Ветка кедра

Они не были богами, они были людьми. Их всегда было немного, но они всегда были. Они звались Путниками. Никто не знал, как стать Путником, но стать им мог каждый, потому что в каждой душе жила частица души Путника.

Люди шли, и Путники шли среди них и впереди. Люди останавливались для отдыха, а Путники все равно шли, разведывали дорогу, а потом возвращались, чтобы повести за собой остальных, помочь уставшим, подбодрить больных и снова идти.

Путники догадывались, что Дорога бесконечна, и Дорога была их жизнью, но люди хотели покоя. Найдя подходящее место, они говорили: «Мы дальше не пойдем» — и останавливались, строили жилища, любили и ссорились, растили детей, ненавидели и убивали, и до поры до времени забывали о Путниках.

А Путники… Путники тоже были людьми. С людьми они и оставались до тех пор, пока неодолимая сила снова не звала их в дорогу.

Зыбкая полоска земли показалась на горизонте, когда надежда уже покинула измученных отчаявшихся людей, но прошло еще два долгих дня, прежде чем семь кораблей с воинами, женщинами, стариками и детьми — всеми, кто уцелел в жестокой войне, — приблизились к неведомому берегу. Радость при виде земли сменилась тревожным ожиданием. Поросший густым лесом берег выглядел безлюдным, но кто знает, что ждет там незваных гостей?

Окованный медью нос корабля вонзился в песок, и Гунайх с обнаженным мечом в одной руке и боевым топором в другой первым спрыгнул на узкую полоску пляжа, за которой сразу же начинались густые зеленые заросли. Следом за вождем, бряцая оружием, но все еще в полном молчании посыпались воины. Несколько коротких приказаний, и они, разделившись на три группы, растворились среди деревьев.

Гунайх остался на берегу один.

Только бы не засада, думал он, расхаживая вдоль берега и поглядывая то на молчаливый лес, поглотивший разведчиков, то на почти сливающиеся с небом далекие незнакомые горы, то на свои корабли, где, укрывшись за высокими бортами, изготовились к стрельбе лучники, и самые могучие воины уперлись шестами в дно, готовые в случае намека на опасность оттолкнуть корабли и выйти в море, готовые бежать, скрываться, по-заячьи запутывать следы и каждое мгновение чувствовать на затылке дыхание погони.

Только бы не засада!

Только бы эта земля оказалась безлюдной, только бы сбылось обещание хромого Данда, как молитву повторял Гунайх. Передышка, несколько месяцев, несколько лет передышки. Боги! Я ведь не прошу многого, я прошу только покоя!

Время — вот что нужно клану. Время, чтобы воины забыли о поражениях, время, чтобы женщины нарожали детей, время, чтобы подросли и стали воинами дети, чтобы снова все были как пальцы в одном кулаке. Неудачи озлобили людей, отняли у них смелость и разум. Воины думают больше о бегстве, чем о сражении; младенцы, зачатые в страхе перед завтрашним днем, рождаются трусами. Все чаще и чаще Гунайх ловил на себе косые взгляды, а старики словно бы невзначай вспоминают о древнем испытании и обряде смены вождя.

Но боги смилостивились и в самую трудную минуту послали к кострам клана хромого Данда. Гунайх вспомнил, как дозорные приволокли к нему дряхлого старика с всклокоченными седыми волосами и в заляпанной грязью изодранной одежде. Голосом, какой мог бы быть у расщепленного морозом пня, старик потребовал разговора с вождем наедине.

— Хорошо у костра такой ночью, как эта, — проскрипел старик, когда они остались одни. Он протянул к огню костлявые руки и зябко поежился, сразу став похожим на большую мокрую птицу. — Еще бы горячей похлебки и кусок лепешки. Прикажи, вождь, не жалей. Зачем обреченным пища? А старому Данда много не надо, миску похлебки и кусок лепешки, а, вождь?

Гунайх едва сдержался, чтобы не свернуть старику шею.

— Кто ты и откуда пришел? — спросил он.

