Страница 13 из 23
Я отказался от заманчивой перспективы добиться доминирующего положения в комиссии по внедрению электрических телеграфов, став директором будущих прусских государственных телеграфов; я не желал больше никому служить и был убежден, что принесу большую пользу миру и себе самому, обретя полную личную независимость.
Из письма Вернера Вильгельму, 14.12.1846
…Знаешь, сейчас я вполне решился прочно связать свою судьбу с телеграфией, вне зависимости от того, останусь я на военной службе или нет.
Телеграфия обещает стать самостоятельной, важной отраслью научной техники, и я чувствую себя призванным выступить ее организатором, так как, по моему убеждению, она лежит еще в колыбели…
Настоящим нижеподписавшиеся имеют честь известить общественность о том, что с сегодняшнего дня Гальске выходит из коллективного управления мастерской. Бёттихер продолжает ее дела прежним образом с сохранением всех активов и пассивов, Гальске же открывает на Шёнебергерштрассе, 19 мастерскую по изготовлению электромагнитных телеграфов и подобных аппаратов.
Однако я хотел распрощаться с армией и тем самым с телеграфной комиссией только после полного выполнения последней своих задач и наступления определенного порядка в будущем телеграфном деле.
В то время я вел борьбу в комиссии за позволение общественности[78] использовать создающиеся телеграфные линии, что было с негодованием воспринято в военных кругах. Но большая скорость и надежность моих работающих и к тому моменту запатентованных в Пруссии наземных стрелочных и печатных телеграфов между Берлином и Потсдамом и подземной линии между Берлином и Гросбереном – достижение, абсолютно несравнимое с прежними семафорами,[79] – во многом способствовали созданию положительного мнения в обществе. Молва о поразительных результатах моих опытов облетела весь высший свет Берлина и принесла с собой приглашение прусской принцессы[80] выступить перед ее сыном, нашим будущим кронпринцем Фридрихом Вильгельмом и королем Фридрихом с докладом об электрической телеграфии. Этот доклад, проиллюстрированный экспериментами на телеграфной линии Берлин – Потсдам, и прилагаемая к нему докладная записка, в которой я обрисовал, какое значение приобретет телеграфия в будущем, если сделать ее общественным достоянием, явно посодействовали переходу высшего общества на мою сторону.
Комиссия по моему предложению объявила открытый конкурс на март 1848 года, назвав при этом необходимые условия для телеграфных проводов и аппаратов. Для победителей учреждались премии, также им предоставлялись исключительные права на дальнейшие поставки. У меня были достаточно серьезные шансы выиграть открытый 15 марта 1848 года конкурс, как вдруг 18 марта внезапно наступил конец как конкурса, так и самой комиссии.[81]
Испытания по внедрению электромагнитных телеграфов, проводимые в настоящее время по государственному заказу, проходят в высшей степени удачно… так что, вероятно, все государственные телеграфы будут устроены тем же образом… Испытания проводятся… лейтенантом Сименсом, чья только что запатентованная система электромагнитных телеграфов заслуживает высочайшего признания и, скорее всего, победит в развернувшейся сейчас конкурентной борьбе среди подобных систем на лучшую пригодность для прусских государственных телеграфных линий, так как является наиболее простой, совершенной и вдобавок самой дешевой…
Глава 3
1848 год
Поглощенный интересной работой, я имел мало времени для участия в дикой пляске настроений, распространившихся по всей Германии после Февральской революции в Париже. Мощный вихрь политических волнений со стихийной силой промчался по стране и снес все слабые преграды, без цели и плана противопоставленные ему существующей властью. Недовольство господствующим порядком, чувство безнадежности от того, что его нельзя изменить без насильственного свержения, пронизало весь немецкий народ и проникло даже в высшие слои прусского гражданского и военного управления. Политическое и национальное многословие, несостоятельность которого обнаружилась только в более поздних событиях, тогда еще оказывало неослабное влияние на массы, а его развитие весьма поддерживала необычайно хорошая летняя погода, установившаяся на все это время в Германии.
