Защита 240

Задолго до съезда говорили, что самыми интересными будут доклады Бродовского и Пылаева о тематике лабораторий экспериментальной биофизики.

Намечались новые пути, обсуждались возможности работ по направленной изменчивости. Полученные в "фарфоровом зале" результаты были многообещающими. Зная секрет качества спектра излучения, можно избирательно влиять на клетки злокачественных опухолей, устранять патологические процессы в организме, усиливать действие лекарственных веществ, повышая проницательность тканей.

Молодые ученые уже мечтали о том дне, когда они смогут под влиянием излучения менять природу болезнетворных бактерий _внутри организма_, избирательно убивать болезнетворные бактерии или преобразовывать их в безвредные.

Какие огромные возможности! Какие широкие перспективы!

Если раньше, при первых попытках ученых облегчить страдания людей, лучи радия как бы топором грубо вырубали клетки раковых опухолей, то теперь излучение будет действовать подобно осторожным и нежным пальцам кружевницы.

Делегаты не умолкая говорили о предстоящем съезде. "Съезд уже начал свою работу в поезде", - шутил Титов, подъезжая к Славино.

- Евгений Петрович! Да вы ли это? Ну и молодец, капитан! На съезд, значит! Вот это приятно, - говорил Титов, пожимая руку Ливенцову. На перроне к ним подошли Егоров и Пылаев с группой сотрудников.

- Как же добраться до гостиницы? - спросил кто-то.

На платформу выбежал плотный, запыхавшийся Молчанов. Многословно и очень радушно приветствуя делегатов съезда, он извинялся за опоздание.

- Машины поданы и всех сейчас доставят в гостиницу!

- Евгений Петрович, вы разве не с нами? - спросил Егоров капитана.

- Нет, Петр Аниканович, я пешочком.

- Что так?

- Хочу хорошенько осмотреть знакомые с детства места. Может, присоединитесь?

- Нет, Евгений Петрович, не могу. Мне надо еще кое-что подготовить к докладу, повидать Бродовского и ознакомиться с полевой излучательной станцией. У меня есть хорошее предложение - поедем на излучательную вместе?

- Я не прочь присоединиться к вам, - согласился капитан. - Когда ехать?

- Давайте завтра с утра.

- Договорились.

Группа ученых направилась по перрону к воротам, где их ждали машины, а Ливенцов вышел в город.

Нежаркое, ласковое солнце своим краем коснулось горизонта и залило тонким багрянцем здания, площадь, сквер. Посреди сквера на гранитном постаменте возвышалась отлитая из бронзы фигура Ильича со смело простертой вперед рукой.

На полированной глади гранита в лучах солнца золотился металл надписи:

"Коммунизм - это советская власть

плюс электрификация всей страны.

Ленин".

Ливенцов долго стоял на площади. За площадью, пересекая широкий проспект, текла река. Возле нее виднелись светло-кремовые здания гидроэлектростанции и могучая плотина. Повыше плотины простиралась широкая водная гладь с розовеющими на ней парусами лодок; у самой воды - легкие сооружения водной станции, а рядом - темно-зеленый овал стадиона с высокими рядами трибун.

За рекой начинался сосновый бор. Справа, на пологих холмах, тянулись правильные ряды фруктовых деревьев, а за садами, до начинающей уже синеть далекой дымки горизонта, - поля, воля, поля.

Темнело. Кое-где начинали мерцать огоньки.

Над полями поднялись привязные аэростаты.

Серебристые тела их еще розовели в последнем отсвете заката и четко выделялись в зеленоватой глубине уходящего вечера, а внизу, в массиве леса, уже располагалась ночь.

Исчез на аэростатах розоватый отблеск, и на них засветились сочно-красные сигнальные огни.

Торжественный, мирный простор. Воздух напоен свежестью реки и леса. Каждый глоток этого пахучего воздуха будит воспоминания о давно прошедших днях юности.

- Любуетесь?

Капитан обернулся. К нему подходил Титов.

- Любуюсь, Иван Алексеевич. Хорошо-то как. Воздух, воздух какой! Вот и не морской, а тоже душу волнует. Пьянит!