— Тот, кого отовсюду гонят, может рассказывать долго, а у тебя нет времени слушать, скоро рассвет. Я пришел, чтобы спасти тебя… Кто бы мог подумать, что старому Данда придется спасать могучего Гунайха! — Старик засмеялся, будто горсть зерна бросили в пустой котел. — Они начнут с восходом солнца, ты это знаешь, вождь. Их много, очень много. Это ты тоже знаешь. Против тебя объединились все соседние кланы. Сильные всегда готовы объединиться против слабого. Потом они будут грызть друг другу глотки за твою землю и скот, но это будет потом. Так не раз бывало, и так будет теперь. Все повторяется, вождь, пройдет совсем немного времени, и слабый снова будет гоним, а сильный снова будет его преследовать. Пройдет совсем немного времени, и люди забудут, что эта земля принадлежала могучему Гунайху, забудут имя твое и твои подвиги, мужчины твоего клана погибнут в бою или будут умерщвлены как пленники, а женщины найдут утешение в чужих шатрах. Ты знаешь, вождь.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Гунайх. Страшная усталость навалилась вдруг на него, и хотелось лишь одного — чтобы скорее наступило последнее утро и сбылось наконец то, о чем все знали.

— Я дам тебе похлебки и лепешку, — сказал он. — Дам столько лепешек, сколько ты сможешь унести. Забирай и уходи. Обреченным не нужна пища.

— Я пришел вовремя, — сказал старик. — Старый Данда знает, когда нужно приходить! Ты слушал и не слышал, вождь. Я пришел спасти тебя. Я скажу тебе то, чего никому не говорил: есть другие земли! Я поведу тебя туда…

Старик говорил невероятное.

Другие земли. О которых никто ничего не знает. Земли, которые лежат там, где море сливается с небом.

Но там не может быть никаких земель!

Старик говорил невероятное. Поверить ему мог только приговоренный к смерти. Гунайх поверил.

Раненым, которые не могли двигаться сами, дали легкую смерть. Лошадей и скот прирезали. Повозки и шатры изрубили в щепу. Шли ночь, и весь следующий день, и еще ночь. Оступившиеся тонули в трясине.

Тайными тропами Данда вывел клан к побережью. В защищенной от ветра бухте в ожидании добычи покачивались на мелкой волне корабли торговцев.

Немногочисленную охрану и торговцев вырезали без пощады. Лишние корабли сожгли.

Потянулись долгие, неотличимые один от другого дни плавания к земле, о которой никто ничего не знал, которой просто не могло быть, потому что нет другой земли, кроме той, которую оставили беглецы.

— Какой ты хочешь награды? — уже на корабле спросил Гунайх у старика.

— Я скажу, когда мы достигнем земли, — ответил тот.

— Кто ты и откуда пришел?

— Просто путник.

Зыбкое марево дрожало над песком. Вытекла из щелей и пузырилась смола на палубе. Печным жаром несло от бортов. Изнемогали от зноя и изнуряющей неизвестности люди. Бисеринками пота покрылась рука воина, державшего нож у горла старого Данда.

— Как долго! Почему они не возвращаются? — спрашивал у старика потерявший терпение Гауранга, младший, а теперь и единственный сын вождя. — Они же вернутся?

Старик не отвечал, он неотрывно смотрел поверх борта на далекие заснеженные вершины гор и не замечал, казалось, ни ножа у горла, ни жары, ни тормошащего его мальчика.

Но вот со стороны леса послышался какой-то шум, треск сучьев под беспечной ногой, голоса, и наконец показались посланные на разведку воины. Четверо сгибались под тяжестью огромного оленя, остальные были увешаны тушками битой птицы. Чуть позже подошли два других отряда. В шлемах воины несли неведомые сочные плоды и ягоды, связки серебристых рыбин, кожаные фляги были наполнены родниковой водой.

Все говорили одно и то же: никаких следов человека, звери и птицы непуганы, ручьи полны рыбы, а в двух полетах стрелы за холмами есть долина, будто созданная для поселения.

Не дожидаясь сигнала, корабли один за другим ткнулись в берег, ликующая толпа перехлестнула через борта, оружие и доспехи полетели в одну кучу, и недавние беглецы, почувствовав наконец долгожданную свободу и безопасность, превратились на время в детей. Разведчиков снова и снова заставляли рассказывать об увиденном и каждую новую подробность встречали восторженным ревом. Истосковавшиеся по земле ребятишки устроили на песке веселую возню, женщины плакали от счастья, а воины со всего размаха хлопали друг друга по спине и наконец, сцепив руки и образовав круг, в центре которого был вождь, пустились в пляс, как во время большого праздника, хором выкрикивая клич клана: