Страница 60 из 90
Турир смотрел в землю. Потом поднял щепку и принялся строгать ее ножом.
— В тот день я вел себя по-скотски, — сказал он. — И я представляю себе, чем бы это закончилось, если бы ты не стала между нами. Я должен благодарить тебя за то, что ты рисковала жизнью, спасая мою шкуру. Но я не знаю, стоит ли мне благодарить тебя…
— Тебя тянет в Валгаллу?
— Да, Раннвейг ждет меня.
Сигрид медлила с ответом, ей нужно было подумать. Наконец она сказала:
— Ты думаешь, твоя встреча с Раннвейг была бы там радостной после того, как ты отказался от ее сына?
Уронив щепку, Турир уставился на нее.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Раннвейг пожертвовала своей жизнью, чтобы дать тебе сына, Турир. А ты даже ни разу не взглянул на него!
— Если бы ты видела, как она страдала из-за этого мальчишки… — в отчаянии произнес Турир. — Она рожала его более двух суток, она совсем выбилась из сил. И она шептала мне, что если я буду держать ее, у нее это получится. Но когда мальчик родился, случилась беда. Она просто истекла кровью…
Дальше он не смог продолжать.
Сигрид взяла его за руку и некоторое время сидела так, считая, что ему нужно придти в себя.
— Я даже не подозревала, что ты боишься вида крови, — сказала она.
Он вздохнул и выпрямился.
— То, что я видел раньше, не имеет к этому никакого отношения, — возразил он.
— В самом деле, — ответила она, — вы, мужчины, ищете славной смерти в бою; вам мало умереть от какой-нибудь болезни, вам нужно умереть за что-то, умереть мужественной смертью. Мы, женщины, тоже сражаемся, если можно так выразиться.
Судя по выражению его лица, он не очень-то понимал, о чем она говорит, но во взгляде его что-то проснулось.
— Ты полагаешь, что Раннвейг пала в женском сражении? — спросил он.
Она кивнула.
— Мужчина уезжает из дома, — сказала она. — Ему нужно бороться, чтобы доказать всем и самому себе, что он мужчина. Для женщины же, хочет она того или нет, это испытание наступает, когда она рожает своего первого ребенка; после этого она знает себе цену. И если она при этом встречает смерть — и встречает храбро, — то она умирает так же геройски, как и воин на поле брани. Разве ты не понимаешь, что ради того, чтобы принести в мир новую жизнь, стоит страдать и жертвовать свою жизнь?
— Думаю, понимаю, — медленно произнес Турир. — И ты полагаешь, что если я не хочу признавать нашего сына, значит, я предаю Раннвейг?
Сигрид снова кивнула, и они некоторое время сидели молча.
— Я не осмелился взглянуть на него с того самого дня, когда он родился, — признался Турир. — Я дал ему имя, а потом отправил его на воспитание к Бьёрну в Омд.
— Ты отправил новорожденного на лодке через фьорд, в зимнее время! — Сигрид была потрясена.
— Он добрался туда благополучно, — сказал Турир.
— Спасибо Норнам! — сказала она. — Как ты назвал его?
— Сигурд, — ответил он, — в честь деда. И, возможно, в честь тебя.
— Если ты думал обо мне, давая ему имя, — сказала она, — ты должен позволить мне заступиться за него!
Он резко повернулся к ней; взгляд его был преисполнен горечи.
— Тебе легко говорить, — сказал он, — ты не имеешь понятия о том, что такое скорбь, не знаешь, что значит искать себе смерть!
Сигрид ответила не сразу. Указав рукой на фьорд, она сказала:
— Видишь там, внизу, фьорд Стейнкьер? Я лежала бы сейчас на его дне, если бы не Гутторм Харальдссон, вытащивший меня на берег.
— Не могла бы ты рассказать мне, почему? — спросил он. — В одной из песен говорится, что это утешение слушать о чужих несчастьях..
Начав рассказывать, Сигрид сама удивилась, как трудно ей было говорить о первых месяцах жизни в Эгга. Рассказывая, она не смотрела на Турира, и когда он всадил свой нож в бревно, она съежилась от страха.
— Вот, значит, как повел себя Эльвир, хотя я ясно дал ему понять, что ты для меня много значишь, — сказал он. — Если бы я знал об этом, я бы не стал просить у него прощения за то, что обнажил меч!
— Но… — Сигрид была напугана вспышкой его ярости. — Теперь все это в прошлом. И если я смогла простить Эльвира, ты тоже сможешь.
