Страница 44 из 90
Они хотели, чтобы она оперлась на локти и на колени, но она отказалась; потом ей дали какое-то питье, и по вкусу она определила, что это отвар «плавающих камешков».
Она слышала, как вокруг нее бормотали молитвы. Среди голосов, обращавшихся к Норнам, выделялся голос фру Холмфрид, называвший неизвестное ей имя.
Теперь приступы шли почти непрерывно. Она знала, она чувствовала, что вот сейчас родится ее ребенок.
Женщины стояли наготове.
Приподняв голову, Сигрид снова увидела Тору; Тора встала со своего места, чтобы лучше видеть! И взгляды их на миг встретились.
«Гудрун была права!» — пронеслась в голове Сигрид мысль.
Но тут раздался крик — жалобный, сердитый крик новорожденного.
Ребенка протерли пивом, прежде чем положить к ней на руки.
Сигрид улыбнулась, увидев маленькое, сморщенное, сердитое личико. И это беспомощное существо она так ненавидела! Этого крошечного, краснолицего мальчика, похожего на головастика, с большой головой и поджатыми ножками!
Она снова улыбнулась ему и осторожно поднесла к груди. И почувствовала, что переполняется нежностью и любовью к этому существу.
И дело не менялось оттого, что маленькое личико ужасно напоминало лицо Эльвира…
Они взяли у нее ребенка и понесли показать Торе. Та долго смотрела на него, не говоря ни слова.
Сигрид снова хотелось взять мальчика, но его унесли. Она слышала, как возившиеся с ним женщины бормотали молитвы и заклинания, чтобы оградить его от колдовских чар и прочих несчастий.
Гюда и другие женщины стали приводить ее в порядок. Она чувствовала себя смертельно усталой.
— Какое сейчас время дня? — спросила она.
— Сейчас вечер, — ответили ей.
Она уже засыпала, когда ее перенесли в спальню.
Она дважды просыпалась ночью — и мальчик был рядом с ней. И когда он заплакал, в доме зажгли лампу, и она увидела, что возле нее сидят.
Утром она проснулась с ощущением радости и мира. Она знала, что долго это не продлится, но старалась удержать это чувство, не думать о плохом. Подобное чувство просветленности она испытывала однажды в лесу: ей хотелось остаться там, не уходить как можно дольше…
Пришли соседки с кашей для роженицы и кашей для Норн. Пришла также фру Холмфрид — она ласково улыбалась, говоря, что каша, которую принесла она, предназначена святой деве Марии.
Среди дня принесли Тору вместе с ее стулом, и она сделала знак служанкам, чтобы те ушли.
Они долго смотрели друг на друга, Тора и Сигрид, не говоря ни слова. Первая заговорила Сигрид, сама удивляясь своим словам.
— Прости меня, свекровь, — сказала она, — за то, что я однажды сказала тебе жестокие слова. Я сожалею об этом.
Тора уставилась на нее.
— Ты больше ничего не хочешь мне сказать? — спросила она.
— Нет, — медленно произнесла Сигрид, — о другом говорить не стоит.
Она решила, что мало выиграет от того, что станет насмехаться над Торой.
И тогда Тора сняла с цепочки ключи и положила их на постель Сигрид. Некоторое время Сигрид молча смотрела на эти ключи. Ключи были большие и маленькие, украшенные орнаментом и простые. Наконец она взглянула на свекровь.
— Тебе не нужно подкупать меня, чтобы я молчала о том, что увидела вчера, — сказала она. — Я и раньше знала об этом, Гудрун рассказала мне все перед смертью.
— Гудрун слишком много болтала, — ответила Тора. — Не рассказывала ли она тебе о том, как просила Грьетгарда, моего мужа, чтобы он сделал ее ключницей в Эгга?
— Нет, — вынуждена была признаться Сигрид.
— Целых шесть лет, — с горечью произнесла Тора, — я жила здесь на положении служанки. И только Эльвир покончил с этой несправедливостью после смерти отца. Тогда он был уже достаточно взрослый, кое-что повидал и многое понимал. Не знаю, помогала ли ему когда-нибудь Гудрун…
— Да, помогала, — ответила Сигрид.
Мальчик проснулся, и Сигрид взяла его. На миг она прижала его личико к своей щеке, потом положила на сгиб локтя, перебирая крошечные розовые пальчики. Тора приподнялась на стуле и наклонилась над мальчиком. Он схватил ее за палец — и впервые Сигрид увидела ее улыбающейся.
