Страница 75 из 82
— Как же нам повезло, что у тебя последний урок вела Вэн Хутэн!
— Да, она единственный учитель, который понимает!
На главных улицах города машины почти не двигались. Это стало ещё одной причиной, урезавшей наше время, которое мы могли провести вместе. По шоссе мы добрались бы немного быстрее, но для мотоциклистов оно закрыто. Так что мы не могли ехать быстро, как мы оба любили. Да даже если бы не было такой огромной пробки, и у нас была возможность поехать быстрее, копы остановили бы нас и выписали мне штраф. Тем не менее, это было лучше, чем быть на машине, потому что так можно было объезжать машины на красном сигнале светофора и вставать вперёд на перекрестке, где уже и так было достаточно мотоциклов, которые ядовито плевались выхлопными газами прямо в наши лица. Несмотря ни на что, мотоцикл — это весело.
Начиналась весна, но ничего не зеленело и не цвело. В городе не было живых деревьев, кустов или цветов, по которым можно определить наступление весны. В городе ты мог угадывать времена года только по температуре и погоде.
Пэн рассказывал мне, что наш город совсем не похож на деревню, в которой он жил в Тайланде. Там было много полей, даже джунгли, рек и озёр, а все жители фермеры или рыбаки, как его отец. Но его папа настаивал на переезд сюда, надеясь, что он сам смог бы зарабатывать больше денег, а его сын получил бы более качественное образование.
Наконец, мотель. Тут была автостоянка, разделённая на отдельные кабинки, у каждой из которых был закрывающийся тяжёлый пластиковый занавес. Это помогало предотвратить слежку или преследование, а так же скрывало марку автомобиля и его номерной знак. Мы не единственные люди, которые тайно приходили сюда, чтобы побыть наедине друг с другом.
Я припарковался, мы быстро ушли из гаража, и пока Пэн поторапливал меня, стоя перед дверью отеля, я опускал занавес. Затем я пошёл за ним в вестибюль.
Грязно-коричневый ковёр был сильно протёрт и местами продырявлен. Голые цементные стены, увешанные фотографиями молодых женщин в крохотных бикини и мускулистых мужчин, втиснутых в слишком маленькие для них купальники. Так же нелегально, так же дорого это было, чтобы откупиться от копов. Но руководство мотеля, вероятно, решило, что подобные картинки привлекли бы платежеспособных гостей и придавали бы им нужное настроение.
Разные люди, которые в одиночестве работали здесь каждый день сидя за столом, уже узнавали нас. Сегодня работал лысый толстый мужчина с большими, белыми, запятнанными табаком усами, нависающими над его верхней губой. Из его рта исходил ужасный запах сигарет. Я ненавидел эту вонь, но мне нравилось находиться там, где почти каждый закон мог быть нарушен.
Толстый лысый мужчина неохотно отвернулся от телевизора, висевшего на стене. Он смотрел репортаж про толпу людей, которые пришли этим утром на работу и застряли в лифте, после чего он сорвался с девяносто третьего этажа. С трудом можно было отличить одного человека от другого: это было кровавое месиво из рук, ног и лиц.
— Привет, парни, — со скукой сказал сотрудник, не выпуская изо рта сигарету. — Можете проходить в триста девяносто восьмой.
Он протянул руку, чтобы я дал ему свою кредитную карту.
— Я бронировал номер по телефону и заплатил, — ответил я ему. — Разве там не видно?
Он наклонился ближе к компьютеру.
— А, да-да, вижу. — Он был слишком ленив и увлечён телевизором, чтобы смотреть на экран брони. — Проходите.
Он протянул мне маленький грязный конверт с пластиковой картой и немедленно вернулся к просмотру передачи, чтобы смог увидеть последние изображения людей из разбившегося лифта.
Комната триста девяносто восемь находилась на третьем этаже. Мы не очень хотели пользоваться лифтом после того репортажа, но лестниц в мотеле не было. Большинство людей всё равно ими не пользовались, так что владельцы решили сэкономить на их строительстве. Я слышал, что раньше существовали законы о том, что и как нужно строить. Но не здесь, не после того, как прошло столько времени. При пожаре было очень небезопасно отсутствие лестниц: лифты застревали на этаже, где был засечён огонь. Гости сидели в своих номерах, как в ловушках, и даже не могли совершить суицид, потому что окна были слишком маленькие, чтобы в них протиснуться. И тем более их невозможно было открыть.