— Если бы я приехал сюда прошлой весной… — угрожающим тоном произнес он. — Знаешь, почему я не приехал? Я думал, что буду лишним!
— И хорошо, что так оно и было, — торопливо ответила Сигрид. — Но самое главное, о чем я хотела сказать тебе, это то, что Грьетгард дал мне смысл жизни.
— У женщин все иначе… — сказал он.
— Возможно.
Некоторое время они сидели молча, потом он сказал:
— Нет, я не хочу и не могу нянчиться в Бьяркее с грудным младенцем! И я не думаю, что Раннвейг ждет это от меня. Но я согласен, что изменю ей и мальчику, если стану добровольно искать смерть. — Он пожал руку Сигрид. — Спасибо тебе, что ты спасла меня. Но я не могу понять, что заставило тебя рисковать жизнью ради меня, учитывая, как я себя вел!
— Не стоит придавать значения тому, что говорит и делает человек, когда он пьян, — улыбнулась Сигрид, беря его за руку. — Я была бы плохой сестрой, если бы так легко забыла обо всем, что ты для меня сделал. И если я смогла любить тебя, узнав о том, чем ты занимаешься в чужих странах, то смогу вытерпеть и это… — она кивнула на раненую руку.
Но у Турира ее слова не вызвали улыбки.
— Что ты знаешь о моих поездках в чужие страны? — спросил он.
— Я была бы рада услышать, что ты покончил с походами викингов..
— Что ты знаешь об этом? — повторил он.
— Я знаю, чем вы занимаетесь там, все вы, знаю о ваших предательствах и скотстве, об убийствах женщин и детей. А когда вы возвращаетесь домой, вы рассказываете только о своих подвигах. Вы хвастаетесь своим геройством в честной борьбе…
— Это Эльвир рассказал тебе об этом?
Она кивнула.
— Он действительно не прихватил с собой ничего ценного! Но у тебя более толстая кожа, чем я думал, раз ты можешь говорить об этом спокойно.
— Жизнь вовсе не прекрасна, — медленно произнесла она. — И либо нужно закрыть глаза и заткнуть уши, отказываясь знать о том, что происходит вокруг, либо научиться принимать жизнь такой, как она есть…
Турир удивленно взглянул на нее. И, собравшись с мыслями, произнес:
— Кое с чем мне придется смириться. И я мало что выиграю, напиваясь до бесчувствия…
Он встал.
— Сигрид, — сказал он, помогая ей подняться, — ты должна пообещать мне вот что: если Эльвир снова изменит тебе или посмеет поднять на тебя руку, ты дашь мне об этом знать! И если тебе когда-нибудь потребуется помощь, я приеду так скоро, как смогу…
И уже подходя к усадьбе, он спросил:
— Что-нибудь слышно о Хьяртане Торкельссоне?
Хьяртан исчез в то утро, когда Турир в прошлый раз приехал с севера.
— Он забрел по ошибке в Хеггвин, — сказала Сигрид. — Накачался пивом, словно бочонок перед Рождеством, и заснул у стены амбара. Утром его обнаружил один из рабов, и Колбейн отослал его обратно в Эгга.
— Кто такой Колбейн?
— Хозяин Хеггвина, брат Гутторма Харальдссона.
— Я не знал, что Гутторм родом из соседней усадьбы.
— Гутторм и Эльвир росли вместе; еще будучи мальчишками, они смешали кровь.
— Теперь мне многое становится ясным, — сказал Турир. — Но что ты думаешь по поводу рассказов Хьяртана о Винланде?
— Эскимосы плодятся как полевки, — ответила Сигрид. — С каждым его рассказом их становится все больше и больше — тех, которых убил Хьяртан.
— Он нашел себе какое-нибудь занятие?
— Эльвир послал его чинить рыбацкие лодки и снасти, и это у него хорошо получалось, хотя его рыбацкие рассказы тоже вскоре стали известны всем. Зато он нашел себе здесь хорошую льночесалку..
Впервые за все время пребывания в Эгга Турир засмеялся. И он рассказал Сигрид, каким образом взял Хьяртана на борт в Дублине.
— Та, что была в Дублине, куда хуже этой, — сказала Сигрид. — Эта — служанка средних лет, помешанная на мужчинах и имеющая троих незаконнорожденных детей. Она набрасывается на мужиков, как медведица на скот. Стоило ей только сурово взглянуть на него, как Хьяртан пополз к ней на брюхе, как пристыженный пес.