Страница 4 из 78
— Возможно. Во всяком случае, этот весьма увлекается оперой. Попутно позвольте предостеречь вас: не позволяйте неприязни затуманивать ваши суждения и недооценивать врага: этот краснолицый бык — капитан Обри, и, хоть сейчас и не выглядит мудрецом, именно он договорился с Шиахан-беем, победил Мустафу и выкинул нас из Марги. Дураку не удалось бы ничего из вышеназванного, не говоря уж обо всем вместе. Но, как я собирался сказать, поскольку он здесь уже какое-то время и любит оперу, то решил брать уроки итальянского, чтобы понимать, о чем поют.
Джузеппе собирался было сделать какое-то замечание, но, увидев выражение лица Лесюера, закрыл рот.
— Его первым учителем был старик Амброджо, но стоило Карлосу прознать про это, как он послал нужных людей к Амброджо, чтобы тот сказался больным и отрекомендовал миссис Филдинг. Прошу не перебивать, — сказал он, подняв руку, когда Джузеппе снова открыл рот. — Она уже двенадцать минут как должна прийти, и я хочу сказать все, что должен, до её прихода. Весь смысл заключается в следующем: Обри и Мэтьюрин — близкие друзья. Они всегда плавают вместе, и, знакомя эту женщину с Обри, я вывожу её на контакт с Мэтьюрином. Она молода, хороша собой, довольно умна и с хорошей репутацией — о любовниках вообще ничего не известно. Никаких любовников после замужества, вот что я имею в виду. В этих обстоятельствах я не сомневаюсь, что он ею увлечется, и с нетерпением жду действительно ценную информацию.
Как только Лесюер произнес эти слова, Мэтьюрин повернулся в кресле и посмотрел прямо на башню. Его странные бледные глаза как будто пронзили решетчатые жалюзи и мужчин, стоящих за ними — оба молча отступили на шаг.
— Вот же мерзкий крокодил, — произнес Джузеппе еле слышно.
Дурное настроение Стивена усугубило подозрение, что за ним наблюдают, но оно не достигло вполне осознанного уровня: разум не мог угнаться за внутренним чутьем, и, хотя глаза его устремились в правильном направлении, мозг рассматривал башню лишь как возможное прибежище летучих мышей.
Он знал, что после ухода рыцарей нижняя часть башни служит складом, а верхняя почти наверняка не используется: более подходящее место вряд ли можно себе представить. Карл Клузиус давно уже разобрался с флорой острова, а Поццо ди Борго — с птицами, но мальтийскими летучими мышами все пренебрегли.
Тем не менее, хотя доктор Мэтьюрин и интересовался летучими мышами и натурфилософией в целом, из всех забот, что тяготили его сознание, эта сейчас была не самой насущной. Целительная сигара сняла часть хандры и раздражения, но он по-прежнему оставался глубоко обеспокоен.
Как и заметил Лесюер, он был как разведчиком, так и флотским хирургом, и по возвращению на Мальту с Ионического моря обнаружил, что и без того непростая ситуация осложнилась еще больше.
Не только самым отчаянным образом утекала конфиденциальная информация, да так, что даже знакомый сицилийский виноторговец мог сказать ему совершенно точно, что 73-й полк на следующей неделе покинет Гибралтар и направится на Китиру и Лефкаду, но Тулону и Парижу стали известны и гораздо более важные планы, по меньшей мере частично.
Налицо и крайне неудачный образчик смены власти. В Валлетте популярного губернатора из флотских, человека, который боролся вместе с мальтийцами против французов, любил этих людей, хорошо знал их лидеров и говорил на их языке, вопреки здравому смыслу заменили солдафоном, глупым высокомерным солдафоном того типа, что публично называют мальтийцев «стаей папских туземцев, которым следует понять, кто теперь их хозяин».
Французам это подходило как нельзя лучше: у них и так на острове была раскинута шпионская сеть, а теперь, усилив ее деньгами и людьми, они вербовали сторонников просто в невероятных количествах.
Но еще губительней сказался период между смертью адмирала сэра Джона Торнтона и назначением нового командующего.
