Страница 10 из 11
В результате Берия «вычистил» Охрану, ту самую организацию личной безопасности, которую Сталин, находясь в здравом рассудке и твердой памяти, довел практически до совершенства. Десятки генералов и полковников бросили в застенки или перевели на новое место службы, в лагеря. От первоначальных семнадцати тысяч человек, служивших в Охране, осталось всего семь тысяч. Большинство уволенных Берия перевел в другие организации госбезопасности, придерживая их в резерве до того времени, когда ему подвернется случай захватить власть.
Остальных он полностью реорганизовал. Отдел регулировки уличным движением попал под начало милиции. Управление снабжения, занимавшееся собственными подсобными хозяйствами и скотобойнями для потребностей партийных чинов, вернули частично Министерству торговли, а частично – Главному управлению снабжения госбезопасности. Принадлежавшие Охране колхозы и совхозы передали в ведение Министерства сельского хозяйства. Вездесущие люди в штатском, некогда так примелькавшиеся на главных магистралях Москвы во время передвижений Сталина и его заместителей в Кремль и обратно, попали в подчинение госбезопасности, в отдел службы наблюдения.
Перед тем как окончательно урезать число телохранителей Сталина, Берия открыто заявил группе высших чинов Охраны, получивших новые должности в столице: «Для чего нам три тысячи агентов в штатском на улицах Москвы? Или вы считаете, что спустя тридцать пять лет со времени революции найдется хоть кто-то, кто захочет убить нашего дорогого товарища Сталина? Товарища Сталина любят все. Поэтому нет необходимости держать такую большую охрану».
Далеко не все руководители Охраны остались довольны проведенными сокращениями, но молча повиновались Берии. Таким образом, когда сокращения закончились, личная охрана Сталина, Охрана № 1, ослабла практически наполовину; оставшаяся обеспечивать безопасность диктатора группа офицеров, возглавляемая всего лишь майором, оказалась не только малочисленной, но и малоопытной. Перемены не коснулись только состава той части Охраны, которая обслуживала личное хозяйство диктатора.
В начале мая 1952 года, в самый пик кампании Берии, примерно двести пятьдесят офицеров, уволенных из Охраны, собрались у здания отдела кадров госбезопасности в надежде получить новое назначение. Только немногим бывшим охранникам Берия назначил пенсию. Остальным же было предложено отправляться служить в отдаленные лагеря Сибири.
Большинство из тех, кому не посчастливилось выйти на пенсию, совершенно не понимали истинную подоплеку всей кампании, затеянной Берией. Поэтому вскоре они снова собрались перед зданием госбезопасности на площади Дзержинского. Блокировав подъезд, которым пользовался Игнатьев, они потребовали, чтобы он вышел к ним. Испуганный министр позвонил Берии, и тот посоветовал шефу МГБ извиниться и успокоить протестующих, переписав их фамилии якобы для определения будущего назначения. Так закончилась первая в истории демонстрация российских телохранителей, обеспечивавших безопасность лидера государства. На следующий день их всех собрали в отделе кадров и спокойно повторили прежнее предложение – Сибирь. В течение недели все они исчезли из Москвы.
А в мае 1952 года комиссия Берии доложила Сталину не только о тех относительно мелких прегрешениях, как то растраты Абакумова или баснословная стоимость Охраны. Она также сообщила, что Абакумов не являлся единственным, кто не донес об «отравителях», поскольку Власик с Поскребышевым тоже знали об этом.
Разумеется, наговор на эту парочку самых преданных лакеев диктатора был хорошо продуман. Однако Берия пошел на этот тщательно взвешенный риск, полагая, что душевное состояние Сталина близко к тому, в котором некогда пребывал Иван Грозный, и что подозрительность диктатора позволит ему (Берии) разлучить вождя с его самыми преданными псами.
