Страница 46 из 128
В качестве ответа перед ее лицом показалось запястье солдата.
— Возьми столько, сколько нужно.
И в это мгновение она испытала непреодолимую потребность рассказать им. Очиститься. Стереть стресс прошлого года, независимо от последствий.
Она просто хотела освободиться от ужасной ноши, тяготившей ее. Пугавшей ее.
Дразнившей ее.
Без сомнений, это повысит шансы для нее выносить малышей… чем меньше стресса, тем лучше для беременных женщин, да? А сейчас на кону стояло уже две жизни, а также ее собственная.
— Лейла?
Она проглотила ком. Посмотрела на мужчин, стоявших перед ее койкой, обеспокоенных. Она не хотела предавать свою единственную семью. К тому же, может, если она расскажет им о Коре, они смогут… сделать территорию безопасней. Или перевезти всех. Или…
Лейла прокашлялась, стискивая простыни руками, словно они были рулем, и она собиралась сделать крутой поворот.
— Послушайте, мне нужно…
Она не закончила, и Куин заполнил тишину:
— Тебе нужно кормление. Вот, что тебе нужно.
Ее клыки будто прислушались к его словам, выступая из челюсти, и ей пришлось смириться с фактом, что да, ей нужно было взять вену.
И нет, она не могла рассказать им. Она просто… это было не хорошо. Нехорошее решение для нее. Они возненавидят ее за то, что она подвергла риску себя и беременность… а, тем временем, Кор все равно будет знать, где они живут, потому что Братство никогда не покинет этот лагерь. Это — их дом, и они будут защищать его, когда Кор нападет сразу после того, как она прекратит их встречи.
Погибнут люди. Ее любимые.
Черт.
— Спасибо, — сказала она хрипло, обращаясь к Блэю.
— Все для тебя, — ответил он, смахивая ее волосы назад.
Она попыталась сделать укус максимально нежным, но Блэй даже не дернулся. С другой стороны, он, без сомнений, привык к более жестким укусам, когда занимался любовью с Куином.
Когда она припала к знакомому источнику, вбирая пищу, необходимую ее телу, которую ей мог подарить лишь мужчина ее расы, Куин подошел к стулу в углу комнаты, на котором сложили ее вещи. Когда он взял их в руки, то нахмурился и опустил взгляд. Потом порылся среди складок, будто искал что-то.
Мгновение спустя его разноцветный взгляд переместился на нее, и он застыл на месте.
Отведя глаза, она притворно сконцентрировалась на том, что делала. Она не знала, что он обнаружил и почему так смотрел на нее.
Но, учитывая, какую жизнь она вела, она вынуждена многое скрывать.
***
— Когда ты должна прийти?
Услышав вопрос Трэза, Селена сконцентрировалась на горячей чашке овсянки, которую Трэз только что сделал для нее. Солнце давно встало, проживавшие в доме доджены отдыхали в своих комнатах, поэтому они с Трэзом были одни в огромной кухне, сидя рядом за дубовым столом.
— Селена. Во сколько твой осмотр?
Ей следовало следить за языком. Две секунды назад она наслаждалась вареной «Quaker Oats», с дополнительными плюшками в виде сливок и горки коричневого сахара. Они все еще пылали от того, что произошло в душе, расслабленные и умиротворенные.
А сейчас?
Ничего подобного, как порой выражаются.
— Первым делом этим утром.
Трэз посмотрел на телефон.
— Хорошо, тогда хорошо. Сейчас почти восемь. Поэтому, даже закончив завтрак, мы успеем вовремя.
— Я не хочу идти. — Она чувствовала на себе его взгляд. — Не хочу. Я не особо стремлюсь снова оказаться там.
— Док Джейн сказала, что нам нужно сделать рентген твоих суставов, чтобы отследить…
— Я не хочу. — Селена засунула полную ложку каши в рот, не чувствуя вкуса. Просто вещество. — Прости, но сейчас я себя хорошо чувствую. Я не хочу спускаться туда, не хочу, чтобы в меня снова тыкали и кололи.
В своей скрытности она исходила из того, что сейчас была хорошая часть, и она не хотела знать, сколько она продлится. Учитывая, что болезнь ничто не остановит, то зачем им беспокоить себя…
— Это будет очень важно для меня — если ты сходишь к Джейн.
