Страница 50 из 90
Говорили также о Харальде Прикрасноволосом, верившем в одного бога, который был сильнее Одина и Тора.
Одно время я думал, что это христианский бог, поэтому я и сделал честную попытку следовать христианским заповедям. Но я понял, что это не для меня. Что толку в красивом учении, если никто не может придерживаться его в жизни? Я знаю, что говорят Христовы священники по поводу покаяния и наказания. Однако мне трудно уловить смысл сменяющих друг друга нарушений закона и покаяний. Один священник как-то сказал, что я упрямец, — и так оно и есть. Зимой ты спросила у меня, что я сказал священнику ярла Свейна. В тот раз я ничего тебе не ответил, но отвечу сейчас. Я сказал, что могу служить всемогущему богу, даже будучи жрецом храма в Мэрине, и жить согласно законам, которые знаю и понимаю. Ты понимаешь меня, Сигрид?
— Думаю, что да, — ответила она. — А как быть с ними? — Она кивнула в сторону храма.
— Поскольку есть всемогущий бог, — сказал он, — он правит остальными богами. И подобно тому, как у христиан есть изображения ангелов, у нас есть изображения богов. Но ты права, говоря, что боги — это природные силы. Ты знаешь, что Бальдр — это лето, поэтому он умирает с приходом осени. И никакие осенние слезы не вернут его обратно. Тор — это гроза и грубая сила, он является оружием богов в борьбе с великанами и злыми духами. Но он и плодородие, потому что приносит дождь. А Фрейр…
— Спасибо, я знаю, что приносит Фрейр, — торопливо перебила его Сигрид. Она хотела произнести это шутливым тоном, но в словах ее чувствовалась горечь. И она тут же раскаялась в своих словах, почувствовав, что он залезает, словно морская улитка, в свою раковину. Ей хотелось объяснить, что она не хотела обижать его, но она не знала, как это сделать.
Наступившая тишина была невыносима, нужно было что-то сказать.
— Я не хотела обидеть тебя, — сказала она.
— Если ты и не собиралась это сделать, — сказал он, когда взгляды их встретились, — то я должен сказать, что ты необычайно способна делать что-то против своей воли.
— Но я этого не хотела, — сказала Сигрид, чувствуя, как неубедительно звучат ее слова.
— Послушай, — сказал он. — Сначала ты намекаешь на закопченный котелок, потом ты говоришь, что я был неверен тебе, и вот теперь это… Я должен сказать: ты не упускаешь возможности ударить в тот момент, когда я сам подставляю себя под удар. Разве не так?
Она не ответила, и он продолжал:
— Я не отрицаю, что в твоих словах есть изрядная доля правды. Но если ты еще не понимаешь этого, теперь самое время сказать, что мало что так ранит человека, как бесцеремонная истина. И если это не входило в твои намерения, тебе следует впредь выбирать слова. Если каждый из нас станет рвать и метать, мир будет просто невыносимым!
— Да, — сказала она. — Стоит мне заговорить, и все кончается слезами. И мне не хочется сидеть здесь, на виду у всех, и выслушивать наставления.
Ей показалось, что он отзывается слишком легкомысленно о ее проблемах.
— Как хочешь, — сказал он.
Они встали и медленно побрели к усадьбе; она пинала ногой землю, считая в глубине души, что ему не мешало бы прислушаться к ее словам. Ей были отвратительны его разговоры о Фрейре.
Перед тем, как войти во двор, она обернулась и сказала:
— Мне досадно, если я чем-то обидела тебя. И спасибо, что ты поделился со мной своими мыслями.
Ничего не ответив, он улыбнулся, взял ее за руку и некоторое время держал в своей.
Жизнь Сигрид настолько изменилась после Мэрина, что ей самой трудно было понять это: она чувствовала, что стала другой. И поездка в Мэрин была одним из множества путешествий, в которые Эльвир брал ее.
Отправляясь верхом осматривать свои владения, он брал ее с собой; ему хотелось, чтобы она научилась управлять усадьбой и вести хозяйство.
В этих поездках он объяснял ей также права и законы трондхеймцев: говорил о тингах и о том, как дело передается на альтинг, если никак не удается достичь согласия.