- Родной воздух, Евгений Петрович.

- Родной. Родился я здесь, вырос. Отсюда - тогда здесь было сельское затишье - пошел в большой мир. В скольких портах побывал, в скольких странах, а вот как вспомню этот вечерний аромат соснового бора, так и... Курить вот хочу и не решаюсь - даже трубку раскуривать грешно в этакой благодати!

Титов понимающе улыбнулся и, вынув коробку папирос, сказал:

- Согрешим, все-таки?

- Согрешим!

Обоим не хотелось уходить, и они еще долго бродили по берегу реки, любуясь чарующей ночью, вспоминая пережитое.

- Иван Алексеевич, а за вами ведь должок.

- Не припоминаю.

- А как же! Помните; в аппаратной, в клинике Пылаева, обещали рассказать о загадочной истории с Протасовым.

- Обещал. Правильно говорите, Евгений Петрович, обещал.

Титов рассказал о непонятном влиянии Никитина на приборы, о своей поездке в Петровское, о поисках и о том, как ночью, сразу же после того, как замигала сигнальная лампочка прибора, в карьере начали раскопки. К утру под толстым слоем пустой породы нашли останки Протасова. В истлевшей записной книжке лежал листок секретного сплава. Гораздо позже вылеченный радиосном Никитин дал показания о происшествии в карьере. Протасов завербовал его давно, за много лет до того, как Никитин стал влиять на приборы. В то время Зорин все чаще и чаще стал бывать в Петровском и, наконец, переселился в филиал. Протасову нужен был свой человек в филиале, и он добился перевода туда Никитина. Агент, через которого поддерживалась связь с Эверсом, требовал от Протасова рецепт или, по крайней мере, листочек сплава. Протасов был биологом, для него самого состав являлся секретом, и он решил заставить Никитина добыть листочек радиоактивного сплава. В условленное время Никитин вышел встречать Протасова на станцию, запоздал немного, и они встретились на узкоколейке на полпути от станции к поселку. Здесь Никитин достал свой блокнот, вынул из него тонкий листочек, завернутый в кальку, и передал Протасову, Протасов положил его в свою книжку.

- Подлец! - злобно произнес капитан и тут же поправился: - Оба мерзавцы! Простите, Иван Алексеевич. Перебил вас. Что ж было дальше?

Титов задумался на минуту, припоминая, и затем продолжал.

- Оба, конечно, хороши, вы правы, Евгений Петрович, но Протасов подлее. Получив от Никитина секретный сплав, он решил, что затянул петлю туго улика против Никитина у него в кармане! И он поручил Никитину убийство Зорина.

- Иван Алексеевич!

- Да, представьте себе. Уже тогда всяким этим эверсам мешал авторитет Зорина.

- И Никитин?..

- В Никитине заговорили остатки того хорошего, что в нем еще было.

- И он убил Протасова?

- Как вам сказать? Не просто убил. Он не подал руку.

- Не понимаю.

- Никитин возмутился предложением Протасова. В нем, видно, всегда жило чувство протеста, желание выпутаться из мерзкого положения, в которое его втянули. На рельсах узкоколейки началась перебранка. В это время оба услышали грохот вагонеток, несшихся под уклон, и побежали по шпалам. Протасов упал, очевидно, вывихнул ногу, сделал усилие, чтобы подняться, снова повалился на рельсы и крикнул Никитину: "Дайте руку!" Никитин остановился, сделал несколько шагов к нему и уже хотел протянуть руку, но сейчас же отдернул ее. Протасов поднялся, сделал шаг к краю карьера и потерял равновесие. Передняя вагонетка сшибла его, и он покатился под откос...

- Собаке собачья смерть! Но почему же его не нашли сразу?

- Вагонетки автоматически сбрасывали породу в карьер. Огромные ковши, наполненные пустой породой, опрокидывались и засыпали Протасова вместе с записной книжкой, в которой хранился листочек радиоактивного сплава.

Еще все спали в гостинице, а Евгений Петрович уже успел сходить на реку выкупаться, сделал несколько фотоснимков и спешил разыскать Егорова.

После завтрака они отправились в филиал института к Бродовскому познакомиться с излучательной станцией.