Страница 4 из 19
В журнале «Русская старина» за 1895 год опубликована статья Ш. Арсеньева «Очерки из быта докторов-иноземцев в древней Москве». В ней говорится:
«“Торговый иноземец”, “гость”, живший, по всем видимостям, в Москве десятки лет, Томас Келлерман (или, как иногда его именовали, Келдерман), торговавший, должно быть, не безприбыльно, отправил в 1661 году своего сына Андрея, родившегося в Москве, в иностранные земли для ученья. Отправил он его по указу царя Алексия Михайловича.
Уехав отроком, он воротился зрелым мужчиною, достигнув высшего ученого звания доктора медицины и философии через 17 лет. 1678 года, декабря 2-го, из Архангельска в Новгород известили о приезде в Московское государство новаго доктора, а 22-го того же месяца об этом отписали из Новгорода в Аптекарский приказ в Москву. Тотчас велено было переслать нововыезжаго доктора в Москву».
Андрей Келлерман приехал на праздники в Москву к отцу и семье после долгой разлуки. Приезд его был очень кстати и для Аптекарского приказа: в это же самое время царскую службу навсегда оставил опытный и любимый доктор Яган Розенбург, просившийся на покой за старостью.
И далее цитирую статью Арсеньева: «Когда прошли праздники Рождества и немецкаго новаго года (русский год начинался с 1-го сентября), купец Томас Келлерман написал царю челобитную о принятии сына на службу:
“Посылал я <начало выпущено> сынишка своего Андрюшку за море для дохтурской науки и для наученья разных язык учитца. И был сынишко мой в той науке за морем в разных государствах и школах семнадцать лет; и в итальянской, государь, земле, в городе Падуве (Падуе), в высокой школе, от дохтурских учителей философскому и врачебной науки разными вопросы доспрашиван, и ево в той дохтурской науке достойно признали и дохтуром учинили, и свидетелстенной лист за своими руками и печатми дали. И для той, государь, дохтурской науки сынишка мой, те семнадцать лет учася, издержал многия деньги – несколько тысячей рублев. И те деньги я, х. т., за него займываючи, платил, – проча ево вперед годнаго быть в вашу, в-го г-ря, службу. А он сынишко мой, твой, в-го г-ря, холоп природной и прочнее иных выезжих дохтуров, которые выезжают на малое время и вашим Государским жалованьем обогатясь (намек на отъезд Ягана Розенбурга, скопившаго в России деньги) отъезжают опять в свои страны. Да он же, сынишко мой, ныне в молодых летех и славенской грамоте и русскому языку может вскоре изучиться, – и от него чаять больше службы, как от иных дохтуров, которые все свои дела совершают через толмача. Милосердный Государь пожалуй меня, х. т., для моего вернаго подщания и многих проторей, которые издержал я в учение того моего сынишка, проча ево в вашу, В-го Г-ря, службу, вели, Г., ево, сынишка моего, принять в свою, В. Г., службу в оптекарскую палату и учинить ему свое жалованье против иных дохтуров, его братьи или как тебе, В-му Г-рю, об нем Бог известит”.
14-го января 1678 года новоприезжий доктор Андрей Келлерман представился в Аптекарском приказе начальникам его: боярину князю Никите Ивановичу да кравчему с путем князю Василью Федоровичу Одоевским и дьяку Андрею Виниусу, и ему был произведен, через толмача, допрос, где и чему он учился? И молодой доктор ответил: “Отпустил меня отец мой, торговый иноземец Томас для докторской науки за море и я был в Цесарской земле в городе Лейпциге шесть лет и учился докторской науки, да в городе Страсбурге три же года был в науке, да в голландской земле, в городе Лейдене – два года, в английской земле в городе Оксфорде и во французской земле в городе Парисе (Париже) – полтора года и, наконец, в Италии, в городе Падуе, в знаменитой Падуанской академии – два года, где и был “учинен доктором” и получил диплом за подписями учителей и за тремя висными (висячими на шнурках) печатями краснаго воска в красных кожаных ковчежцах (футлярах)”.
Читать, писать и говорить доктор Андрей Келлерман умел на шести языках: цесарском (немецком), латинском, французском, итальянском и голландском.
