Страница 47 из 90
Эльвир засмеялся.
— Тебе очень его не хватает, когда Рагнхильд уносит его? — спросил он.
— Сам знаешь, — озабоченно ответила она.
— Тебе не нужно убиваться из-за этого, — сказал Эльвир. — Не твоя вина в том, что ты была в таком подавленном настроении, рожая его.
Сигрид удивленно взглянула на него. Она предполагала, что он будет подлизываться к ней, обхаживать ее, словно кот горячую кашу. Но такого ответа она от него не ожидала.
Эльвир сел на постель и начал рассказывать о тинге.
Таким она никогда не видела его — болтающим обо всем подряд, по-мальчишески юным. Несмотря на то, что он рассказывал о людях, которых она не знала, и о делах, в которых не разбиралась, она была захвачена его точным описанием людей и событий. И когда он описывал процессию, направляющуюся к месту суда, со старейшинами и знатными людьми во главе, среди которых два старика из Бернеса и Ленсвика толкали друг друга локтями, желая быть первыми, она смеялась так, что слезы выступили у нее на глазах.
Это потревожило Фенрира. Он спрыгнул с постели, встряхнулся, отошел в сторону и свернулся на полу калачиком.
— Ты кладешь к себе в постель пса? — спросил Эльвир, удивленно поднимая брови.
— А разве ты раньше этого не замечал? — в свою очередь удивилась Сигрид.
— Ему придется найти себе другое место, когда я снова стану приходить к тебе, — сказал Эльвир.
Сигрид не ответила. Впервые до нее дошло, что Эльвир намерен возобновить с ней отношения, когда она узнала об исчезновении Кхадийи. Но тогда она даже не допускала мысли об этом. Эльвир обидел ее, и ей казалось, что она никогда больше не отдастся ему с полным доверием. И мысль о том, что это может происходить как-то иначе, была ей противна. Но он был ее мужем, он имел на это право. Да и с момента родов прошло уже достаточно времени…
Видя, что она медлит с ответом, он стал серьезным.
— Я не намерен принуждать тебя, — сказал он.
— Почему же? Ведь ты имеешь на это право.
— То, чего я добьюсь с помощью принуждения, я могу без всяких трудов получить от своих любовниц.
— Ты все еще спишь со своими любовницами?
Он укоризненно посмотрел на нее.
— К твоему сведению, я давно уже понял, что ради того, чтобы добиться чего-то силой, не стоит снимать штаны!
Сигрид прерывисто вздохнула. Только теперь до нее дошло, почему он сегодня такой разговорчивый и любезный, — и на нее накатила волна гнева.
— Ты говоришь, как пьяный мужик! — сказала она. — Но хорошо, что ты, по крайней мере, честно признался, зачем говорил мне все эти красивые слова, когда мы только что поженились!
— Возможно, я и пьян… — медленно произнес Эльвир и, подумав, добавил: — Твой брат Турир хорошо умеет держать язык за зубами, когда ты рядом! Ты и понятия не имеешь о том, как мы ведем себя в походах!
— Почему же, я знаю… — начала было Сигрид и остановилась. Она слышала лишь рассказы о лучезарных победах и мужестве героев, о сражениях и богатой добыче. А Турир, в самом деле, умел держать язык за зубами; она припоминала случаи, когда он просил дружинников помалкивать.
— Если ты нуждаешься в искренности, — твердым голосом произнес вдруг Эльвир, — ты можешь, пользуясь случаем, узнать, что за человек твой муж.
И он начал рассказывать.
И Сигрид побледнела, когда он рассказал ей о предательствах и убийствах, в том числе об убийствах женщин и грудных младенцев на руках у матерей, о маленьких детях, используемых в качестве мишени для метания копья; о женщинах, которых насиловали, в то время как их мужей пытали до смерти; о разрушении монастырей и убийствах беззащитных монахов.
— Замолчи! — воскликнула она, затыкая уши.
Но он отнял ее руки от ушей.
— Ты боишься услышать правду? — спросил он и продолжал дальше.
В конце концов она села, скрючившись, на постели, закрыла глаза и заплакала.
— Неужели ты участвовал во всем этом? — всхлипывала она.
— Если бы я и не участвовал во всем этом, — ответил он, — я бы все равно ничего не сделал, чтобы приостановить все это.
— А Турир… — Она закрыла руками лицо. — Турир отправился этим летом в поход…
— Турир сам отвечает за себя, — коротко ответил Эльвир.