Она подняла глаза. Трэз уперся взглядом в окна за ее спиной, хотя ставни были опущены и он ничего не мог увидеть.
Его взгляд казался обреченным. Будто он знал, что она не спустится в клинику… и он ничего не мог с этим сделать.
— Знаешь, чего я боюсь сильнее всего? — услышала она себя.
Трэз повернул лицо к ней.
— Чего?
Она помешала овсянку. Попробовала еще раз: все еще теплая.
— Я боюсь оказаться в ловушке.
— В смысле?
— Я не хочу застрять здесь, — сказала она с придыханием. Потом похлопала по груди, рукам, бедрам под столом. — В моем теле. Я боюсь приступов. Я ведь жива под оболочкой, заперта внутри… когда это случается, мне сложно видеть и слышать, но я это чувствую. Я знала, что ты пришел за мной. Это все меняет. Когда ты был со мной, я не чувствовала себя… такой плененной.
Он ничего не ответил, и Селена посмотрела на него. Он снова вернулся к созерцанию окон, которые не показывали ему дня по другую сторону стекол, будь он солнечным или облачным, дождливым, или с ветром, гонявшим осеннюю листву поверх пожухлой травы.
— Трэз? — позвала она его.
— Прости. — Он встряхнулся. — Прости, я задумался.
Он развернулся на своем стуле, поставив ноги на перекладины под ее стулом. Потом он взял ее руку, ту, что была без ложки, и распрямил ее на своей ладони.
— У тебя самые красивые руки, которые я когда-либо видел, — пробормотал он.
Она рассмеялась.
— Думаю, твое суждение не объективно, но я принимаю твой комплимент.
Он нахмурился, его брови сошлись на переносице.
— Могу представить, каково… — Он сделал долгий, медленный вдох, потом выдох. — Для меня нет ничего страшнее в этом мире, чем оказаться запертым там, откуда нет выхода… а оказаться в плену своего тела? Невообразимо. Ужасающий вынос мозга.
— Да.
Повисла длинная пауза, в течение которой он сидел перед остывающей чашкой, так и не прикоснувшись к еде, и она — ковыряясь в овсянке, выписывая небольшую S кончиком ложечки.
В воздухе между ними развернулся спор, пожалуйста-ради-своего-блага с его стороны, и только-когда-совсем-прижмет — с ее. Не было причин произносить слова. Она не сдвинется ни на дюйм. И значит, единственный вариант для него — закинуть ее на спину, и как пещерному человеку унести в учебный центр.
Наконец, терпение Селены иссякло, и она была вынуждена сменить тему.
— Порой я думаю… — Она пожала плечами. — А что, если все лгут о смерти? Что, если нет никакого Забвения, и вместо этого ты остаешься в своем теле навсегда, в сознании, но в полной неподвижности.
Чудесно. Она хотела разрядить обстановку.
Блестящая. Попытка.
— Ну, тела же… — Он прокашлялся. — Знаешь, они гниют.
— Хм, аргумент.
— Хотя, каким, по-моему, кошмаром, может обернуться загробная жизнь? Я боюсь зомби-апокалипсиса. — Он взялся за ложку и начал есть, не отпуская ее свободную руку. — Тогда будет паршиво. Ты отбросишь копыта, а потом будешь бродить по земле, пожизненно застряв на диете Аткинса.
Она подняла ложку, останавливая его.
— Так, подожди… смотри, ты просто будешь голодным, да? И если найдешь людей для еды, то, знаешь, зомби живется не так и плохо.
— А если нижняя половина лица отвалится? Как будешь питаться без челюсти? Тогда ты будешь испытывать постоянный голод, который не сможешь утолить. Полный отстой.
— Трубочки.
— Что?
— Просто нужны трубочки.
— Бедро через трубочку не употребишь.
— И блендер. Трубочки и блендер. Тогда все шикарно.
Трэз взорвался от громкого хохота, удивительно, как он не разбудил половину особняка.
— О, Боже, это ненормально. — Он наклонился, целуя ее. — Полный бред.
Внезапно, Селена тоже расплылась в улыбке… такой, что заныли щеки.
— Абсолютный. Это называется «театр абсурда»?
— Ага. Особенно если мы продолжим прикалываться. — Трэз помрачнел. — И хорошо, если ты не хочешь идти.