Страница 81 из 90
Она укрыла его, потушила свечу и легла среди детей.
В усадьбе Стейнкьер стали спешно готовиться к отъезду, как только вернулись корабли и Холмфрид получила известие о том, что ярл отправился к ее брату в Свею. Все, что можно было, погрузили на вьючных лошадей, а то, что невозможно было увезти, раздали. Так что Олава Харальдссона, если бы он решил вернуться в Стейнкьер, ожидали бы пустые стены.
С тяжелым сердцем Сигрид пошла прощаться с Холмфрид дочерью Эрика. Ей хотелось взять с собой Эльвира, она считала, что его обязывает к этому давняя дружба с Холмфрид, даже если он и не дружит больше с ярлом. И она ждала до последнего, вместо того, чтобы ехать вместе с Торой, все еще надеясь, что его можно уговорить.
Но Эльвир отказался. Он был просто невыносим все эти дни после возвращения с юга. С Туриром они не обменялись ни словом. Сигрид пыталась примирить их, но от этого стало еще хуже. Ей удалось уговорить Турира остаться на несколько дней в Эгга, прежде чем отправиться на север.
Направляясь на пристань, Сигрид думала, что ей сказать. Она очень не любила расставания; она вспомнила, как в детстве пряталась, когда кто-нибудь уезжал из Бьяркея. А это прощание было для нее тяжелее остальных.
Она вспомнила первый год в Эгга, когда Холмфрид сказала, что она может приходить в Стейнкьер, если ей понадобится помощь. В доме Холмфрид двери были для нее открыты настежь, но Сигрид была слишком гордой, чтобы переступить порог этого дома. В ту последнюю зиму Сигрид полюбила Холмфрид. И теперь она думала, что жизнь ее стала беднее из-за того, что в тот раз она не откликнулась на приглашение Холмфрид.
Прощание оказалось еще более трудным, чем ожидала Сигрид, но в ином плане.
Холмфрид спросила, где Эльвир, и Сигрид пришлось сказать, что он вне себя от такого поворота событий и из-за бегства ярла. Холмфрид кивнула, сказав, что слышала о размолвке Эльвира с ярлом и о том, что они сказали друг другу резкие слова.
Сигрид не ответила, и Холмфрид продолжала:
— Эльвир всегда с неприязнью отзывался о тех, кто называет себя христианином и одновременно отстаивает свои права с помощью меча. Если он подумал бы как следует, он не стал бы, я уверена, упрекать Свейна в том, что тот человек совершенно мирный. Если бы он поразмыслил, он бы согласился со Свейном в том, что все должны решать законы и тинг, а не отдельные люди.
Сигрид подумала, что Холмфрид в этом права. И не было ничего удивительного в ее осведомленности, ведь Эльвир не скрывал ни от кого своих настроений. И даже в присутствии посторонних он говорил такие вещи, которые могли бы обидеть Холмфрид.
Видя неуверенность Сигрид, Холмфрид улыбнулась и продолжала:
— Эльвир разочарован. Он не в себе, и он страдает. Поэтому он и говорит то, в чем сам не уверен и о чем будет сожалеть, когда одумается. Я понимаю его и считаю, что мы с ним остаемся хорошими друзьями, как и прежде. И я могу поручиться за Свейна, что он того же мнения, что и я.
Тронутая ее словами, Сигрид с трудом удерживала слезы. И когда Холмфрид протянула ей руки, она бросилась ей на шею и дала волю слезам.
Тора сказала, что Энунд решил уехать на восток вместе с домочадцами Холмфрид. Сигрид решила попрощаться с ним и пришла в церковь. Она не видела его уже несколько дней и была просто напугана его видом.
— Как дела у Эльвира? — спросил он. — Он не захотел придти?
Сигрид покачала головой.
— Он пьет, — коротко сказала она.
Сигрид знала, что Энунд знает обо всех местных событиях, так что ей незачем было приукрашивать правду.
— Мне хотелось бы переговорить с ним до отъезда, — сказал он.