Все вышло по-задуманному. Сталин, будучи сам великим лжецом и посему умевший моментально распознавать чужое вранье, потерял былое чутье. Он пришел в неописуемую ярость, обозвав Поскребышева «собутыльником Власика, продавшимся за пол-литра», а Власика – «пьяницей и дармоедом». Оба немедленно были уволены. Затем подозрительность Горца обернулась против главы медицинского управления Кремля профессора Петра Егорова и своего давнего личного терапевта Владимира Виноградова, которых он велел арестовать. Следующими жертвами сталинского гнева пали сотрудники его личной охраны, которых он также окрестил «дармоедами», а ее руководителей – Ракова, Розанова, Линько и Горышева – ликвидировал, завершив тем самым разрушение собственной службы безопасности, чем оказал Берии неоценимую услугу.
Власик, бывший преданнейший сторож дверей скромного некогда кабинета своего хозяина, был не просто уволен, но и исключен из рядов партии и отправлен в Свердловск – даже не начальником, а заместителем начальника исправительно-трудового лагеря.
Когда Власик уезжал на Урал, провожать его пришла целая группа офицеров. Среди них находился и Василий, сын Сталина, давний собутыльник Власика. Василий, как обычно, был пьян и, когда состав отошел от перрона, выкрикнул: «Они убьют его, они хотят убить его!». Под «ними» он подразумевал членов Политбюро, а под «ним» – своего отца.
Компания офицеров, которая вместе с Василием провожала Власика, была уволена сразу же по возвращении на свои рабочие места в здание на Лубянке.
С Поскребышевым обошлись менее сурово. Для начала его поместили под домашний арест на собственной даче в Подмосковье, под охраной людей Игнатьева и Берии.
В середине лета 1952 года Власик, который лишь немногим был младше своего хозяина и к тому времени стал совершеннейшей развалиной, тайком покинул Свердловск и отправился в Москву. Он предпринял попытку повидаться с Поскребышевым, однако охранявшие дачу сотрудники Берии не пустили его. Тогда Власик направился в Кремль, в надежде встретиться со Сталиным. И снова его прогнала охрана. Позже его забрали прямо у кремлевских ворот и отправили на Лубянку. Две недели спустя Власик скончался в ее стенах от «болезни».
Немного погодя после смерти Власика Поскребышева освободили из-под домашнего ареста и вернули в Кремль. Но это вовсе не означало, что Сталин смягчился или передумал. Своим возвращением Поскребышев был обязан тому единственному факту, что никто, кроме него, не обладал необходимой квалификацией, чтобы помочь диктатору подготовить назначенный на октябрь 1952 года XIX съезд партии и подобрать состав Политбюро.
Изгнание Власика и его заместителей вместе с ослаблением – благодаря стараниям Берии – власти и эффективности Охраны повлекло за собой последнюю при жизни Сталина реорганизацию личной службы безопасности. Весной 1952 года ГУО прекратило свое существование. Его заменили другой организацией – Управлением охраны. При этом ликвидировали Охрану № 1 и Охрану № 2, что фактически означало – теперь у Сталина не оставалось особой индивидуальной защиты, а только та, что была у других членов Политбюро и прочих партийных иерархов. После смещения Власика и его заместителей глава МГБ Игнатьев в течение нескольких месяцев лично исполнял обязанности начальника кастрированной Охраны. Позже эта выхолощенная Охрана получила собственного шефа, полковника госбезопасности Мартынова, который до того бессменно возглавлял службу охраны здания ЦК КПСС. Еще находясь при главной партийной резиденции, Мартынов близко познакомился с такими тузами второго плана, как Хрущев и Маленков. Именно по рекомендации последнего и, разумеется, с одобрения Берии Игнатьев и назначил Мартынова начальником того, что осталось от Охраны.
Сталин не стал возвращаться к услугам Поскребышева (которого к тому времени, должно быть, уже не переваривал), чтобы тот заново организовал его личную службу безопасности. Он также опасался полагаться на Мартынова и других начальников, возглавлявших Охрану к концу его правления. Вместо этого диктатор решил вернуться к испытанному варианту давних дней – к кремлевской комендатуре. Однако Грузин не доверился коменданту Кремля Спиридонову, справедливо полагая, что тот водит тесную дружбу с Маленковым и Берией. Вместо этого он вручил себя заботам его заместителя Косынкина. Умственными способностями Косынкин ненамного превосходил тупоголового Власика, зато настолько фанатично был предан Сталину, что едва не целовал следы его ног.