Взяв с кровати связку ключей, Тора поднесла ее к его ручонке — и ребенок тут же ухватился за кольцо, как это делают все новорожденные.
— Все это твое, — сказала она. — Отныне ты будешь хозяином. Но ты позволишь маме пользоваться этим ради твоей же пользы.
И, обращаясь к Сигрид, она произнесла, как всегда, сурово:
— Последнее время дворовые люди больше слушаются тебя, чем меня, я это заметила. И ты держишься с подобающим хозяйке достоинством!
Она крикнула, вошли двое рабов и унесли ее.
Большинство домочадцев пришли в течение дня поздравить Сигрид. Но Кхадийя не пришла, и она была рада этому.
К вечеру с кухни услышали лай собак Эльвира. Гутторм встал и вышел во двор. Он хотел переговорить с Эльвиром с глазу на глаз до того, как тот встретится с остальными.
У Эльвира был радостный вид, когда он шел через двор навстречу Гутторму.
— Проезжая через усадьбу Хеггвин, я узнал, что у меня родился сын, — сказал он.
— Да, — ответил Гутторм без всякой улыбки. — Но я должен кое о чем поговорить с тобой наедине.
Они вместе вошли в большой зал, где не было ни души. По старой привычке Эльвир сел на почетное сидение у стены, а Гутторм сел на скамью рядом с ним. Они были одногодками и выросли вместе.
— Ну? — сказал Эльвир, по-прежнему улыбаясь. — Что у тебя за серьезное дело?
— Еще немного, и ты лишился бы сына, — ответил тот. — Сигрид пыталась утопиться в тот день, когда родился мальчик.
Эльвир побледнел.
— На что ты, собственно, рассчитывал? — жестко произнес Гутторм и добавил: — Я не единственный в доме, кто сочувствовал девушке всю эту зиму.
— Кто же остановил ее?
— Я был в это время на берегу, — сказал Гутторм. — Она царапалась и кусалась не хуже кошки, когда я вытаскивал ее из воды.
Эльвир постоянно носил на руке широкую золотую цепочку. Он получил ее в подарок от ярла Эрика после битвы при Сволдре, и эту цепочку носил один из воинов, павших на борту «Длинного Змея». И вот теперь он снял ее и протянул Гутторму.
Взяв цепочку, Гутторм рассмотрел ее, но потом отдал обратно.
Эльвир вздрогнул, но все же взял цепочку и снова надел ее на руку. Глотнув слюну, он тихо произнес:
— Ты не очень-то пытаешься скрыть свое отношение ко мне!
Гутторм не ответил, и Эльвир продолжал уже громче:
— Если бы я был таким, как ты обо мне думаешь, я бы сказал, что это дело лучше решить с помощью меча! И если я воспринимаю это оскорбление, не хватаясь за меч, то лишь потому, что сам понимаю, как дурно поступил!
Глаза его сузились, в голосе зазвучала приглушенная угроза.
— Что заставляет тебя с такой силой чувствовать несправедливость по отношению к Сигрид, если ты даже подбиваешь меня на поединок, Гутторм? И почему ты оказался на берегу, когда она бросилась в воду?
Гутторм вскипел, рука его потянулась к мечу, но он обуздал себя.
— Ты забываешь, Эльвир, — сказал он, — что мы с тобой, будучи еще не в состоянии поднять меч, смешали в земле нашу кровь! И разве я когда-нибудь нарушал ту клятву, которую мы дали друг другу? И я клянусь той кровью, что сделала нас братьями, что если я и люблю эту девушку, то люблю по-братски. Ты же сам знаешь, что она сделала для Рагнхильд.
Эльвир протянул ему руку. Гутторм взял ее, они обменялись рукопожатием.
Потом Гутторм сказал:
— Сигрид родила твоего сына без единого крика, Эльвир. Все женщины были в ужасе.
Эльвир взглянул на него, но ничего на это не сказал. Но потом произнес:
— Я решил отправить Кхадийю туда, откуда она прибыла, — и сухо добавил: — Для тебя, Гутторм, такого осмотрительного и мудрого, возможно, будет подходящим делом переправить ее на корабль?
У Гутторма был такой вид, будто он не верил собственным ушам.
— Ты хочешь сказать, что намереваешься использовать корабль и команду, чтобы отправить эту бабу восвояси? Ты же сам говорил, что никогда не просил ее ехать с тобой на Север…