— Не думаю, что это доставит тебе удовольствие, — ответила Сигрид. — Он ведет себя ужасно и ругается так, что все просто радуются, когда он переходит на иностранный язык.
Священник долго молчал.
Они стояли у дверей церкви, взгляд Энунда блуждал по окрестным холмам, все время возвращаясь к одной и той же точке: усадьбе Эгга на вершине холма.
И мысли его тоже сходились в одну точку, как это часто бывало в последнее время: смог бы он помочь Эльвиру, если бы сам не испытывал затруднений?
Сигрид подумала, что сказала глупость; и она хотела уже уходить, но тут Энунд опять заговорил.
— Скажи ему, что я буду за него молиться, даже если в моих молитвах мало толку, — сказал он. — И передай ему, что он может найти себе лучшего священника, способного помочь ему. Но самое главное, скажи ему, чтобы он полагался на Божественную любовь! Сам же я утешаюсь словами, сказанными одним английским священником: когда сомнения и отчаяние поглощают нас настолько, что свет веры не доходит до нас, тогда нас ведет Божественная любовь — и она нас не покидает. И тот, кто ищет ее в истине и не изменяет ей, тому Он в своей любви не дает погибнуть.
— Что будет с местными христианами, когда ты уедешь? — спросила она.
— Все в руках Божьих, — ответил Энунд. — После того случая с матерью Эльвира для нас всех будет лучше, если мы расстанемся. Надеюсь, мне удастся прислать сюда священника из Свей.
Сигрид было о чем подумать, когда она возвращалась в Эгга.
На следующий вечер Эльвир был трезв — впервые за все время после возвращения, так что с ним теперь можно было говорить. И он без промедления занялся ранами Финна. Он рассказал Ингерид, как все нужно делать, как ухаживать за больным.
Финн оставался пока в Эгга, несмотря на то, что Блотульф приезжал и просил отправить его в Гьевран. Блотульф сказал, что теперь, когда Хакон погиб, хозяйство должен был наследовать Финн.
Но у Финна осталось плохое впечатление об этой усадьбе. Не кривя душой, он сказал, что после смерти отца ему нужно управляться со своим собственным хозяйством на севере. Он выразил желание остаться до полного выздоровления в Эгга, если только Эльвир не выпроводит его вон.
Блотульф не стал возражать. Он знал, что пережил Финн, живя в Гьевране. Ведь если Ингерид и переменилась, то Гюда лучше не стала — и обе они стоили друг друга.
— Как чувствует себя Финн? — спросила Сигрид, когда они с Эльвиром уже собирались лечь спать. — Надеюсь, он не так искалечен, что…
— Поживем — увидим, — ответил Эльвир, — у него железная воля и терпение. Думаю, здоровье его полностью восстановится.
Он улыбнулся, когда Сигрид сказала, что Ингерид ждет ребенка. Но лицо его омрачилось, когда она передала ему привет от Холмфрид и священника Энунда; он ничего не ответил и заговорил о других вещах.
— Думаю, нас ожидают трудные времена, — сказал он, — Олав Харальдссон властолюбив и воинственен, и он еще покажет, на что способен. И, боюсь, я не из тех, кто станет вилять перед ним хвостом.
— Не лучше ли будет присягнуть ему на верность, если он завладеет всей страной?
Эльвир ответил строфой из песни:
— Это звучит красиво: ты предпочитаешь умереть, чем жить в хомуте. Но что будет со мной и детьми? — сказала Сигрид.
Эльвир посмотрел на нее.
— Ты хочешь, чтобы я ползал на брюхе перед Олавом Толстым ради того, чтобы сохранить имущество и жизнь? Ты думаешь, для мальчиков будет лучше иметь отца, живущего в позоре, чем отца, погибшего в славе?
— Нет, — ответила Сигрид, не зная, что возразить ему. — Возьми меня! — вдруг воскликнула она. — Возьми меня так, чтобы я почувствовала это!
— Тебе не хватало меня? — прошептал он.
— Мне казалось, я схожу с ума, — ответила она. — Я не могу понять, как справляются те, кто отпускает своих мужей в далекие походы!