Лифт был рассчитан на троих человек, но нас внутри было только двое. Как только двери закрылись, мы взяли друг друга за руки и крепко сжали их. Наша боязнь лифтов прошла.
В комнате был постелен такой же коричневый ковёр, как и в вестибюле. Ванна, как обычно, выглядела не пригодной для использования. Пахла она ужасно. Кровать тоже была грязной, как и все остальные кровати, которые мы видели в этом мотеле. Посреди потолка была полоска флюоресцентной лампы. Мы скинули с себя одежду и положили её на стул, который являлся единственный предметом в комнате без тонны пыли и грязи. И завалились на кровать.
Даже в этом отвратительном месте я чувствовал себя замечательно. С Пэном мне всегда и везде было замечательно.
Позже, когда нам уже было пора уходить, мы лежали и разговаривали, а Пэн укачивал мою голову на своей груди.
— Я нервничаю из-за слов мисс Вэн Хутэн о том, что ученики спрашивают про нас. Мне это не нравится, — сказал Пэн.
В этом году он проходил множественное число и иногда даже хорошо его употреблял. Но пока что у него не совсем получалось правильно определять время речи. Он объяснял это тем, что в тайском языке только одно время. Такая сложная тема не всегда давалась даже тем, кто был умён так же, как Пэн.
— Мне тоже не понравилось то, что она сказала, — ответил я. — Ребята считают меня подозрительным с того момента, как я сел за твой столик на обеде в прошлом году. И Дезби! — Я тряхнул головой и тяжело вздохнул. — Возможно, она тоже подумает, что между нами что-то есть.
Я почувствовал, как рука Пэна напряглась, и он сжал кулаки.
— Я не понимаю, почему они просто не оставят нас в покое?! — Пэн недовольно повысил голос. — Кому мы мешаем? Кому мы создаём проблемы? В моей стране всё не так. Мужчины встречаются с мужчинами, а женщины с женщинами, если они этого хотят. И никого не волнует это, никто им не мешает, никто не говорит, что это ненормально. Лучше бы я никогда сюда не приезжал!
Это было очень неприятно
— Но... что насчёт меня?
Он обнял меня крепче.
— Ты замечательный, Эрик, ты лучшее, что когда-либо случалось со мной. Только если бы мы были в моей деревне, у нас была бы свобода. Нам не пришлось бы нервничать из-за людей вокруг, просто потому, что им не было бы до нас дела, не пришлось бы бояться копов, но здесь...
Ему было не обязательно договаривать до конца.
— Но мы всё ещё побеждаем. Наша победа предопределена! Ой, ты понял слово "предопределена"?
Он грустно помотал головой.
— Это значит, что я не позволю никому и ничему встать между нами. Я буду делать это несмотря ни на что, и, надеюсь, ты тоже.
— Я понимаю, о чём ты говоришь, но для меня всё по-другому. — Начал рассуждать он. — Я из другой страны, а ты американец. Твои родители богаты, а у моего отца совсем нет денег. У меня здесь будет больше проблем, чем у тебя. Нет, конечно, у тебя тоже будут проблемы, но копы, скорее всего, отпустят тебя, но не меня. Меня накажут. Посадят. Без выяснения обстоятельств.
Как бы жестоко ни звучали его слова, нам приходилось верить в них. Какая-то неведомая сила усиливала законы штата. Пэн много раз говорил мне, что наш Бог совсем не похож на их Будду, доброго и понимающего. Но он не мог официально принадлежать буддизму, он был обязан ходить в церковь и молиться как христианин. Американского Бога сложно назвать реальным, в отличие от воя сирен с улицы. Мы подбежали к окну.
В это время две полицейские машины останавливались у входа в мотель. Два копа направились внутрь здания. Мы оторопели. Единственный выход отсюда был через вестибюль.
Не произнося ни слова, мы кинулись одеваться. Чтобы ни случилось, если мы будем голыми — это только усугубило бы ситуацию.