Он сам был одним из членов тинга во Фросте и участвовал в разборе дел.
Он говорил, что на обычном тинге должен присутствовать каждый бонд, если у него нет особых причин, чтобы оставаться дома; так положено. Но на тинг во Фрост едут только выборные.
Он с увлечением рассказывал о старинных законах и о тех законах, которые ввел Хакон Воспитанник Адельстейна. Он высказывал свое мнение по поводу некоторых законов, другие хотел изменить.
Сначала Сигрид трудно было уловить суть дела. Но от нее не скрылось его глубокое уважение и любовь к законам. И она стала понимать смысл слов, сказанных им в тот день, когда они ехали в Мэрин: что он хотел бы быть таким, как Торкель Моне, и что Йернскьегге Асбьёрнссон умер хорошей смертью, защищая свою веру и закон.
В Трондарнесе тоже собирался тинг, и хотя ее не очень волновали законы, у нее было смутное ощущение того, что Сигурд и Турир жили по законам.
Это законопочитание было новостью для нее. Но, слушая Эльвира, она начинала понимать, что эти законы сами по себе представляют ценность; ведь они отстаивали права человека перед тем, кто был сильнее его, долг перед тем, кто был слабее, и долг каждого перед обществом.
Ее удивляло то, что Эльвир, с его ощущением закона, так беззаконно вел себя в других странах. Ей трудно было понять это, когда кто-то дома придерживается определенных правил, но совсем иначе ведет себя викингом. И когда она спросила его об этом, он только пожал плечами и сказал, что в других странах у людей свои законы и законы тинга им не подходят. Но она заметила, что он не любит, когда она спрашивает его об этом.
Он показывал ей свои любимые с детства места. Однажды он взял ее с собой в лес неподалеку от Хеггвина и показал ей священный источник Фрейра. К источнику вела узкая тропинка, а среди густой, сочной травы росли незабудки.
Он как-то странно взглянул на нее и сказал:
— Может быть, ты расскажешь мне о том, о чем хотела поговорить в Мэрине?
Но она покачала головой. Обо всем, что еще мучило ее, она не хотела говорить ни с кем, и меньше всего — с ним.
Он показал ей еще одно место у подножия Эгга, где, как он сказал, были найдены молоты громовержца — каменные, и люди верили, что их оставил сам Тор. Он показал ей один такой молот, похожий на тот, что имелся в храме Эгга, дал ей рассмотреть его, подержать в руке. В старом доме в Эгга тоже лежал такой молот под порогом, чтобы оградить дом от призраков.
Он показал ей одно место, считавшееся священным, потому что там на скале были изображения животных, кораблей и людей.
И он выполнил свое обещание, взял ее в одно из старинных укреплений, находившееся в лесу, неподалеку от соседней усадьбы Гьевран.
Поднявшись наверх, они остановились возле стен. Осматривая каменную кладку, она думала о тех людях, которые выложили стену, камень за камнем, превратившуюся в мощное укрепление.
Теперь на стенах росла трава, и птицы вили свои гнезда. Но лес оставался тем же самым, что и прежде. И ветер шелестел листьями, словно желая рассказать о тех, кто жил здесь и строил эту крепость в давние времена…
— Кто построил все это? — спросила она. — И зачем?
Она говорила шепотом, но ей казалось, что звук ее голоса нарушает царивший там мир, рвет на куски первозданную тишину.
— Никто точно не знает, — ответил он так же тихо, как и она. — Они принадлежали к поколению наших родителей, и в стране тогда было неспокойно.
И снова, как и в Мэрине, она почувствовала, что они понимают друг друга.
Он брал ее с собой и в другие места, не вызывавшие ни у кого интереса, кроме него самого. Еще мальчишкой он находил там красивые камни, а однажды нашел зайчонка и принес его домой.
И он рассказал, как его отколотил там один из соседских мальчишек и как он потом тренировался целый год, чтобы отплатить ему сполна. Сигрид вспомнила, как он метал копье в Бьяркее, и поняла, что за его равнодушным превосходством стоят годы упорных занятий.