Сэр Джон был хорошим начальником разведки и выдающимся дипломатом, стратегом и моряком, но большая часть созданной им структуры была неофициальной, основанной на личных контактах, и она распалась на кусочки в неумелых руках его заместителя и временного преемника, контр-адмирала Харта. Состоятельные люди, зачастую важные чиновники в правительствах по всему Средиземноморью, могли довериться сэру Джону или его секретарю, но никак не злобному, несдержанному и невежественному временщику.
Сам Мэтьюрин, чьи услуги в этом отношении были абсолютно добровольными, побуждаемыми только крайней ненавистью к тирании Наполеона, не собирался выступать в иной ипостаси, кроме как хирурга, пока Харт находится у власти.
Этот период подходил к концу: сэр Фрэнсис Айвз, новый и пользующийся уважением командующий, теперь находился с основными силами флота, блокируя Тулон, где французы, располагая двадцатью одним линейным кораблем и семью фрегатами, выказывали признаки большой активности, в то время как командующий сплетал сложные нити своего командования: тактические, стратегические и политические, с необходимым дополнением разведывательной активности.
Одновременно Адмиралтейство отправило на Мальту официального представителя, чтобы справиться со сложившейся ситуацией — аж целого исполняющего обязанности второго секретаря, мистера Эндрю Рэя, у которого сложилась репутация человека сообразительного, и, конечно, он хорошо справлялся с обязанностями в Казначействе под руководством своего кузена, лорда Пелэма: никто не сомневался в том, что Рэй человек исключительно способный.
И Мэтьюрин не сомневался, что помимо борьбы с французами ему придется приложить все способности, чтобы преодолеть неприязнь армейских, а также ревность и препоны других британских разведывательных организаций, которые проложили свои коварные тропки на острове.
Эти таинственные господа из различных ведомств, тайный совет, мешающий друг другу и приводящий к путанице. Единственным утешением Стивену в раздумьях служило то, что у французов дела, вероятно, обстоят еще хуже.
Деспотичное правительство обычно порождает шпионов и доносчиков, и на Мальте имелись следы по меньшей мере трех различных парижских министерств, каждое не ведало о работе остальных, а человек из четвертого наблюдал за всеми тремя.
Официальной целью визита мистера Рэя была борьба с коррупцией на верфи, и Мэтьюрину казалось, что он скорее преуспеет именно в этом, чем в контрразведке. Разведка — дело тонкое, а насколько Стивен знал, это первый случай прямой работы Рэя с департаментом разведки.
Коррупция же — явление нехитрое, понятное всем, а поскольку Рэй еще в молодости содержал экипаж и впечатляющий дом при официальном жаловании в пару сотен фунтов в год и отсутствии личного состояния, то, скорее всего, с этим предметом был знаком не понаслышке.
Мэтьюрин впервые встретил Рэя пару лет назад, когда Джек Обри торчал на берегу, купаясь в призовых деньгах и лаврах за миссию на Маврикий: встреча — обмен поклонами и дежурными «как поживаете» — произошла в игорном клубе в Портсмуте, где Джек играл со своими знакомыми.
Знакомство Мэтьюрину ничем не запомнилось, и он никогда бы не вспомнил Рэя, если бы не тот факт, что пару дней спустя, когда Мэтьюрин находился в Лондоне, Джек обвинил Рэя или его партнеров, в выражениях едва ли приличных, в шулерстве при игре в карты, а Рэй не попросил обычного в таких случаях варварского удовлетворения.
Вполне возможно, что слова Джека относились к другому игроку — Стивен при этом не присутствовал и знал о случившемся из вторых рук, но в последнее время со стороны Адмиралтейства чувствовалась враждебность: отказы в назначении на корабли, хорошие назначения уходили к капитанам с гораздо менее впечатляющим послужным списком, подчиненные Джека не получали продвижения, и одно время Стивен подозревал, что Рэй мог подобным образом отомстить.
Но, с другой стороны, это могло быть следствием иных причин. Например, результатом нелюбви министров к генералу Обри, отцу Джека, вечному члену Парламента от радикалов и печальному приговору всем им — в пользу этого объяснения говорил тот факт, что репутация Рэя не пострадала.