Улицы Берлина непрерывно заполнялись взволнованными людьми, делившимися друг с другом сильно преувеличенными слухами о распространении революции в Германии и повсюду внимавшими импровизированным народным ораторам, распространявшим эти слухи и подстрекавшим к подобным же действиям. Полиция, казалось, исчезла из города, а военных, всегда верно исполнявших свой долг, почти не было заметно. Затем пришла потрясающая весть о победе революции в Дрездене и Вене, вслед за тем – о расстреле часовых перед зданием банка и, наконец, о недоразумении на Дворцовой площади Берлина. Это заставило даже спокойных горожан, создавших гражданскую гвардию и взявших на себя охрану порядка в городе, перейти на сторону революционеров. Я наблюдал из своего окна, как такой отряд гражданской гвардии в большом волнении возвратился с Дворцовой площади, побросав на площади перед Ангальтскими воротами свои кушаки и жезлы с криками: «Предательство! Военные стреляли в нас!» Через пару часов на улицах выросли баррикады, на военные патрули нападали и частично захватывали их, а бои с гарнизоном, по большей части оборонявшимся и без исключения хранившим верность флагу, быстро распространились на большую часть города.
Я сам в то время находился в специальной комиссии, пребывая без связи с регулярными войсками, и с замирающим сердцем ждал окончания злосчастной борьбы. Она завершилась утром с появлением манифеста короля, восстановившего мир.
Дабы выразить королю благодарность за данный манифест, утром 19 марта на Дворцовую площадь потянулись горожане. Я не мог больше оставаться дома и, переодетый в гражданскую одежду, присоединился к толпе. Вся площадь была заполнена ликующим народом, со всех сторон приветствующим королевский манифест. Но вскоре картина изменилась. Появились длинные процессии, несшие на площадь погибших горожан, чтобы, как говорилось, король мог воочию убедиться, какие бесчинства совершили его солдаты. На балконе дворца разыгралась ужасная сцена, королева упала в обморок при виде груды окровавленных мертвецов, сложенных народом у ее ног. Между тем прибывали все новые процессии с павшими, и когда появившийся король не выдержал криков, возбужденная толпа приготовилась взять штурмом дворцовые ворота, дабы предъявить королю и этих мертвых.
Из письма Вернера Вильгельму, 11.03.1848
…Да здравствует Франция! Так воскликнул бы я от всего сердца, если бы имел счастье и душой относиться к пролетариям!
Но не беда, мы делаем огромные успехи. Такое движение умов, такое стремление к уничтожению всех недостойных оков и преград должно принести хорошие плоды! Хотя на севере Германии борьба ужесточается. Здесь еще слишком сильны флегма и безучастность, но пресса, ставшая свободной уже в половине Германии, сделает свое дело!..
Это был критический момент; во дворе дворца, охраняемого одним батальоном, неминуемо должна была разгореться новая стычка, исход которой был сомнителен, ибо оставшиеся военные части по королевскому приказу покинули город. И тут явился спаситель в лице молодого князя Лихновского[82]. Взобравшись на установленный в центре двора стол, он обратился к толпе, громко и отчетливо произнеся: «Его величество король в своей милости и великодушии положил конец борьбе, отозвав все войска и полностью доверившись защите горожан. Все требования удовлетворены, можно спокойно расходиться по домам!» Речь явно произвела впечатление. На вопрос из толпы, действительно ли удовлетворены все требования, он ответил: «О да, все, господа!» «И про курение?» – раздался другой голос. «Да, и о курении тоже», – был ответ. «И в Тиргартене тоже?» – спросил еще один. «Да, и в Тиргартене тоже дозволяется курить, господа». Это переломило ситуацию. «Ну, тогда можно и по домам», – послышалось отовсюду, и через некоторое время толпа в радостном настроении покинула площадь. Присутствие духа, с которым молодой князь, должно быть, под собственную ответственность, выдал разрешение на свободное курение на улицах города и в Тиргартене, скорее всего, предотвратило тяжкие дальнейшие последствия.
78
Общественность. Вначале телеграфы являлись чисто военными учреждениями. Только с октября 1849 года в Пруссии и Германии они были переданы для частного пользования.
79
Сигнальная мачта с несколькими подвижными сигнализирующими крыльями, изменяя положение которых можно было передавать сигналы.
80
Имеется в виду Фридерика Луиза Гессен-Дармштадтская, вторая супруга короля Пруссии Фридриха Вильгельма II. – Примеч. пер.
81
Однако перерыв был очень недолгий, потому что уже в начале июня 1848 года в (прусское) государственное министерство поступил подробный отчет комиссии о результатах ее деятельности, которые побудили короля издать указ от 24 июля 1848 года о незамедлительном строительстве электромагнитных телеграфных линий Берлин – Франкфурт-на-Майне и Берлин – Кёльн до границы с Бельгией. Из публикации за 1899 год.
82
Князь Феликс фон Лихновский (1814–1848) – офицер и политик. Служил в прусской, затем в испанской армии. В 1840 году вернулся в Германию. Проявил себя в роли политического оратора «правых». В 1848 году пал жертвой беспорядков во Франкфурте-на-Майне.