости. Войско продолжало уничтожать все на своем пути. Чинимые им разрушения простирались на двадцать миль в ширину, позади на десятки миль оставался выжженный след. Простой народ Франции бежал от вражеского войска, забирая с собой скотину и только что убранный урожай, так что солдатам Эдуарда приходилось в поисках пищи продвигаться все дальше. Позади них оставалась пустыня, а впереди возвышались грозные стены Парижа. Некоторые думали, что король возьмет Париж штурмом, другие считали, что он не будет зря губить солдат на этих огромных стенах, а нападет на один из мощно укрепленных мостов, который позволит ему перейти на северный берег реки. И войско в самом деле попыталось захватить мост у Мелёна, но защищавшая его южную часть крепость имела такие массивные стены и в ней было столько арбалетчиков, что атака кончилась неудачей. Французы со стен показывали англичанам голые задницы. Говорили, что король, уверенный в форсировании реки, велел послать припасы в порт Ле-Кротуа, находившийся далеко на севере, не только за Сеной, но и за Соммой. Но если даже припасы и дожидались там, до них было не добраться. Сена стала стеной, за которой англичане оказались заперты на опустошенных ими же самими землях. Захромали первые лошади, а у солдат стоптались сапоги, и некоторые шли босиком.
Англичане приблизились к Парижу и вошли в обширные охотничьи угодья французских королей. Они заняли охотничьи домики Филиппа и содрали со стен гобелены и гравюры, а во время охоты Эдуарда на его королевских оленей французский король прислал ему официальный вызов на бой. Это было по-рыцарски и с Божьей милостью положило бы конец разграблению его земель. Поэтому Филипп отправил к англичанам епископа с вежливым уведомлением, что он с войском будет дожидаться их к югу от Парижа. Английский король любезно принял приглашение, французы провели свои войска через город и выстроили их среди виноградников на вершине холма близ Бур-Ла-Рена. Они хотели, чтобы англичане атаковали их там и английским лучникам и латникам пришлось бы подниматься на холм под массированным обстрелом генуэзских арбалетчиков. Французская знать уже оценивала величину выкупа за захваченных пленных.
Французы ждали в боевых порядках, но, как только войско Филиппа заняло позиции, англичане коварно повернули и пошли в другую сторону, направляясь в городок Пуасси, где мост через Сену был разрушен, а население эвакуировано. Защищать северный берег остались лишь несколько французских ополченцев, бедняков, вооруженных копьями и топорами. Они не могли остановить полчища лучников, плотников и каменщиков, которые из выломанных в Пуасси досок на пятнадцати сломанных опорах старого моста соорудили новый. Строительство заняло два дня, а французы среди зреющего винограда у Бур-Ла-Рена продолжали ждать оговоренного сражения. Тем временем англичане перешли Сену и направились на север. Бесы вырвались из ловушки и были снова на свободе.
Там-то, в Пуасси, Томас с Элеонорой и присоединились к войску.
И там-то по Божьей милости начались трудные времена.
Элеонора опасалась английского войска.
– Они не полюбят меня, потому что я француженка, – волновалась она.
– В войске полно французов, – убеждал ее Томас. – Гасконцы, бретонцы, нормандцы, и половина женщин – француженки.
– Женщины лучников? – спрашивала она с робкой улыбкой. – Но это нехорошие женщины?
– Есть хорошие, есть нехорошие, – туманно отвечал Томас. – Но ты будешь моей женой, и все поймут, что ты не такая, как все.
Если Элеонора и радовалась, то не подавала никаких признаков этого. Когда они оказались на разбитых улицах Пуасси, английские лучники из арьергарда приказали им поторапливаться. Наскоро построенный мост еле держался, и по доскам перебирались последние войсковые увальни. На мосту не было перил, его построили наспех из всего, что попалось под руку в покинутом городе, и когда Томас с Элеонорой направили своих коней на мост, неровные доски шатались, скрипели и прогибались. Лошадь Элеоноры так перепугалась ненадежной опоры под ногами, что отказалась идти. Томасу пришлось завязать ей глаза, и только тогда, все еще дрожа, животное медленно двинулось по доскам, меж щелей которых Томас видел текущую внизу реку.
Несколько войсковых повозок были брошены в Пуасси, и их груз взвалили на сотни лошадей, захваченных к югу от Сены.
Когда последние отставшие солдаты перешли мост, лучники стали валить доски в реку, ломая ту хрупкую связь, что позволила англичанам вырваться. Король Эдуард надеялся, что теперь, на широкой равнине между Сеной и Соммой, найдет новые земли для разорения, и три колонны, растянувшись вширь на двадцатимильную полосу, двинулись на север. На ночь они разбили лагерь на расстоянии короткого перехода от реки.
Томас искал полк принца Уэльского, а Элеонора старалась не обращать внимания на грязных, оборванных, опаленных солнцем стрелков, больше смахивавших на беглых преступников. Им нужно было устраивать себе ночлег, но они предпочитали глазеть на женщин и отпускать непристойные шуточки.
– Что они говорят? – спросила Элеонора Томаса.
– Что ты самое прекрасное существо во Франции, – ответил он.
– Ты врешь, – сказала она и вздрогнула, когда какой-то солдат что-то закричал ей. – Они что, никогда раньше не видели женщину?
– Такую, как ты, – нет. Наверное, тебя принимают за принцессу.
Она посмеялась над этим, но не без удовольствия. Элеонора повсюду видела женщин, которые собирали хворост, пока их мужчины устраивали ночлег, и большинство, как она заметила, говорили по-французски.
– На следующий год родится много детишек, – улыбнулась девушка.
– Это точно.
– И солдаты вернутся в Англию?
– Некоторые, может быть, вернутся, – ответил Томас, хотя совсем не был уверен в этом. – Или отправятся в свои гарнизоны в Гаскони.
– А если я выйду за тебя замуж, то стану англичанкой?
– Да.
День клонился к концу, и на сжатых полях дымили костры, хотя готовить было почти нечего. На каждой лужайке паслось по паре десятков коней, и Томас понял, что им с Элеонорой надо дать отдых своим лошадям, накормить и напоить их. Он многих спрашивал, как найти солдат принца Уэльского, но одни указывали на запад, другие на восток, и в сумерках, не зная, куда еще пойти, Томас просто повернул усталых лошадей к ближайшей деревне. Деревня была забита солдатами, но Томас с Элеонорой нашли более-менее тихое местечко на краю поля. Там Томас развел огонь, а Элеонора напоила в ручье коней. Из-за плеча у нее торчал черный лук как знак принадлежности к войску. Они приготовили скудную пищу, а потом сели под забором и стали смотреть на звезды, сияющие над темным лесом. Из деревни доносились голоса, женщины пели там французскую песню, и Элеонора стала тихо подпевать.