После этого молодой доктор представил большой и красиво расписанный пергамент, диплом Падуанской академии на докторское звание за тремя печатями.
Царь Федор Алексеевич принял молодаго доктора на службу и назначил ему “новичной” (начальный, как новичку) оклад: годоваго жалованья 60 рублей и месячнаго корму по 12 рублей на месяц, всего 204 рубля, кроме выдачи припасов натурою: вина, романеи, красных и белых медов, пива, калачей и конскаго корма: овса и сена (см. выше: оклад доктора Артмана Грамона).
Кроме того Андрею Келлерману за выезд было пожаловано царем: серебряный ковш весом в гривенку (фунт) и 40 золотников, 10 аршин камки-адамашки и сукно английское доброе.
Ковша такого точно веса не оказалось в запасах, тогда велено было сделать новый…
И работы у нового врача было предостаточно.
В Малороссии шла война русских с поляками из-за присоединения этой местности к великой России. Гетман Дорошенко, задумавший отложиться от Великороссии, был побежден, сдал город Чигирин князю Ромодановскому.
С театра войны стали прибывать в Москву раненые разные люди: полковники, полуполковники и разных чинов рейтары и стрельцы. Всем докторам давали их на излечение по нескольку десятков.
В ноябре 1679 года Андрей Келлерман подает роспись вылеченным им стрельцам 48 человекам, Грибоедова полку; в этом же месяце он жалуется словесно в Аптекарском приказе на своего толмача, Никиту Вицента, что не ездит с ним для толмачества больше недели, и поэтому он боится без переводчика давать больным лекарства. Толмачу Виценту приказано было ездить с доктором, а иначе его “бив батоги, откинуть”»…
Материалы Аптекарского приказа оканчиваются на 1682 году; в этом году Андрей Келлерман осматривает умершего Федора Нелединского: не умер ли он от лекарств, которые ему давали? Вероятно, была жалоба родственников на лечившего его доктора. Келлерман сказал, что знаков на теле, чтобы умер от лекарств, – нет, а умер он, по признакам, от «прилипчивой злой огневой болезни». А как его лечили и от какой болезни – про то знает доктор Захарий Фан-дер-Гульст (тот самый, в доме которого жила любовница Петра Первого Анна Монс), который его лечил… Больше о Келлермане сведений нет…
Кстати, фрагменты надгробий разных периодов находят на территории Москвы довольно часто. Так, в 2014 году были найдены фрагменты белокаменных плит во время реконструкции улицы Покровка, затем приходили сообщения о находке надгробных плит в районе Сада имени Баумана на Старой Басманной, которые стали частью парапета. Не всегда строители обращают внимание на старые надписи и просто используют качественный строительный материал для своих целей. Так что, если вы идете по улице и видите интересную надпись или фрагмент узора на белокаменной плите или ограде, остановитесь и приглядитесь. И если посчитаете, что перед вами интересная находка из прошлого – звоните в Департамент культурного наследия. Специалисты разберутся, что вам попалось на глаза.
Через несколько месяцев после первого представления находки ученые смогли прочесть надписи на плитах. Как оказалось, они были сделаны на нижнерейнском диалекте старонемецкого языка. Первое надгробие датировано 1635 годом – это времена царствования Михаила Федоровича, первого царя из династии Романовых. Надпись гласит, что под плитой был погребен сын Хиндриха (Генриха) Келлермана, Берендт.
Второе надгробие моложе почти на 20 лет (оно датировано 1653 годом), и текст на нем значительно интереснее. Вот его перевод: «Года 1653 8 октября в Бозе блаженно почил господина Томаса Келлермана любимый сыночек по имени Томас, чья душа у Бога в небе и чье тельце здесь земля покрывает, ожидает со всеми верующими блаженной вечности и вечного блаженства. Он прожил два месяца. Возжажди смерти каждый день, и будешь ты благословен!»
«Здесь мы впервые в истории немецкоязычных надгробий Москвы встречаем классическую религиозную формулу, восходящую к немецкой средневековой мистике: “блаженная вечность и вечное блаженство”, – говорит уже упомянутый выше Леонид Беляев.