— Почему ты рассказал мне все это? — растерянно спросила она через некоторое время.
— Ты же жалуешься, что я недостаточно откровенен с тобой…
— Я имела в виду совсем другое, — вздохнула она.
— Сигрид, — сказал он; он хотел взять ее за руку, но она с дрожью отдернула ее. И он, делая вид, что не заметил этого, продолжал: — Я рад, что рассказал тебе об этом. Ведь если ты когда-нибудь добровольно будешь спать в моих объятиях, тебе не придется упрекать меня в том, что я хотел казаться в твоих глазах лучше, чем я есть на самом деле!
Сигрид задрожала, закрыв лицо руками.
— Теперь, глядя на мальчика, я всегда буду думать о том, что ты рассказал мне этой ночью, — сказала она.
— Жизнь вовсе не прекрасна, — ответил он. — Либо тебе придется закрыть глаза, заткнуть уши и не знать о том, что происходит у тебя под носом, либо нужно научиться жить, зная правду. Жизнь не была прекрасной и тогда, когда мой дед, Грьетгард Хаконссон сжег в доме своего брата Сигурда Ладе; или когда мой друг Хакон сын ярла Сигурда Ладе отомстил за убийство, убив своего дядю Грьетгарда. Но мой отец и ярл Хакон все же прекратили вражду и стали друзьями. А что, ты думаешь, сделали бы эти христиане, если бы им удалось сцапать меня в тот раз, когда я сражался под началом Хаиба аль-Мансура? В самый последний момент кое-кому из моих друзей удалось помешать ирландцам сжечь меня на медленном огне в окрестностях Дублина. Или взять Этельреда, короля Англии, нарушившего мирный договор со Свейном Вилобородым и распорядившегося об одновременном убийстве всех датчан в стране, — ты думаешь, он проявил бы милосердие к тебе или к нашему сыну, попадись вы в его руки?
— Думаю, что едва ли, учитывая твои грабительские походы в Англию, — сказала Сигрид уже спокойнее.
— Могу уверить тебя, что эти христиане отлично выцарапывают друг другу глаза и без нашей помощи, — с горечью произнес Эльвир. — Я насмотрелся на это в Миклагарде.
— И теперь ты снова хочешь отправиться в поход? Мне кажется, ты проводишь дома лето не из-за меня…
— Я далек от того, чтобы утверждать, что не изменю своего решения, — сказал Эльвир. — К тому же я устал за день и выпил пива. Но я думал о том, чтобы остаться дома. Я никогда не принадлежал к числу тех, кому доставляет радость протыкать мечом женщин и детей. И, если быть откровенным, мне не нравится смотреть, как это делают другие. Тем не менее, я сполна утолил свою жажду крови, как мне кажется…
Некоторое время он молчал.
— Хотя… — задумчиво произнес он, — обменяться ударами меча с противником, в этом есть что-то необъяснимо манящее…
Он погрузился в свои мысли. И Сигрид почувствовала, что любопытство в ней пересиливает неприязнь.
— И все же, что именно? — вкрадчиво произнесла она.
Он удивленно взглянул на нее.
— В этом есть какая-то дикая радость, — подумав, произнес он. — Ты чувствуешь, как все твои силы и все твои способности напрягаются до предела, и вдруг обнаруживаешь в себе нечто большее, какую-то силу, о существовании которой не подозревал…
— И когда ты почувствуешь в себе эту силу, ты ощущаешь в себе какую-то новую уверенность, — горячо произнесла Сигрид.
— Да, — ответил он, продолжая сидеть неподвижно. — Но ты-то откуда об этом знаешь?
— Я узнала об этом в тот день, когда рожала мальчика, — сказала Сигрид, — я ощутила в себе силу, о которой даже не догадывалась. И она помогла мне преодолеть боль.
Он долго сидел в молчании.
— Значит, так оно и было, — наконец сказал он.
— Что ты имеешь в виду?
— В тот день, когда мне принесли мальчика, я понял, что ты стала взрослой, Сигрид. Мужчина проходит испытание на мужество, когда впервые «ощущает в себе волка», как выразился кто-то, впервые взяв в руки меч. Раньше я никогда не думал, что женщины тоже проходят такое испытание. Я горжусь тобой. Гутторм рассказывал, что ты родила мальчика без единого крика. Но теперь я горжусь тобой еще больше…